Новый роман Пелевина– Глупо спорить с тем, что Пелевин – явление; мы не спорим с катящимся водопадом, а отходим в сторонку, неизбежно подмоченные миллиардами капель. Не может не вызывать симпатий его путь и отшельничество, как осознанная ценность: подлинное литераторство – оно вообще не про всевозможные союзы и содружества, и вообразить себе их коллективное мнение такая же нелепица, как коллективный роман. Это путь, причём совершенно не линейный: есть отрезки, где ты нормален и вписываешься в условности социума, есть те, где насущны собратья, и есть территории, по которым ты идёшь в одиночку; если повезёт – разговаривая с Творцом. – Любимый вопрос фундаменталистов от литературы – а останется ли Пелевин лет через сто? – давно пора переформатировать: что именно от него останется? Я полагаю, lifestyle в большей степени, чем литература, которую препарируют на яркие цитаты, что полностью совпадает с эстетикой постмодернистов. Не сказать, что он сам этому противится: более того, прекрасно знает запросы рынка и аудитории не старше сорока. – Но Пелевин бессилен потревожить мою душевно-эстетическую территорию, и этот входной билет в один конец ему недоступен. Андрей Максимов пишет о новаторстве (роман без сюжета, хаотичное повествование, от которого, тем не менее, не оторваться, отсутствие героев, вызывающих эмпатию) – но всё то, что постмодернизм радостно провозглашает новаторством, уже случалось, начиная с Лермонтова и Джойса. – Ныне это крупнейший недостаток т.н. «современной прозы» – внятная линия сюжета, уместные второстепенные персонажи, умные диалоги и всё то, что так или иначе связано с кристальной ясностью авторского восприятия. Даже естественная, но эмпатия – дурной тон, а любовь (в последнем романе Пелевина) символизируют коты, становящиеся людьми. Максимов сравнивает это с интеллектуальным кроссвордом, но беда и достоинство моего восприятия в том, что сами по себе кроссворды мне безразличны, как и разговоры эстетов в изысканном антураже ради игр ума или тренинга ассоциативного ряда: если мне нечего почерпнуть для личностного развития, я легко закрываю такую книгу, потому что подлинный Мир интересней любых изысканных проекций о нём. – И подлинное новаторство Пелевина в том, что он дарует не новый роман, а компьютерную игру. Причём, это не хоккей с личностями, которые воспроизводят модель поведения реальных мастеров, а ты выступаешь в роли стратега и играющего тренера. Это нарциссическое «Я» во всей полноте: Я иду по этому роману, Я выбираю свои ценности, Я решаю, что хорошо, а что отстой, и Я, наконец, не утруждаю себя даже эмпатией к героям или жаждой осознать инаковое. Я – самодостаточен, волен казнить и миловать как берущий пистолет в стрелялке. – Восторг у этого «Я» вызывает новость о том, что «Есть расчетная формула – если соединить в нейросеть очень-очень много трешек, несколько десятков тысяч, можно получить тридцатку. Крэпофоны не отслеживают, потому что они специально на этот случай залочены. Сеть на них не собрать. Но в Азии можно купить серые, разлоченные». Вполне законченный образ технократа, а любовь (как мы уже знаем) – это котики. – Этот Мир имеет полное право на существование, тиражи, паблисити и притянутые за уши восторги тех критиков, кому нужно писать о трендах. Его единственная, но фатальная разница с предыдущими новыми мирами лишь в том, что джаз не претендовал на уничтожение классики, а рок-н-ролл и вовсе возник из ответвления джаза под термином «неофокстрот». Более того, быстро преодолев болезни отрицания, жанры синтезировались, и расцвет рока в 60-80-е годы явил множество прекрасных образцов. – Эстетика постмодерна совсем иная: это слоган «забудьте и вычеркните всё то, что случалось раньше». Мы явились не для того, чтобы синтезировать и стать лучше, а опрокинуть и упразднить старьё. Что тоже не ново в Истории, о чём умный Пелевин прекрасно знает: его подлинный талант – использовать тренды и настроения масс как пластилин в искусных руках. – Не исключаю, что это дарует возможность дальнейшего безбедного существования с чтением разительно несхожих с его собственными книг и любимым джазом по вечерам. Искусство осознанного компромисса опасно лишь размыванием собственных ценностей и однажды обнаруженной неспособностью писать так, как хотел бы, не будучи скован рынком, маркетингом и ожиданиями платёжеспособной аудитории. – Сомнительное новаторство однажды исчерпает себя, как всякий симулякр тотальных ниспровергателей, кроссворды ради кроссвордов надоедят ещё скорее, цитаты превратятся в пошлую ностальгию старичков, и синусоида вернёт интерес к классике. Боюсь только, что поведать о ней вне пошлой мифологии смогут немногие, и будущим поколениям придётся осиливать этот путь заново. – Но это не так уж и печально. Учитывая, во что превращают литературу несвободные общества на излёте архаики. Лет через 50-100 лучшие из «новых людей» разберутся во всём без нас, и лучше нас. Как и с наследием Пелевина. © Copyright: Константин Жибуртович, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
