Взвейтесь да развейтесь

Константин Жибуртович: литературный дневник

Разговор Мастера с поэтом Иваном Бездомным в клинике Стравинского сегодня был бы совсем иным. Не о графомании, которая (по Булгакову) определяется неискренностью и желанием казаться. А о встроенности в т.н. «литпроцессы», чтобы успешно продаваться.


Бездомный – под ироничные реплики Мастера – поведал бы именно об этом. Поиск актуальных тем, новизна ради новизны, правильные знакомства. Допускаю, заскучавший от однообразия клиники Мастер выслушал бы его не без интереса. И, возможно, без приговоров «не пишите больше!». Так смотрят на Другого, как на субъект бытия: надо же, он под всем этим и понимает литературу и литераторство. Культурный интерес без эмоций.


Но Булгаков – умно и искусно – сводил счёты с легионом личных завистников и гонителей. Оттого он вкладывает в уста Ивана Бездомного (Демьяна Бедного) раскаяние. В реальной жизни, да ещё в диалоге с внешне неудачливым конкурентом (не пробился, не публиковался, не состоит, не отмечен) оно практически невозможно. Зато весьма вероятен вопрос «а ты кто такой?».


Зная кое-что о т.н. «мире творческих людей», я с пониманием отношусь к сказочному (для меня) эпизоду романа. Однажды прозреет кто угодно – буфетчик Варьете, шут-конферансье, управдом, начальник в костюме без головы, басящий распоряжения, но не тот, кто строчит «взвейтесь да развейтесь!», уповая на «доходчивые» стишата.


Вся история советского литераторства ХХ века и начала нового в России это подтверждает. Мастер, при самом вегетарианском сценарии, эмигрирует – необязательно сугубо географически, а максимально прочь от такого «сообщества литераторов». Бездомный подлечится и напишет ещё триста одинаковых стихов: их можно компоновать друг с другом, и никто не заметит; так можно лепить из конструктора «Лего» что угодно.


А эстеты продолжат размышлять о «десяти важнейших признаках графомании». Что это: длинноты, вычурный слог, сентиментальность, восторженность или тяга к фундаментализму? А был ли Лев Толстой графоманом, описывая дуб и сенокос на ста страницах?


Отбаталив в соцсетях, кто-то из них получит письмо от Бога – то есть издателя. «Уважаемый, и тэ дэ. Толстый журнал «Знамя», стих о берёзках на 79-й странице, не более стольки-то знаков. Сможете?».


День удался. Творческая задача поставлена. И плюс один пунктик в личное резюме. С чем там рифмуются берёзки? А, вот: отзовутся мои слёзки посреди родных берёзок. Лит. редактор позже – если сочтёт нужным – подкорректирует чувственность.


Всё сказано у Михаила Афанасьевича. Пусть и на языке той эпохи с её чёрно-белыми декорациями.




Другие статьи в литературном дневнике: