И никакого розового детства...
Веснушечек, и мишек, и игрушек,
И добрых тёть, и страшных дядь, и даже
Приятелей средь камешков речных.
Себе самой я с самого начала
То чьим-то сном казалась или бредом,
Иль отраженьем в зеркале чужом,
Без имени, без плоти, без причины.
Уже я знала список преступлений,
Которые должна я совершить.
И вот я, лунатически ступая,
Вступила в жизнь и испугала жизнь.
Она передо мною стлалась лугом,
Где некогда гуляла Прозерпина.
Передо мной, безродной, неумелой,
Открылись неожиданные двери,
И выходили люди и кричали:
"Она пришла, она пришла сама!"
А я на них глядела с изумленьем
И думала: "Они с ума сошли!"
И чем сильней они меня хвалили,
Чем мной сильнее люди восхищались,
Тем мне страшнее было в мире жить
И тем сильней хотелось пробудиться.
И знала я, что заплачу сторицей
В тюрьме, в могиле, в сумасшедшем доме,
Везде, где просыпаться надлежит
Таким, как я,- но длилась пытка счастьем.
Анна Ахматова, 4 июля 1955
Вторая из «Северных элегий» Анны Ахматовой. Весь цикл стоит особняком от остальной ее поэзии, провидческая резкость изображения подчеркивается характерным для пятистопного ямба ритмом. Царскосельский элизиум, от которого нас отделяет столетняя толща времени, в этих стихах напоминает лемовский Солярис. Точно также «без плоти, без причины» появлялись фантомы людей из инопланетного океана, и точно также «вступали в жизнь» и «пугали жизнь». Но в отличии от них, героиня элегии заранее знает «список преступлений, который должна я совершить».
