393 Гейдар Джемаль об открытиях Ницше

Первыми, кто заподозрил, что мысль имеет гендерную природу, оказались «ранние ласточки» модернизма в XIX веке — романтики и Бахофен. Разумеется, полный расцвет теория гендерного дуализма в духовной сфере пережила у Ницше.
Именно он указал, во-первых, на то, что мысль определяется ценностным ориентиром, а во-вторых, что ценности бывают мужские и женские. Это видение на самом деле в XX веке постарались максимально забыть. При всей легитимации «безумного философа» акцент на гендерный аспект в его послании был наиболее неудобным: он мешал гипнотизировать философствующую публику.
В сущности, здесь нет ничего странного. Мы инстинктивно знаем, что есть два типа рассказчика: мужчина и женщина. Именно тем, кто рассказывает — он или она, и определяется характер метанарратива. Повествование имеет гендерную природу, потому что в основе его лежит ценностный концепт, так называемая «мысль-ценность». Внутренний механизм противостояния дискурсов основан на недоверии полов друг к другу. «Горючим», которым питается интеллектуальное движение от одной концептуальной фазы к другой, оказывается именно скепсис и критика.

Модернизм представляет собой органичный мужской дискурс. Он рождается в тот момент, когда европейский мужчина организует интеллектуальное восстание против Универсального, понятого как аморфная, кастрирующая, растворяющая стихия. Универсальное в качестве традиционной мудрости внезапно воспринимается как «повествование Великой Матери» и в этом смысле известное самоопределение христианской церкви как «духовной Матери», предопределяет фаустовский антитрадиционализм мужчины-первооткрывателя, организатора проекта, будь то в сфере абстрактного умозрения или цивилизационного конструирования. Для такого мужчины мудрость (послы женщины) есть принципиальная антитеза провиденциального сюжета. Она бессюжетна, в ней отсутствует «я», это пустая протяжённость без точки. Мудрость — метанарратив женщины.

В сущности, главная претензия мужчины-модерниста к вселенской мудрости совпадает с трагическим вызовом мифологических героев в адрес рока. Рок точно так же игнорирует персональную волю и свободу, как и вселенская мудрость.

Откуда рождается собственно мужская «мысль-ценность?» Что даёт силу не верить в Универсальное? Итог поискам ответа на эти вопросы подвёл Ницше, указав на принцип долженствования. Речь идёт, конечно, не о том бремени морали, которое опирается на женский принцип «табу», но о стержне воинской этики: должно стремиться к тому, что должно быть. Это мужской персоналистический ответ на диктат судьбы. Долженствование есть духовная антитеза рока.

Именно это радикальное изменение — «женскую» делегитимацию «мужских» законов — констатировал Жан-Франсуа Лиотар, указав на то, что новые правила игры легитимны в тот момент, когда формулируются, полностью меняясь на каждом следующем этапе. Тайна принципа постоянной делегитимации — поиск абсолютной безопасности, каковая является на самом деле главной женской ценностью во все времена. Любая игра, ведущаяся по постоянным правилам, предполагает конечное «да» и конечное «нет». Такая дихотомия постулирует реальность безусловного риска, в пределе означающего тотальный конец проигравшего. Постмодернистская игра с ликвидной текучестью правил предполагает отмену «да» и «нет» как исходов игры. Таким образом, в лиотаровском пространстве контролируемой неопределённости проиграть невозможно. Удивительным образом идеал «женской» безопасности совпадает с конечным результатом энтропии (рока): когда все проиграно, больше проиграть невозможно.

В женском сознании, смоделированном постмодернистской философией, находит окончательное выражение чистый профанизм, если определять последний как пребывание вне ноуменального знания. По отношению к Универсальному традиции, представляющему собой как бы одинаковый, ровный свет без границ, постмодернистское сознание выступает как «внешняя тьма», своеобразная изнанка изначальной мудрости. Однако любопытная вещь: при том, что постмодернизм профанен и скептичен, его негатив обращён в первую очередь на мужской нарратив так называемых полупрофанов. Последними назывались основатели фаустовской эпохи «Бури и натиска», которая плавно перешла в великие авторитарные авантюры новейшего времени. «От полупрофана Лейбница к квазирелигиозному провиденциалистскому проекту Сталина» — вот что растворяется в первую очередь в разъедающей кислоте постмодернистского скепсиса.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 30.05.2023. 393 Гейдар Джемаль об открытиях Ницше
• 28.05.2023. 392 Топосы в риторике
• 21.05.2023. ***
• 16.05.2023. 390 Евангелие от сатаны
• 09.05.2023. 389
• 07.05.2023. 388 Игра
• 06.05.2023. 387 Взорвали машину Прилепина