Полная таблица рейтинга
1 Важнейшим из исскуств Фахретдин Биктимиров 23
2 что осталось Нина Тур 22
3 Пополнение активного словаря Доктор Би Куул 17
1 что осталось Нина Тур 22
2 Разные ценности - разное их восприятие Виктор Ардашин 22
3 Пополнение активного словаря Доктор Би Куул 17
Гл 11
За приворотным зельем. Пустынник
Первые полгода дочь Оля прожила в семье Кабанова, это был муж сестры отца – Елизаветы Ивановны. С отцом и матерью еще не было мира, но сестра Саша, единственная из семьи, прислала после похорон жены письмо брату Мише. А в Санкт-Петербурге жила родная сестра Марии - Елена Ивановна Георгиевская, супруга присяжного поверенного. Семья обеспеченная, сестра намного моложе тетки, решили, что она заберет уже окрепшую и очень похожую на мать родную племянницу. Зимой, на Рождество 1887 Нестеров съездил туда проведать дочку. Но как всё оказалось далеко от того образа жизни, к которому он привык и хотел создать в своей семье. Нет, бедности тут не было, в материальном плане всё было благополучно. Благополучия не было в другом – не было лада в семье, были балы, катания на тройке, благотворительные базары, скорее для демонстрации своей помощи – всё показное, ненатуральное. Это произвело столь тяжелое впечатление, что захотелось к своим, в Уфу, в родные места. Еще такая мысль мучила: что все беды даны были не просто так, а как божье наказание за то, что не дождался родительского благословения, женился без родительского согласия, гордыня и своеволие гнели, и этот грех необходимо было искупить. Как примут? Простят ли? Об этом не загадывалось. Только бы увидеть! Надежда: поймут и примут блудного сына. С пристани впервые взял извозчика. Как же было непривычно ехать не на своих лошадках. Вот и знакомая улица, вот и родной дом. Ворота оказались открытыми и там, за ними, во дворе стояла мать… Без слов, в едином порыве бросились друг другу в объятия. Вышли отец и сестра, обнялись. А потом пошли расспросы, разговоры, чаепития… Семья воссоединилась. И понятно было, что нет никого на земле роднее и милее. Чем, чем только не старалась накормить, напоить родная матушка, каких только блюд не придумывала, каких пирогов- кулебяк не пекла! «Всё было забыто, всё прощено. Умиротворенный, я уехал из родительского дома, но не в Москву, а в Петербург» - писал Нестеров в своих воспоминаниях.
После «Христовой невесты» появился замысел, долго не отпускавший художника и давшийся ему с трудом, через множество вариантов. Это картина «За приворотным зельем», начатая 13 мая 1888. Она довольно большая, 125x142, хотя сюжет ее, казалось бы, прост: как видно из названия, исстрадавшаяся девушка прибегает к последнему средству – идет к колдуну. Дело это не только для православной грешное – оно и для мирянки предосудительное, а для самой девицы унизительное: больше нечем привлечь или, тем паче вернуть любимого, как только прибегнуть к помощи старого отшельника- колдуна. Сначала она была в богатом наряде, а колдун был не деревенский старик, а иноземный, быть может, немецкий доктор. Здесь интересно проследить этапы создания картины. Они есть в походном альбомчике, всегда сопровождающем любого художника, как записная книжка – писателя. Вот молодая девушка в темном сарафане, сидящая рядом с пожилой женщиной в русском наряде, слушает ее нашептывания. Кажется, он увидел их на палубе парохода в поездке в Уфу весной - летом 1888. Пожилая - скорее сводница, но для Нестерова – это слишком простой сюжет, хотя, вполне возможно, подтолкнувший к такой несвойственной ему теме. Он идет дальше. Сначала у него в эскизах просто деревенская изба, потом из нее вырисовывается жилище мельника, который всегда живет на отшибе, на краю деревни. Вот сюда, к одинокому жилищу старика, приходит такая же одинокая девушка. Тема одна, но решений - аж 18! Писалась картина в Сергиевом Посаде, в месте, где бывало много богомольцев, пришедших из разных мест. По воспоминаниям самого Нестерова, «работа шла ходко. Все, что надо, было под рукой. И я скоро имел почти все этюды к этой картине». В последнем варианте, картине, находящейся нынче в Саратовской галерее, на переднем плане девица, опустившаяся на бревно перед избой колдуна. Она грустна, ее голова опущена, но во взоре читается некая затаенная решимость. Опять черты Марии, хотя и отдаленные. Старик лучше удался, но и предварительных этюдов на его образ понадобилось больше. Это почти персонаж из народных поверий. Решительным жестом он распахивает дверь своей избушки и вглядывается в смущенное лицо посетительницы. Поможет ли он ей? Осуждает ли художник такое средство? Во всяком случае, всем сердцем он … сопереживает ей. Да, этот глубоко религиозный человек не фарисействует, а пишет сестре, тоже глубоко верующей: « …я сердечно сочувствую ей, и слезы участия готовы показаться на глазах при виде ее. Но… это вижу я… или холодная, жаждущая крови публика – тут есть разница». Произведение зовет к размышлению. Скорее это и было целью создания картины. Сам Нестеров считал картину неудавшейся. Возможно, именно из-за бесконечных переделок. В начальных вариантах она была намного более драматичной. Цитирую автора: «Сегодня (6 октября 1888) кончил картину, если предположить, что в недалеком будущем, может быть, перепишу ее от угла до угла. Она мне очень не нравится. Чтобы в один из таких для нее нелестных моментов не покуситься на ее существование, думаю отправиться к Поленову в деревню и пробыть там несколько дней. Вообще я с этой картиной страшно устал, злой и нервный до крайности…». У Поленова ее одобрили, сделав несколько замечаний, и он им последовал, но и переделанная, она не удовлетворила художника. 17 октября 1888 показал ее как официально конченную. Однако две недели спустя пишет в Уфу: «Картина моя не будет на Передвижной. Это почти дело решенное, я давно сказал, что поставлю вещь лишь тогда, когда буду ясно видеть, что она будет из первых. Надо много хладнокровия и воли, но, бог даст, удержусь». В чем причина таких мук с, казалось бы, простым сюжетом? Думается – это мои догадки – виновница неудачи проста: художнику нужна модель, а ее, как легко догадаться, не было: кто же из молодых девушек, узнав сюжет, захочет признаться, что и у нее были такие мысли! Первая причина: не скажет из гордости, вторая - это осуждено церковью ( номера можете переставить местами). А нужно именно лицо исстрадавшейся в любви или вовсе не любимой женщины. Таких лиц много во все времена. Но нужна была - решившаяся переломить свою участь колдовством. То, что она чуть напоминает черты покойной жены – это всего лишь черты лица, а нужного выражения нет. Сам он потом говорил, что это как неудавшаяся глава из повести о русской женщине. Это трудность не только Нестерова. Живопись – зрительное искусство. Даже если художник умеет придумывать «головные сюжеты», для воплощения ему нужны реальные модели. Потому после замысла у художника, почти любого, огромное место занимают поиски натуры. Была и другая причина. Но это из области нестеровской концепции. Может быть, в то время он ее еще не осознавал, она только начинала теплиться в его сердце. Придется остановиться на этой мысли подробнее. Начинал Нестеров с жанровых картин - «Снежки», «Домашний арест», «Жертва приятелей», «Знаток», где обличал, обличал, как и его великие предшественники и учителя: Павел Федотов («Завтрак аристократа, «Свежий кавалер»), Василий Перов («Чаепитие в Мытищах», «Крестный ход на Пасху»), Константин Савицкий ( «Ремонтные работы на железной дороге»), Алексей Корзухин («Похороны собаки»), с той разницей, что у него, как ученика, это выходило почти карикатурно. Но по натуре он был другой и хотел выразить в искусстве, которое понимал как высокое служение, нечто большее. Он восхищался людьми, как он выразился, положительными. Такими, как он запомнил еще по Солдатской слободке в Уфе, отца Федора и каких, как он считал, нужно показать народу. «В нашей литературе, искусстве было совершенно достаточно выведено людей, позорящих свою родину», - писал он, а сам желал бы дать, в противоположность, пусть не идеал – эту задачу поставил себе Достоевский, - но человека, искреннюю веру в бога сочетавшего с любовью к людям. «К Достоевскому меня влекло. Думается, тут я мог бы сделать что-то путное». Любимыми были Алеша Карамазов, князь Лев Николаевич Мышкин, но особенно - старец Зосима. Старцы – они ведь только в нашей, православной церкви есть. И такого человека нашел, и создал потом такую картину - первую, которую купил у него сам Павел Михайлович Третьяков. Это картина «Пустынник», одна из самых известных и значительных картин Нестерова. Работал он тогда в Вифанке, жил у старухи Бизяихи на постое под Сергие-Троицей. И вот заметил старичка – монаха, постоянно бывавшего на ранней службе и стоящего у клироса Большого Троицкого собора. Старичка он уже не разглядывал - он любовался им. Столько детски-наивного, чистого было в его облике, что становилось понятно: вот она, готовая натура для его картины! Но как подойти? Как просить позировать? Старик, может быть, и слов таких не знает и согласится ли… Шли дни… а однажды, уже в середине лета пришел в собор - а старичка и нет! Стал расспрашивать – говорят: «А, это вы об отце Гордее, так его нет, помер он». Вот это потеря! «Я так и остолбенел. Где же, - вопрошал, вспоминая в книге «Давние дни», художник, - я теперь возьму такие маленькие ровные жемчужные зубки, такую детскую улыбку, светящиеся бесконечной добротой глазки?». Пытался что-то чертить в альбоме, да всё выходило не то. Есть два типа художников – те, кто могут писать по памяти, и те, кому нужна натура. Нестеров - из вторых. Замысел есть - а воплощать не из чего. И ведь сам виноват: смалодушничал! Так прошло еще несколько времени… Зашел по старой привычке в собор, посмотрел на то место, где обычно стоял отец Гордей – а он стоит на своем обычном месте и улыбается той же кроткой улыбкой. Не умер. Жив! Пошел он после службы мелкими старческими шажками домой, а художник уж за ним, упускать нельзя. Заговорил с ним – а он даже не понимает, чего от него хотят. Так и ушел в свою богадельню. Но и Нестеров решился не отступать. Ходил за ним несколько дней и, хотя тот поначалу отказывался: дескать, грех это, но Михаил Васильевич стал приводить ему примеры, указывая на портреты митрополитов: Платона митрополита и других и уговорил-таки. Взял извозчика и поехали в Вифанку. Но уж писал со всем энтузиазмом, взял всё от его облика. А для полного понимания вел, пока писал , долгие разговоры со стариком Гордеем, открывавшим художнику таинственный мир пустынножительской жизни. Теперь – дело за пейзажем. Сохранились этюды елочки, полюбившейся на всю жизнь. Маленькая, тоненькая, с двумя-тремя веточками юная елка, а к ней в Петровско-Разумовском нашелся и подходящий пустынный пейзаж с тихой водой и старыми деревьями на берегу. Увез начатую работу в Уфу, и там, в тишине и покое, так соответствовавшем картине, вышли два «Пустынника» - один изображен по колени и теперь в Русском музее, а другой, в лаптях, всем известный по репродукциям – в Третьяковке, потому что это и была первая картина, купленная самим Павлом Михайловичем. Заплатил он за нее 500 рублей. Тимашко за все плафоны дал всего 100. Но они показались молодому, 23-летнему художнику огромной суммой. Вовремя тогда он понял, как его обманывают. А многие другие так и увязали в этой поденной работе: то за главного «эксплуататора» расписывать потолки, то ретушировать фотографии, то писать картинки для купеческих домов. После окончания картины Нестеров снова в Москве. Нанял комнату возле Политехнического музея и развернул картину. Стали приходить друзья- художники. Бывший соученик Архипов, Левитан, почти ровесник, но уже знаменитый пейзажист, Суриков и многие другие. Хвалили. Особенно горячо отзывался Левитан, суля картине большой успех. А сам автор больше всего ждал именно отзыва Левитана, и как знатока, мастера пейзажа, и как искреннего человека, к тому же очень расположенного к Нестерову. А вот Суриков, тоже по-доброму относившийся к младшему товарищу, чуть не погубил – нет, не злонамеренно, а случайно - «Пустынника» - он, как великолепный живописец, смотрел на нее под своим углом: любил яркие краски, живописность. И друг послушал друга! Стал переписывать лицо. А оно и было главным в картине. Нестерову была нужна душа, а тут «с душой картины я и простился», - как потом писал об этом эпизоде Нестеров. И чем больше переписывал, чуть не протирая холст, тем хуже выходило. Но однажды вечером сумел вернуть то кроткое выражение лица, которое мы сейчас видим на полотне. Навсегда запомнил совет своего бывшего педагога, которого тогда встретил - Прянишникова. Он слышал о беде с перепискою и переделкою лица и сказал бывшему ученику: «Никогда не подвергай риску главное ради второстепенного». В данном случае главным было лицо, а не красочная живопись, так свойственная ярким историческим полотнам самого Сурикова. То была именно его сильная сторона. Он искренне хотел поделиться своим - и чуть невольно не испортил чужого. Третьяков же и посоветовал послать картину на Передвижную выставку. А на 500рублей художник осуществил свою давнюю мечту – поехал в Италию. Хотя, замечу, и отец, обрадованный успехом сына – помните, он чисто по-купечески, но вполне справедливо говаривал в свое время, что пока не увидит картину сына купленной Третьяковым, не поверит в его талант – тоже дал от себя 500 рублей. Но сын посчитал весомым и ценным ехать именно на свои, заработанные.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
