Однажды возвращаюсь домой после института и застаю необычную картину.
Бабушка Шура сидит на кухне, тихонько плачет, улыбается сквозь слезы, опять плачет и снова улыбается.
Спрашиваю, что случилось.
Короткий прерывающийся вздох и протяжное: «О-оох», с которого начинается бабушкин рассказ.
- Как ушел ты в институт, я по дому все попеределала. Посуду помыла, белье постирала, в магазин сходила. Начала телевизор смотреть, да захотела в туалет.
Ну зашла, посидела, дела все сделала. Стала выходить — глядь, дверь не открывается. Ты ж знаешь, у нас шпингалет на двери в туалет иногда снаружи выскакивает и дверь закрывает. Ну он вот и выскочил, будь он не ладен. А дома-то никого и нет.
Что делать? Села опять, сижу. Час просидела — уж болеть все стало. Встала, постояла, попереминалась с ноги на ногу, нормально ведь не походишь, да и стоять-то уж не стоится, возраст всё-таки. Ну, опять, на горшок.
Села, пригорюнясь, сижу. Еще час промучалась. И совсем невмоготу стало. А тебя еще часа 3-4 из института ждать. И чувствую - всё, конец мне приходит, нет мочи терпеть.
И вдруг — мысль неожиданная. А как же разведчики наши? Как же они на чужбине-то там годами терпят, мучаются, без Родины, да без семьи! Им же намного тяжелее, чем мне тут на унитазе!
И знаешь, вот как об этом подумала, так прямо сразу и легче стало. Вроде как второе дыхание открылось. Просидела еще с пол-часа. А тут слышу, соседка в соседней квартире тоже в туалет зашла. У нас комнаты-то эти - через стенку буквально. Я обрадовалась и ну ей кричать: «Лида, Лида!».
Она услышала, прибежала к нам с нашим запасным ключом и вызволила меня из сартирного плена. А тут и ты вскоре подошёл. Вот я и сижу теперь на кухне, то радуюсь, то переживаю, за себя да за разведчиков наших..