8. Журнал 4 Сборник 8. Внеконкурсная номинация К-9

8. ЖУРНАЛ №4. СБОРНИК №8. ЛИДЕРЫ ВО «ВНЕКОНКУРСНОЙ НОМИНАЦИИ» КОНКУРСА-9 «К 75-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ НАД ФАШИЗМОМ»

В этот Сборник включены произведения Лидеров во «Внеконкурсной иноминации». Всего 22 произведения.

СОДЕРЖАНИЕ

№ позиции/Автор (по алфавиту)/Ссылка

1. Нина Джос  http://proza.ru/2020/05/27/672 («Военная тематика», в дальнейшем, «ВТ»)
2. Нина Джос  http://proza.ru/2020/05/09/565 («Гражданская тематика», в дальнейшем, «ГТ»)

3. Евгения Козачок http://proza.ru/2013/05/14/671 («ВТ»)
4. Любовь Коломиец http://proza.ru/2018/01/24/2466 («ГТ»)

5. Дарья Михайловна Майская  http://proza.ru/2020/05/09/2101 («ВТ»)
6. Дарья Михайловна Майская  http://proza.ru/2013/12/09/984 («ГТ»)

7. Зинаида Малыгина 2 http://proza.ru/2016/03/08/2487 («ВТ»)
8. Варвара Можаровская  http://proza.ru/2019/03/21/150 («ВТ»)
9. Илья Молоков http://proza.ru/2020/05/09/473 («ВТ»)
10. Тамара Непешка  http://proza.ru/2020/03/31/958 («ВТ»)
11. Лев Неронов http://proza.ru/2019/04/30/553 («ВТ»)

12. Дария Павлова  http://proza.ru/2018/05/10/1845 («ВТ»)
13. Дария Павлова http://proza.ru/2018/05/09/1640 («ГТ»)

14. Лидия Парамонова -Фокина http://proza.ru/2020/05/10/125 («ВТ»)
15. Нина Радостная http://proza.ru/2020/05/18/924 («ВТ»)
16. Зайнал Сулейманов  http://proza.ru/2020/05/12/1724 («ГТ»)
17. Джули Тай  http://proza.ru/2020/05/10/1879 («ВТ»)

18. Рина Филатова  http://proza.ru/2020/03/23/1191 («ВТ»)
19. Рина Филатова  http://proza.ru/2020/05/12/1305 («ГТ»)

20. Василий Храмцов  http://proza.ru/2014/05/16/1563 («ГТ»)
21. Лора Шол  http://proza.ru/2020/05/09/1953 («ВТ»)
22. Анна Шустерман http://proza.ru/2020/04/21/1781 («ГТ»)

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

№ позиции/Название/
Автор/
Награды/
Произведение

1. Жизнь или честь?
Нина Джос
4 место в номинации «Внеконкурсные произведения»
   
Эту историю рассказала мне одна старушка у которой я гостила когда-то в Бердянске. Дело было давно, подробности не знаю, но сюжет намертво засел в памяти.

   Тётя Дора, которой в 90-е годы было уже далеко за восемьдесят, жила с мужем - мрачным скупым стариком, который к тому времени перенёс два инсульта. Он целыми днями сидел на диване и смотрел телевизор. Иногда, опираясь на палку, вставал и ходил в туалет, либо на кухню. В угасающем мозгу старика иногда всплывала старая обида и он писклявым дрожащим голосом упрекал жену за супружескую измену во время Отечественной войны. А дело было так:
 
   Когда началась война, муж тёти Доры был кадровым офицером и попал на фронт одним из первых. Когда к их городу подходили немцы, поступил приказ об эвакуации офицерских жён и детей. У тёти Доры были на руках две малолетние дочки в возрасте шести и трёх лет. Для эвакуации прибыл фургон с командиром и несколькими военными. Места в машине на всех не хватало. И тогда командир с подлой усмешкой объявил, что вывезут только тех, кто согласится доставить ему и его товарищам небольшое удовольствие. Кобели в военной форме, посмеиваясь обходили толпу дрожащих от страха и унижения женщин, к которым жались малые дети, выбирая самых молодых и красивых. Некоторые женщины согласились на такую сделку - на кон была поставлена жизнь детей. Согласилась и молодая в ту пору тётя Дора. Насильники спешно оприходовали рыдающих от унижения и отвращения офицерских жён.
 
   Военные сдержали слово - самых "сознательных" женщин с детьми вывезли в тыл. Кто-то из жертв насилия донёс в НКВД о случившемся. Насильники вскоре были расстреляны, по закону военного времени.
 
   К счастью, война пощадила эту семью. Муж вернулся с фронта, а тётя Дора сохранила детей. Пара дожила до глубокой старости. Старик давно простил жене эту невольную измену - сам был не без греха, а война, как говорится, всё спишет. Но всё же иногда спьяну или к слову, припоминал давнюю обиду, нанесенную его мужскому самолюбию.
 
    Хочу заметить, что у того поколения, понятие о верности и женской чести было совсем иным, чем в наши дни. Верность любимой женщины много значила для мужчин, сражавшихся на полях войны. Но и женщина - мать готова на многое ради спасения жизни своих детей. И когда перед ней стал выбор: жизнь или честь, она не могла поступить иначе.

2. Победи свой страх
Нина Джос
4 место в номинации «Внеконкурсные произведения»
    
Эту историю рассказал мне случайный попутчик, высокий стройный мужчина лет тридцати пяти, с густыми волнистыми волосами, затянутыми в хвост на затылке.
 
 --  Главное в жизни, это победить свои страхи, -  вещал он, пока мы ехали в машине общего знакомого, -  так нам Учитель сказал. Ещё недавно я вёл кружок танцев в школе и зарабатывал всего две тысячи леев в месяц. У меня семья – жена и двое детей, их надо обеспечить. Какой я мужик, если заработать не могу? Что-то мешало мне подняться выше в своей карьере, а время стремительно летело. Стал ходить на семинары и разные тренинги, чтобы разобраться со своими "тараканами" в голове. Прошло всего три с половиной года, и теперь у меня своя частная Школа Искусств, в пригороде столицы, где занимаются более ста пятидесяти учеников!

     Особенно запомнился мне тренинг, который я проходил на Украине. Наш лагерь располагался возле леса. В группе было несколько девушек и всего два парня. Учитель давал нам задания на преодоление страхов. Однажды он приказал ночью отправиться через лес к озеру и переплыть его туда и назад. Днём мы уже ходили туда и дорога была нам знакома. Но одно дело днём, а другое ночью. Когда в лесу темно, кажется, что во мраке притаились хищные звери и лесные духи – леший, Соловей-Разбойник и прочая жуть кошмарная. А тут ещё птицы ночные кричат, ёжики в траве шелестят, разные насекомые летают. Страшно! Пока мы шли туда  - столько страхов повылазило, о которых я даже не подозревал! Добрались до озера – в воде Луна отражается, камыши шелестят, птицы болотные кричат. Вспомнились мне, сказки про русалок и водяных, которые на глубину затягивают и топят, аж кожа мелкими пупырышками покрылась от ужаса! Думал, что не хватит духу в воду залезть, не то, что переплыть! Тут девчонки первыми одежду скинули и поплыли. Стою я на берегу, как дурак, и так мне стыдно стало! Мужик я или где? Разделся и тоже поплыл. Догнал девчат, и мы всей компанией переплыли озеро туда и обратно. Назад идти было уже не так страшно. Зато, какими героями мы себя чувствовали после этого!
 
    На другую ночь Учитель ещё страшнее задание придумал - пойти ночью на сельское кладбище, найти там могилу мужчины с именем Валентин и прочитать над ней поминальную молитву. Когда выполняли это задание – ещё больше страхов повылазило из меня! Тут я всяких призраков и вампиров вспоминал, да прочих вурдалаков кладбищенских. И опять девчонки держались более мужественно, чем мы с другом. Вот и скажи после этого, что женщины –  слабый пол. И что ты думаешь? После того, как мы сделали это, мне уже ничто не страшно стало! Вернулся я с тренинга и пошёл своё дело открывать. Стал ходить по разным чиновникам и учреждениям. Взял кредит в банке, арендовал помещение и теперь моя школа работает!  Вот, как важно бывает победить свои страхи! Без этого никакой успех невозможен, поскольку страхи блокируют энергию человека.

3. Мунька
Евгения Козачок
1 место в Основной номинации «ГТ»
2 место в Основной номинации «ВТ»
Победитель «Приза читательских симпатий»
Специальный приз №16
 
ПЕРВОЕ МЕСТО НА ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ МФ ВСМ
ВТОРОЕ МЕСТО НА КОНКУРСЕ О ВОЙНЕ ЖУРНАЛА "МАвочки и ДЕльчики"

Гришаня сидел под деревом и горько плакал. Сидел один, а вокруг ни одной души, только птицы тихонько перекликались,  да жучки ползали в траве.  Ноги были искусаны комарами.  Он грязной ручонкой провёл по ногам, убирая  капельки крови после  укусов.  Было больно. Но боль терпима. Не впервой царапать ноги и сбивать колени. Страх пригвоздил Гришаню к дереву,  да так сильно, что у него не было сил подняться.  Пытался  вспомнить,  как оказался сам в лесу. Почему так тихо?  Где мама, сестра Люська и  бабуля Пелагея? Где все из села?

И  как только в его голове появились родные и дом,  сразу   вспомнил как через их небольшое, всего в десять улиц село,  прошли грохоча танки, казавшиеся огромными рядом  с деревенскими домиками. Вслед за ними появились солдаты, остановившиеся на отдых.
  Все обрадовались  им. Свои, соколики, пришли, а не немцы.  Матери  присматривались  к посеревшим от пыли лицам, искали своих сыновей и мужей. Хотя чего было искать. Ведь если бы был  кто из села, то бежал бы к самому дорогому – родным,  даже если бы не имел  сил.   Все вышли со своих изб подать воды  и  еды. Солдаты  пили воду, умывались, радовались освежающей влаге  больше чем еде. А как они истосковались по свежему молоку! Люди несли  с погребов все запасы молочных продуктов: сметану, творог,  масло. Благо,  что было лето и коровки сами себя кормили. Утром уходили со двора к лесу, где было много  высокой сочной травы, и паслись. К обеду возвращались  пить  и отдать  накопившееся молоко.  Хозяйки  давали часа два им на отдых в тенёчке и  снова выпроваживали   с наказом, чтобы  вглубь  леса не шли и чтобы  не в ночь возвращались.  И они уходили пастись без пастуха, собираясь  в гурт, как подружки. Каждая имела  кличку и,  услышав её, шла на зов, как на верёвочке.  Хозяйки и позвали своих кормилец, чтобы угостить солдат парным молоком. Хоть по стакану, но чтобы  досталось каждому.  Один молоденький солдатик выпил молоко и заплакал. Вспомнил маму, свою деревню, сестёр. Жалко было смотреть на него.
Гришаня  подошёл и погладил солдата по руке. Тот  вытер слёзы,  взял его на руки и подарил  пуговицу от кармана гимнастёрки. Он обрадовался блестящей пуговице со звёздочкой  и  побежал показывать  её своим друзьям.

И это  Гришаня чётко вспомнил, когда в кармане  обнаружил пуговицу.  Потом солдаты пошли  дальше. А мама и бабушка ещё долго вздыхали и вытирали слёзы и тихо говорили друг другу: «Где-то и наши мужья да сыновья сейчас  идут такой же пыльной  дорогой,  изнемогая от жары. Господи! И откуда взялось на наши головы такое горе – война?!»

Беспокойно стало у всех на душе. Даже собаки не лаяли. Поджав хвосты, наклонив головы, спрятались в свои будки.  Закат кровавый. Многим не спалось в эту ночь. А утром и петухи неохотно пели. Так, для порядка кукарекнули и затихли, словно забыв ноты своих песен.
Воздух с самого рассвета такой густой был, проглотить было  его трудно, словно густую мамалыгу без молока. Разговаривать ни у кого не было желания. Держались друг дружки и от  избы старались далеко не уходить.  Работа с рук валилась. Даже председательша, Мария Ивановна, не звала  ни в поле, ни в огородную бригаду. Молчала, поддерживая  нежелание односельчан выходить со своего двора. И только  неугомонная «тараторка», бабушка Глаша,  не изменила своему прозвищу. Ходила и всё причитала:  «Ой, бабоньки, чует моё сердце,  что неспроста  тишь  тягучая да тяжёлая над селом нависла  и давит нас  горем предстоящим. Такая жуткая тишина была и перед голодовкой,  что унесла столько жизней».
Некоторые пытались  урезонить  бабушку  Глашу, чтобы не дай Бог не накликала беду на их головы.
- Молчи не молчи, а моё сердце ещё никогда меня не подводило. Затишье перед бурей бывает.
- Буря, так буря, не впервой непогоду,  ветры, град  да грозы нам переживать. Одолеем и эту.

Не одолели. Посыпался всё-таки град на село с неба,  да не ледяной, а свинцовый.  В полдень и посыпался.  Только бурёнок успели подоить,  как вдруг загудело, завыло  в небе, словно Змей-Гориныч  тысячеглавый  прилетел, небо застил и огнём извергает.  Заполыхало  всё вокруг. Горят дома, камышом крытые,  словно факелы, куры, живность разбегается из разбитых сараев. Люди  закричали так,  что и небо ввысь бы поднялось от силы крика, боли, страха, отчаяния.   Но не остановил  их  крик  немецкие самолёты,  которые  так внезапно  появились из-за  деревьев, что люди не успели спрятаться в погреба.   Спасательная дорога в лес была отрезана и перерыта бомбами.  Плачь, крик, слёзы…   Кто-то зовёт потерявшегося  ребёнка, а кто держит уже мёртвого на руках, продолжая  разговаривать  с  ним, не веря в то, что он не ответит.   За столбами пыли, камней, щепок  не было видно жив ли ещё кто или нет. Это был последний день небольшого села Лесное на опушке леса.

Гришаня  за  не полных шесть лет  первый раз оказался в лесу один.  От того, что плакал и всё время звал маму, бабушку, Люсю, охрип. Голос шипел, и он не стал больше кричать.  Походил по лесу. Везде были одинаковые большие деревья. Хотелось  пить. Хорошо, что вчера прошёл дождь. На некоторых, свёрнутых на конце листочках сохранилась дождевая вода.  Он слизывал её  и нечаянно  острым листом порезал язык. Беззвучно заплакал и повалился от усталости  в густую траву.  Стало быстро темнеть. Ребёнок  совсем растерялся.  Так было страшно, что  в ужасной сказке  не описать. Стук маленького сердечка, гулкий и частый, отдавался в голове мальчика тяжёлым  набатом. Болел язык, искусанные комарами  ноги,  руки.  Глаза закрывались сами собой.  И заснул бы, но сон перебила большая чёрная птица, вылетевшая из дупла соседнего дерева. Гришаня  увидел это дупло и пошёл к дереву.  Ему показалось,  что оно невысоко от земли. Ошибся.  Он никак не мог влезть на дерево. Обошёл  толстенное дерево и увидел  с другой стороны внизу   большое углубление, как  нора. Потыкал палкой в средину. Никто не выскочил, не запищал. Нарвал травы постелил в этой норе и уснул.

Разбудил его рёв коровы. Открыл глаза, подумал, что это их Красава во дворе бабушку или маму приглашает подоить её.  Но увидел дерево над собой. Вылез из норы, но коровы, которая  так  же, как и он вчера,  кричала печальным  голосом, звала свою хозяйку, не  увидел. Пошёл на этот голос. Вскоре между деревьев увидел её в бело-бежевых пятнах с чёрной кисточкой на конце хвоста.  Это была  Мунька тёти Клавы, жившей от них через  три дома. Она была единственной коровой, имеющей такой окрас.  Другие были  бежевого цвета. Мунька  тихая, спокойная и её в селе никто  не боялся.  Как же обрадовались  два оставшихся  в живых существа друг другу! Гришаня гладил Муньку, обнимал её ноги, а она  облизывала языком его руки.  Он впервые увидел, что коровы тоже, как и люди, могут плакать. Корова постанывала, словно хотела что-то рассказать ему.  Когда  хотел обойти её, то увидел, что из вымени течёт молоко. Без боязни  взял  один  сосок в рот и начал жадно  пить. Глотал тёплое, вкуснейшее молоко, а слёзы ручьём бежали по щекам.
Они  спасали друг друга.  Мунька Гришаню от голода,  а  он её от боли в переполненном молоком вымени.

Бурёнка отходила от него только попастись. И при  этом  пощипывала траву не около их  места обитания, а уходила подальше от его домика под деревом.  Бывало, уходила надолго. И только значительно позже он узнал, что она ходила пить воду к притоку небольшой речки.
Теперь мальчик питался молоком, земляникой, ягодами, которые к концу лета стали созревать.
Ночами становилось холодно. И тогда он ложился около теплой Муньки и засыпал. И она не поднималась  с земли до самого утра, чтобы не разбудить  его.

Гришаня всё время разговаривал с коровой. Рассказывал о маме, бабушке, сестрёнке, о тете Клаве, её хозяйке. И видел, как Мунькины глаза наполнялись слезами, когда она слышала имя «Клава». Рассказывал своей спасительнице стишки, которым научила его Люська. Сам придумывал  сказки. И  были они о том, что все  живы, что войны уже нет, и что мама его находит в лесу. Он каждый день просил свою спасительницу, об одном и том же - найти дорогу в их село. Но она никогда не давала ему иди рядом с собой.  Перед тем как уйти  на водопой головой  подталкивала малыша  к дереву и как «прибивала» его к нему.  Как-то  вороны стали низко кружить над  Гришаней,  то  Мунька  подняла такой сильный рёв и бегала по кругу вокруг него, что вороны  с  громким хоровым карканьем улетели.  Белок мальчик не боялся. Но не знал, как и куда спрятать от них, собранные  орехи. А вот волков боялся. Однажды совсем недалеко  увидел волка. Тот,  почти на брюхе подползал к месту, где они лежали вдвоём.
 Мунька учуяла хищное зверьё и так быстро и неожиданно вскочила на ноги, что чуть не придавила Гришаню.  Наклонив голову до  земли,  выставив вперед своё грозное оружие – рога, словно разъярённый бык на арене, мчала на волка.  И хищник злобно рыча на Муньку отступал в лес до тех пор, пока она не оставила его и не возвратилась к Гришане. Больше волки не беспокоили их. Вероятно, тот волк приходил на разведку, или так же как и они, одинок.

Когда листья в лесу стали желтеть и опадать,  а бока коровы уже не могли согревать как раньше,  он всё чаще стал бегать по лесу, чтобы согреться и таким образом всё дальше и дальше отходил от своего  «домика». Уставал. Но стоило ему  остановиться,  как тело моментально пронизывал холод. Гришаня заболел. Болела голова, горло, начинался кашель. Ноги мёрзли  так, что он не мог терпеть холода. И снова пытался ходить и ходить, хоть делать это было ему всё труднее и труднее. За ним всегда следовала Мунька.

А однажды Мунька, повела его за собой. Если отставал, приостанавливалась и ждала его. Гришаня  не мог придумать, как взобраться Муньке на спину, чтобы она везла его. Он просто шёл с ней рядом.  Дошли до речки.  Не верил, что наконец-то увидел воду и…  людей! На противоположном берегу неширокой речки было село.

Люди увидели грязного, в изорванной одежде ребёнка и рядом корову,  которая звала их на помощь. Она ревела так сильно и неистово, словно последний раз в жизни. Этот рёв усиливался многократным эхом, отражаясь от поверхности реки, от лесных деревьев. Он поднимался в небо, призывая всех, кто слышит, в ком есть частица страждущей души, спасти Гришаню.

4. Рыбка
Любовь Коломиец
Лауреат в Основной номинации «ГТ»
Призёр  в номинации «Поэтические произведения» «ГТ»

В преддверии Нового года всегда ждешь чего-то необычного, сказочного; хочется окунуться в мир волшебства и сладких снов, почувствовать себя маленькой и счастливой…

Ах, как быстро летит время… Кажется, совсем недавно я - любимица родителей радовала их искрометным танцем на школьном утреннике, а сейчас сама уже бабушка, украшаю вот с внуками елку, временами мысленно возвращаясь в своё детство. И теперь вспомнился один случай, который забыть просто невозможно.

В комнате лесная красавица издает неповторимый терпкий аромат. Корзинка уже опустела – мы с внуками повесили все игрушки, включили светящуюся разными цветами гирлянду; блестящий «дождик» «стекает» сверху вниз, а на еловых лапах воздушными белоснежными хлопьями лежит «снег». Мы очарованы творением своих рук и молча смотрим на новогоднее чудо.

Убирая корзинку, я обнаружила на дне, среди разных фантиков и ваты, какой-то маленький плоский предмет. Это была затертая старая коробочка. Моё сердце часто забилось, стало жарко, воспоминания заполнили душу, и перед глазами, словно в кино, предстали события прошлых лет. А дело было так.

Последние дни декабря 1958 года. Вечер. На улице темно и холодно. Ветер носится над крышей нашего хуторского дома, с завыванием заглядывает в трубу, полирует до блеска высокие сугробы во дворе и на улице. Маленькое единственное окошко плотно разрисовано морозным узором и нужно долго дышать на него, чтобы в небольшой оттаявший кружочек выглянуть во двор.

В комнате тепло, каждый занят своим делом – мама заквашивает опару для теста, бабушка вяжет носки, дедушка уже спит, а мы с отцом наряжаем пушистую елочку.
Игрушки, конечно, самодельные – деревянные и бумажные, только красная звезда на самой макушке – стеклянная! Снежок заменяет вата, пахнущая карболкой - из отцовской ветеринарной сумки. Две вязки флажков мы повесили под потолком. Я отошла, посмотрела со стороны и сказала:

- Папа, грустная у нас елка получилась…
- Почему это грустная, ничего подобного, сейчас возьму гармошку и она сразу станет веселой!

Эти слова меня рассмешили, но в детской душе была какая-то неудовлетворенность. Я уже видела настоящую красавицу-елку в школе, поэтому и сравнивала свою бедную «золушку» с ней.
- Если бы хоть одна игрушечка у нас была блестящая, сразу бы вся елка засветилась, - фантазировала я.

Отец задумался, потом вышел в сенцы, где за занавеской хранилась старая одежда и его военная форма. Вернувшись, протянул мне серую коробочку.   
- Вот, повесь эту игрушку, она блестящая, - сказал он с какой-то незнакомой мне грустью в голосе.
- А что там, папа?
- Посмотри сама.

Я с трудом открыла коробочку, и душа затрепетала… Передо мной оказалась голубая, с блестящей чешуей рыбка, и я сразу представила, как она плывёт, виляя хвостом… А рыбка, действительно, как живая. Отблески света «играли» в каждой стекляшке. Казалось, она мне подмигивала и шевелилась. Это была елочная игрушка с ниткой.
- Папа, откуда у тебя такая красивая рыбка? – подняла я глаза на отца.
- Ох, детка, лучше тебе не знать этого, - тяжело вздохнул отец. Потом ушел в спальню и прилег на кровать.
- Ну расскажи, папа, расскажи, - канючила я, не отставая от него.

Тут вошла мама и тоже поинтересовалась рыбкой, с интересом разглядывая ее. Но отец молчал. Тогда она позвала нас ужинать, и мы с отцом последовали за ней. Услышав про ужин, поднялся и дедушка. Когда стол был накрыт, дедушка выразительно посмотрел на бабушку, и та важно отправилась в сенцы за четвертью самогона. Дедушка наполнил две деревянные чарки, и они с отцом, перекрестившись, выпили. Постепенно мужчины заговорили громче и охотнее…
Уловив момент, мама вновь спросила о рыбке. И тут отец, закурив самокрутку, поведал нам историю военных лет.

«Дело было в конце апреля 1945 года. Мы тогда добивали немцев в их логове – Берлине. Наша часть располагалась недалеко от реки Шпрее. Накануне части I-го Белорусского фронта под руководством Жукова форсировали реку, ночью захватили мост и вышли на подступы к Рейхстагу, до которого оставались сотни метров. Но центр был сильно укреплен отборными эсесовскими частями. Захватить здание Кроль-оперы, напротив Рейхстага, поручили 207-й стрелковой дивизии.

Шли ожесточенные бои, гибли сотни солдат с обеих сторон. Взрывы снарядов следовали беспрерывно. Дым, огонь, разрушенные здания, скелеты домов без окон и дверей, исковерканная техника – жуткая картина… Но приказ – стоять насмерть не давал права отступать. И наши части с большими потерями продвигались вперед.

Однако не об этом пойдет речь, а о том, что в одной из перебежек - из дома в дом по улице, лавируя между воронками от взрывов, я заскочил в комнату четырехэтажного дома на первом этаже, прикрытую тряпьем вместо двери. Остановившись на секунду, чтобы перевести дух, от неожиданности остолбенел – здесь жили люди… Мальчик лет семи испуганно закрывал собой бледную, худую женщину, лежащую на кровати.

Я подал им знак, что не трону их.  Тогда ребенок подошел ко мне и стал что-то говорить, показывая на женщину, и я понял, что это его мать Фрида, она ранена, и у них нет ни воды, ни еды. Я кивнул и выбежал на улицу, запомнив номер дома.
Ночью, выбрав минутку, рискуя жизнью, я вновь посетил несчастных, беспомощных немцев, не успевших выехать из города, хотя у нас был приказ не общаться с местным населением. Принес лекарства, воду и свой сухой паек. Осмотрев рану, не нашел ее серьезной, обработал и перевязал.   

Выбитая дверь с ключами лежала на полу, я надел ее на петли и показал мальчику, как им нужно закрываться. Почувствовав защиту и поддержку, малыш повеселел, а я разобрал, что его зовут Курт.

Прибегал к ним ночами, помогал, чем мог – носил воду и еду. Особенно они обрадовались, когда я, собрав уцелевшие в доме стекла, вставил окно. Теперь в комнате стало тише и теплее. Да и Фрида уже поднималась и ходила.

Когда я узнал, что больше не смогу вернуться сюда, вновь прибежал и обнял Курта, который был не по годам смышленым и сразу всё понял. Он заревел в голос, обнажая свой беззубый рот и размазывая слезы. Потом обвил руками мои ноги и что-то быстро стал говорить… Фрида тоже плакала, глядя на сына.

Я понял, что Курт не отпускает меня, он хотел, чтобы я остался с ними. А когда почувствовал, что я ухожу навсегда, метнулся к чемодану и вложил мне в ладонь небольшую коробочку. Я сунул подарок в карман и прижал малыша к себе. Он не переставал плакать и что-то по-немецки причитать, а я только понимал: «Vati – папа, папа…».

Не зная, как успокоить и отблагодарить, в спешке оторвал от своего письма из дома обратный адрес и отдал его Курту, ни на что не надеясь, просто так.
Через мгновение я уже бежал к своим. А перед глазами стоял маленький бледный Курт, слышался его голос, полный тревоги и безнадежности. В сердце моем осталась рана, боль за этих людей, судьбу малыша, здоровье его матери. Проклятая война! Сколько бед ты наделала!

Мы занимали каждый дом, каждую улицу и, наконец, как известно, водрузили Знамя Победы на Рейхстаге.
 
9 мая 1945 года, в 00-43 по московскому времени был подписан окончательный Акт о безоговорочной капитуляции Германии. В берлинском предместье Карлсхорст от имени Германского Верховного Командования Акт подписал генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель в присутствии маршала Советского Союза Г.К. Жукова, представителей США, Великобритании и Франции. Конец войне, да здравствует Победа!

Только в поезде, по пути домой, отоспавшись, я вспомнил о подарке Курта и открыл коробочку. Голубая, переливающаяся всеми чешуйками, рыбка поразила моё воображение, заставила вновь пережить и встречу, и расставание с этой маленькой немецкой семьей. И тут я не смог сдержать слез, в которых отразились сразу все потери: друзей, близких, своих молодых лет, надежд и мечтаний…

За окнами вагона мелькали опаленные войной родные земли – разрушенные города и сожженные деревни, политые кровью места сражений. Душа устала от страданий, но гнев вновь и вновь наполнял ее при виде исковерканной, больной Родины.
На вокзалах наш поезд встречали с цветами и слезами толпы людей. Кто-то покидал вагон, завершив свой боевой поход, а другие ехали дальше, туда, где их ждали и молились.

Меня никто не встречал. Мама умерла давно, а отец болел и не мог далеко ходить. Я вернулся домой, занялся хозяйством - своим и колхозным. Работал, не покладая рук, без выходных и праздников. Потом женился, появились вы, мои дети».
Тут отец замолчал, и мы увидели, что он весь в слезах, а пепельница переполнена окурками.

Прошло лет семнадцать после этого вечера. Я уже была замужем и имела сынишку, мы жили в городе. И вдруг к нам неожиданно приехал отец. Ему к тому времени было около пятидесяти пяти лет.
- Папа, что случилось? – с порога спросила я, помогая раздеться.
Вместо ответа он протянул мне телеграмму.

- Что это, от кого? – не понимала я.
- Читай, доченька, и узнаешь, - взволнованно ответил отец.
Я быстро пробежала глазами текст и едва успела сесть на стул, у меня подкосились ноги…
- Ничего себе, папа… Это же Курт отозвался, он нашел тебя!
- Да, Курт сейчас в Москве. Он не знает, что я живу так далеко от столицы и приглашает на встречу через два дня. Я уже собрался, помоги мне с билетами.
- Конечно, папочка, дорогой мой. Не только помогу, но и поеду с тобой, - ответила я и тут же отправилась в агентство аэрофлота.

Оформив билеты, дала телеграмму Курту по указанному адресу.
И вот мы с отцом уже в самолете…

В аэропорту нас встречал Курт. Он выделялся среди пассажиров высоким ростом, строгой одеждой, манерой держаться. Я только предположила, что это мог быть Курт, но отец его сразу узнал и уже спешил навстречу с дрожащими руками и мокрыми глазами.

Тут они обнялись, не отпуская друг друга. Память вытащила из заветных уголков  события прошлых лет до мелочей, и перед ними предстали все ужасы войны.   

- Курт, Курт, мой мальчик, как ты вырос, совсем взрослый! Как оказался здесь? – спрашивал отец, не отпуская его.
- Я – врач-кардиолог, у нас здесь симпозиум и практикум по важной общечеловеческой проблеме, - сказал Курт по-русски.
- Ох, как я рад снова тебя увидеть и узнал бы в любой толпе, - причитал отец.

- А я в детстве так боялся потерять твой листочек с адресом. И дал себе слово, что найду тебя. Я ведь представлял в своих детских фантазиях, что только таким и мог быть мой отец, очень страдал после твоего ухода. Всё детство прошло с твоим образом. Я тогда так хотел, чтобы ты остался с нами и был бы моим отцом, своего-то я никогда не видел. А мама недавно умерла, она всегда была рядом. У меня семья – жена и две дочери. Свой дом в Берлине, работа, мы живем хорошо.

- Вот, смотри, Курт, я тоже хранил твой подарок все годы, - сказал отец и открыл заветную коробочку, где всё так же весело и ярко сверкала чешуёй маленькая голубая рыбка.

- О, рыбка… Мне подарила ее бабушка на Новый год, я был еще маленьким, но эту игрушку полюбил.
- Зачем же отдал ее мне?
- Это, как моё сердце, оно уехало с тобой, но я знал, верил, что еще увижу свою рыбку. И вот, наконец, мечта сбылась! – искренне рассмеялся Курт.

 И они снова обнимались, вспоминали и плакали.

А я наблюдала за встречей и думала: «Вот и встретились через много лет люди, которые когда-то не хотели расставаться. Значит, не враги они друг другу, и расстояние – не преграда».

5. Война и жизнь
Дарья Михаиловна Майская
Призёр  в Основной номинации «ВТ»
Победитель в номинации «Поэтические произведения» «ГТ»
Специальный приз №15
Специальный приз №16

Что может быть прекрасней, счастливей, радостней цветущей молодости? У неё свои ценности, своё понятие о красоте и, вообще, совершенно иное мироощущение. И даже трудные, послевоенные годы не могут изменить самой природы, сути молодости.
Вот мы, шумливая стайка студенток, бежим на практику. Мы не опаздываем. Просто шагом идти не можем: нам так весело, так здорово, мир так прекрасен, что хочется движения, музыки, смеха!..
Вдруг навстречу нам идёт седой, но совсем не старый мужчина. Он тяжело припадает на одну сторону – грубая деревяшка, заострённая к низу, заменяет ему ногу.
Мы мгновенно притихли.
- В нашем селе многие мужчины ходили на таком ужасном протезе,- говорю я, когда этот встречный отошёл на достаточное расстояние.
Подружки повернулись ко мне, внимательно слушают, и я продолжаю.
Лет десять-двенадцать назад я со своими ровесниками целыми днями пропадала на улице. Сами знаете, некому было присматривать за нами. Всё мало-мальски трудоспособное население работало на колхозных полях, фермах. Улицы были пустынны, а значит, в нашем полном распоряжении.
Как оголтелые носились мы, играя в войну, звонкими голосами кричали: «ура», «хенде хох». Редко-редко выйдет чья-то заспанная старуха, махнёт в нашу сторону палкой –  у – у… заполошные… – и бредёт назад. Мы даже не удостаивали её внимания, с теми же криками бежали мимо. Но, иногда нам выпадало счастье  увидеть группу мужчин -фронтовиков. Мы мгновенно замолкали, не сговариваясь, подходили к ним, стараясь быть незамеченными. Надеялись, что разговор у них идёт о войне. Тогда мы слушали, а те, кто посмелее, трогали костыли фронтовиков, протезы.
Ручки костылей и перекладинки у подмышек за время использования были отполированными, гладкими, лоснились. Детские ладошки благоговейно прикасались к наглядным отметинам войны. Нечаянно глянув на лицо одного из мужчин, я увидела, что он смотрит на грязную крошечную ладошку, гладившую его протез, а  по его щеке сползает… слеза… другие мужчины молчали, но как-то странно покашливали, отворачивались…
Однажды я прикоснулась к ноге-деревяшке, как у этого прохожего. Она была шершавой и  неприятной до жути…
И тут Лида, наша сокурсница, прерывает мой рассказ:
- Мне эта деревяшка постоянно снится – у папы такая. По утрам он звал меня: «Дочка, тащи  мою левую». Я была ещё маленькая и слабенькая. Деревяшка мне казалась огромной, тяжеленной. Закусив губу, я тащила «левую». Иногда он  ещё не успевал замотать культю и колено, и я видела синюшный, в рубцах обрубок ноги, распухшее колено, краснота которого за ночь не успевала сойти. Бывали и свежие болячки.
Втискивая в деревяшку согнутое колено, папа морщился,  стонал. Потом он пристёгивал протез к поясу и, откидывая всё тело, тяжело переставлял свою подпорку.

Но по-настоящему было страшно, когда папа, сдерживая крик, скрипел зубами и рычал от боли в ступне, которую он оставил на войне. Говорили, что это какие-то фантомные боли.
Клава поддерживает:
-У нашего соседа такая же нога. Иногда он стучит и стучит деревяшкой об пол или об стену – пальцы, которых нет, чешутся… - это в разговор вступает Таня. Она из Острогожского района, поэтому её выговор отличается от нашего: с "хохлячим акцентом".
- Наше село было оккупировано немцами. Им почему-то вздумалось отправить всех колхозных коров и доярок в Германию. Может, стадо было племенное, а может, немец, самый главный их начальник, был очень жадным.
И вот погнали коров и доярок к железнодорожной станции. Немцы разгоняли бежавших следом родных и близких женщинам, насильно вывозимым на чужбину. Но родственники всё равно бежали в отдалении, плакали, причитали, умоляли:
-Катя, доченька моя, кровиночка родная, напиши, если только можно – о – о…
- Зина, сестрица, сыночка твоего Петеньку, себе возьму… Господь с тобой…
Некоторые ни кричать, ни благословлять не могли: замертво падали, не совладав с болью расставания, несправедливостью, жестокостью.
И вот животных и их обслугу погрузили в вагоны. Колёса вагонов весело перестукивают на рельсах. Им всё равно, что творится, они не переживают, они железные…
Два или три года жили на чужбине горемыки. Ухаживали за коровами, ели, спали около них же – сполна познали рабскую долю.
-Наши! Наши!- захлёбываясь слезами радости, кричали измученные и душой, и телом женщины. И они, и бессловесные питомицы  были освобождены и отправлены своим ходом на родину, домой!
Как же пересказать все муки, доставшиеся и людям, и животным? Где найти такие слова, что бы воочию представить жуткую картину?
Раздетые, разутые, не имея даже малости из еды, брели женщины. Они рады были деревням на пути. Прогоняя скот по улицам, предлагали жителям подоить коров и взять себе молоко. Селяне давали хлеб. Некоторые предлагали обувь, но на распухшие, разбитые в кровь ноги не налезала ни одна обувка. Поношенные кофты и платки кое-как спасали от зноя, а потом и от  холода.
Доить животных необходимо два-три раза в сутки. Молоко сдаивали прямо в землю, до капельки, только бы вернуть стадо, не испортив его. Руки женщин от постоянного доения распухли, болели, не давали заснуть в короткие передышки.
* * *
У царя Соломона на перстне была надпись: «Пройдёт и это». Для женщин и животных так же всё прошло. Закончился кошмар, растянувшийся на тысячи километров в пространстве и годы во времени.
…- Овча-арка-а!.. Немецкая-я-я ов-ча-а-рка-а! – доносится с одного конца улицы и на пол села. Это выпивоха Степан, муж Екатерины, куражится, позорит жену, поминая её мученичество в годы войны.
Екатерина выбегает, дрожащим голосом уговаривает непутёвого мужа, успокаивает, заводит в дом. Слёзы потоком льются по её щекам… но ни слёзы, ни уговоры, ни увещевания несчастной жены на него не действуют.
Снова и снова раздаётся на улице Стёпкин ор. Даже на замечания и предупреждения участкового он только нагло ухмыляется.
Однажды Екатерина видит, что к орущему Степану бегут её подруги по прошлому несчастью. У одной палка в руках, другая со скалкой, у третьей скамеечка для доения коровы. Свалили они глумца. Не убили, конечно,  и не покалечили, но досталось ему здорово. Стыдно Степану -  бабы  дубасят,  а пожаловаться некому, да и сам  знает – поделом!
Взмолился он, зарёкся жену обижать…
Радостно нам,молодым, что всё так замечательно закончилось, и мы  весело хохочем!..

6. Мы смиииирные...
Дарья Михаиловна Майская
Призёр  в Основной номинации «ВТ»
Победитель в номинации «Поэтические произведения» «ГТ»
Специальный приз №15
Специальный приз №16

Иногда, оставшись одна, я вспоминаю разговоры мамы с бабушкой. Говорили они, чаще всего, о старине, давнем прошлом, когда они были молоды и всё было не так, как сейчас… Им разное приходит на память, а я - то умиляюсь, то грущу, а бывает, сожалею о чём-то, безвозвратно ушедшем, навсегда утраченном.

Вот моя бабушка рассказывает.
    Идёт по улице Ваня. Ему уже под сорок. В любое время года он одет в рубище, босой,
лишь зимой обут в лапти, и то, без онучей.
Все, кто видит его -  зазывают к себе. Но он уже наметил, у кого сегодня будет ночевать и на уговоры не поддаётся.

Заходит к Пантелеевым, радостно улыбается  бабушке, и ребятишкам, игравшим на тёплой печке.
- О! Ваня пришёл! Холодно на улице, а ты почти раздет, разут… - сокрушённо качает головой Пантелеева бабушка.
- Ничаво-о-о…
- Да как же -  «ничаво»? Ноги, руки посинели…
- Ничаво-о-о…
-Ну, лезь скорее на печь, грейся.

Ваня влезает, прячет ноги под настеленное тряпьё к горячим кирпичам.
Восторгу детей нет предела: такой большой, взрослый и не гнушается ими, наоборот, они лазают по нему, прыгают, а он только улыбается и придерживает карапузов, чтобы не свалились.

Дети никогда не слышали о Ване: «дурачок», «глупый». По примеру взрослых, он для них особенный, желанный гость.
- А ну-ка там, потише! Дайте Ване покоя! - прикрикивает на детей бабушка.
- Ничаво-о-о! – весело хохочет Ваня, складывая ребятню в кучу-малу.
- Вань, ты ел ныне? – не унимается бабушка.
-Не-а,- беспечно отвечает гость,- из Чесменки  пришёл. Рано встал, нянЮшка с братУшкой ещё спали.
- Иди сюда, накормлю. Это же двадцать километров по морозу, без одёжки… сердешный…
- Ничаво-о-о.

Спать Ваня ложиться  на полатях. Там, конечно, и клопы, и блохи. Дети засыпают непробудно, утром чешут места укусов. А Ваня спит плохо, часто кричит:
- Нянюшка! (Всех женщин он называет «нянюшками», а мужчин -  «братушками»). – Дай редюшку (дерюжку), меня пчёлы закусали!

Утром он с бабушкой вытряхивает на морозе всё тряпьё, снятое с полатей. Следующая ночь пройдёт поспокойней.
Дня через два-три Иван собирается в дорогу.
- Ваня, обождал бы уходить, непогода разгулялась, как бы, не застыл совсем…
- Ничаво-о-о.
Далеко идёшь-то?
-Не-е. В ШишОвку.
-Зачем тебе в ШишОвку? Это же вёрст десять шагать... Оставайся у нас или в любой дом иди, тебе везде рады.
- Не-е. НянЮшка с братУшкой ждуть.
- На, треух надень, онучи да поддёвку… - предлагает настойчиво бабушка.
- Ничаво-о-о.

Иногда Иван, всё-таки, брал что-нибудь из одежды, но почти сразу отдавал в какой-нибудь избе детям: носите, а мне -  ничаво-о…

Боялись люди Бога. Считалось, обидеть безответного человека - грех непростительный. А как придёт этот человек в дом, забывали и про грех, и про награду от Бога за доброту… радовались божьему человеку просто так, от чистого сердца, жалели, как родного, последним куском с ним делились.

Я слушала, но стеснялась вступить в разговор и рассказать об одном случае…
Было нам, девчонкам, лет по шестнадцати. В клуб, на танцы или в кино, нас отпускали только в субботу и воскресенье, поэтому мы с нетерпением ждали этих дней, тщательно готовились к ним.

И вот прекрасный летний вечер! Мы нарядные, трепетные в предвкушении музыки, свиданий со своими «симпатиями», идём в сельский клуб.
      Вдруг навстречу нам медленно-медленно идет женщина. Она очень маленького роста. Тогда было принято здороваться со всеми, и мы поздоровались с незнакомкой. Вместо приветствия она тихо проронила:
-Я не знаю, куда мне идти…
Мы окружили её.
-А где вы живёте?
-В Берёзовке…
-Это же соседнее село, как вы здесь-то оказались?
-В церковь пришла. Служба давно закончилась, а я всё своих ищу. Тут она чуть оживляется:
-Когда я к ним прихожу, они меня встречают: «Мать, мать пришла! Заходи!
-Они ваши дети? - спросила Таня.
- Нет. Просто они меня так называют.

Мне показалось странным: хорошие знакомые, матерью называют, а она с полудня до позднего вечера не может найти их дом…
-Вы знаете, где ваши знакомые живут?- спрашиваю у неё.
-Хорошо знаю! У них дом от дороги в стороне.
Мы переглянулись. Догадка осенила нас: понятие у этой женщины, как у малолетнего ребёнка.

-А на какой улице этот дом?
- Да на этой!.. Там ещё большие дома есть…
«Какие же это большие дома? Может, школа и правление?» - размышляем вслух. И мы повели её почти на другой конец села, не решаясь оставить женщину-ребёнка на ночной улице одну, без помощи.
Но ни один дом не подходил под слабенькое описание.
- Не этот… не этот…

На душе у меня (думаю, и у всех нас) становилось всё тоскливей: такой долгожданный вечер танцев уже  в разгаре и… без нас.
На улице нет ни одного прохожего, от которого можно было бы услышать что-то более вразумительное про этот таинственный дом.
На наше счастье, дорогу переходит старушка. Мы окликнули её.
-Скажите, вы не знаете людей, которых навещает вот эта женщина?
Старушка скорым шагом подошла к нам. Поздоровавшись, она посмотрела на нашу протеже.

-О! Да я знаю её! Она в наш храм ходит, я её там часто вижу. Негде ей ночевать. Никого у неё здесь нет и, обратившись к несчастной, заговорила тепло-тепло чуть растягивая слова, как с маленькой:
-Мотя, ко мне пойдём, у меня переночу-у-ешь. А завтра в це-е-рковку пораньше сходим, и ты домой пойдёшь…
-Возьми меня ночевать, возьми,- взмолилась Мотя.- Я сми-и-рная…
-Возьму-возьму, не переживай. Сейчас поеди- и-м с тобой, молитовку почитаем и – на покой.

-Я смирная, ты меня не бойся…
Мотя уже забыла про нас, она доверчиво жмётся к своей спасительнице, тихо-тихо и почти со слезами повторяет:
-Я сми- и- рная… я сми - и - рная…

Старушка обращается к нам:
-Идите, девчатки, идите… не беспокойтесь…
      Она берёт Мотю за руку, и уже через несколько мгновений они растворяются в кромешной тьме.
Мы обо всём на свете забыли, смотрим  вслед, пытаясь разглядеть две удивительные фигурки. И нам так стало одиноко, остро захотелось попросить: возьмите  нас с  собой…
      …мы…  сми- и - рные…

7. детство прошло в концлагере
Зинаида Малыгина 2
 
 Из рассказа Щербакова Алексея Прокопьевича, проживающего в городе Кировске (Мурманская область)

 Своё детство мне пришлось провести в концлагере в Австрии, когда мне было  11  лет и когда деревня Дубово Витебской области была захвачена фашистами. Это было в  1943-45 годах, два трудных года. В одном бараке концлагеря рядом с нашей семьёй жила семья Дудкиных с маленькой худенькой девочкой Тамарой.
 
   И вот через 50 лет в Петербурге мы встретились с ней, уже  взрослой женщиной Тамарой Николаевной. У неё каким-то чудом сохранилась лагерная фотография. Говорить не могли, сидели и плакали…

  Она нашла в архивах цифру: среди заключённых поимённо было названо 104 ребёнка. Тамара Николаевна многие годы разыскивала данные о каждом, ожидала встречи, но сумела найти только мой адрес.

  Начали вспоминать военные годы. Когда в нашей деревне Дубово был убит партизанами немец, деревню фашисты подожгли и  велели жителям построиться в колонну.

 Погнали женщин с малыми детьми и стариков по снежной колее. Оглянувшись, мы могли видеть зарево от догорающей деревни, от наших домов  вместе  с нашим небогатым имуществом.

   Несколько километров шли до деревни Стыкино, где нас приютили местные жители, а немецкий штаб расположился в деревне Пахомовичи.

 По дороге немецкая колонна подорвалась на мине, заложенной партизанами. Теперь было понятно, что покоя нам не будет – жди расправы. Так и случилось. По доносу выгнали из дома старика и двух подростков и расстреляли на виду у всех.

 Как осталась жива моя  бабушка и мама с тремя  детьми – чудо. Ведь наш отец был председателем колхоза и ушёл на фронт  в июле 1941 года. Полицай Гришка Лукашев почему-то скрыл эту информацию, пожалев женщину с тремя малыми детьми.

   Начались  наши скитания по чужим углам. Летом жили в землянке, соорудили каменку из булыжников для приготовления пищи. Дым из землянки выходил через дверь,  а в питание шли  грибы, ягоды и травы. Перебивались, как могли, нашими малыми силами без мужской помощи.

  Однажды утром  приказали всем жителям  вместе с детьми построиться в колонну. Тех, кто не вышел, расстреливали на месте. Колонну погнали на ближайшую станцию, погрузили в товарные вагоны и повезли на Запад в заколоченных вагонах-телятниках.

   Прибыли в польский город  Белосток. Поселили нас в бараки, обнесённые колючей проволокой.

 Так мы оказались в концлагере, где кормили баландой. От этой пищи у всех случилось расстройство желудка, а моя маленькая двухлетняя сестрёнка умерла, как и многие другие дети.

 Мне же помогла смекалка: я подползал под колючую проволоку и бежал в деревню к австрийцам, просил у них хлеб и бегом бежал назад покормить маму, бабушку и вторую сестрёнку.

 Мама понимала, что я подвергался смертельной опасности, но другого выхода не было. Так в 11 лет я стал кормильцем трёх женщин: бегал я быстро, просил жалостливо и так спас  семью от смерти.

   Через год нас перевели  в  лагерь Дойчендорф, который находится около города Капфенберга в альпийских Альпах. Это красивая местность на холмах, покрытых зеленью. Среди этой красоты было построено много лагерей для гражданского населения и военнопленных.

   К нам в лагерь приходили поляки, чтобы выбрать из обессиленных людей рабочую силу для сельскохозяйственных работ, но из нашей семьи им никто не понадобился.
 
   Весной 1944 года нас опять погрузили в вагоны и повезли дальше на Запад.

 Оказались мы в Австрии в городе Грац, который по величине уступает лишь Вене. Город утопает в зелени, ярко светит солнце, а на платформу выходят грязные и оборванные люди,  от которых все отворачиваются и показывают пальцем.

 Опять построили колонну и в сопровождении конвоя поселили в лагере на окраине города. Всех остригли наголо, обсыпали каким-то серым  вонючим порошком и отвели в бараки на двухъярусные нары.

 Спали на голых досках, а от скудости пищи и скученности началась эпидемия брюшного тифа. Выживших, которые покрепче, отправили в город Гамбург для разборки завалов после бомбёжки и для земляных работ.

   Заболела сестра, а я был так слаб, что даже не мог навестить её в лазарете.

 Теперь уже мама пролезала под проволоку в темноте и шла просить милостыню. На ней был мундир  неизвестного происхождения с блестящими пуговицами,  и почему-то, глядя на этот мундир, ей охотно подавали и при этом смеялись.

 Истина открылась позднее. Оказывается, на пуговицах была изображена карикатура на немецкую символику.

 Позднее немцы разглядели этот мундир и приказали пуговицы спороть. Так мама лишилась заработка, а мне стала постоянно мерещиться еда во сне и наяву.

 Мне казалось, что я глотаю овсяный отвар, о котором мечтал днём и ночью…
Немного повезло, когда меня выбрали вместе с другими подростками возить тележку с мясной тушей.

 Мы становились по бокам тележки и катили её, отталкиваясь одной ногой от земли. Рядом с тележкой шёл охранник, но мы все же умудрялись отрезать ножичком маленькие кусочки мяса и прятать их за пазуху.

 Это было опасное и смертельное занятие, но другого выхода от голодной смерти не было. Эти лепёшки из кусочков спасли нам жизнь…

Уже в мирное время взрослым человеком  я посетил  место пребывания моей семьи в концлагерях. Не описать чувства, которые нахлынули.

 Ведь у меня в детстве не было детства -  оно прошло в борьбе за выживание. В Капфенберге сохранилась арка с колоколом в память о русских военнопленных.

 Со слезами на глазах я стоял перед ней и тогда решил рассказать эти воспоминания для своих потомков. Пусть никогда не будет войн!  Это говорим мы, дети войны.

  Записано мною со слов Щербакова А. П., 1932 года рождения

8. Кусок мыла
Варвара Можаровская

Читая о войне, мы не часто встречаем упоминание о тех, кто сыграл незаметную, но немаловажную роль в победе нашей армии над захватчиками – о работниках тыла. В числе многих незаменимых профессий была очень важная и тяжёлая – работа прачек.
А между тем это они, прачки, в холод  и зной, огрубевшими от щелочей руками стирали тонны пропитанного кровью и потом белья.

Моя свекровь – Белла Борисовна Засновская относится к таким труженикам тыла, которые ковали победу далеко от передовой, но причислены к участникам боевых действий за неоценимую помощь фронту своим  самоотверженным трудом.
А её муж - Григорий Дмитриевич Зубко прошёл всю войну, бежал из плена,  воевал в партизанском отряде Чехословакии и вернулся домой.

До войны они счастливо жили в славном городе Киеве, у них был прекрасный, годовалый ребёнок и они не могли нарадоваться на свою доченьку Светлану…

Когда мы, будучи взрослой супружеской парой, приезжали к ним в Киев, родители очень радовались. Они гордились своим сыном-лётчиком и, насколько я знаю, были довольны своей невесткой. Свекровь готовила много всяких разносолов, носилась по дому как на крыльях, варила, жарила и запекала. Особенно вкусно у неё получался запечённый в духовке окорок, мясо с черносливом и любимые мною котлеты.

А как смешно она прыгала через две ступеньки на четвёртый этаж, когда возвращалась домой, забрав почту в ящике! Не хотела терять ни секунды, чтобы подольше побыть с дорогими гостями.

Накрывался стол, и начиналось весёлое застолье, песни, разговоры, все наперебой рассказывали свои истории – муж про авиацию, его старшая сестра Светлана работала в министерстве лёгкой промышленности и рассказывала о своей работе, и очень  любила вспоминать как она во время войны «помогала» маме стирать солдатское бельё.

Это было в Оренбургской области, в образовавшихся отрядах работали  вольнонаёмные  женщины, жили они  в лесу в землянках, многие были с детьми.
Старшие дети присматривали за младшими, в то время, когда женщины летом стирали бельё на речке.

В один из дней Светлана, улучив момент, когда никого не было рядом, затосковала по маме и решила пойти к ней. Зная направление, по которому уходили взрослые, маленькая трёхлетняя девочка  пошла по тропинке, через лес к женщинам. Расстояние было небольшое для взрослого,  примерно полкилометра, но для ребёнка  - это дальняя дорога, полна опасностей и приключений. Когда этот героический ребёнок предстал перед глазами матери, она так и села в воду, настолько это было неожиданно – видеть своего крохотного ребёнка, выходящего из леса без сопровождения.
И слёзы были и радость оттого, что со Светланой ничего не случилось.

А Белла Борисовна частенько вспоминала военные годы и истории, случавшиеся с ней на трудовом фронте под Оренбургом.  А случаев и приключений разных было предостаточно, так как она была человеком живым, подвижным, характер у неё был взрывной, с повышенным чувством справедливости. Всегда бросалась людям на помощь и на просьбу никогда не отвечала отказом.

Одна из историй особенно запомнилась мне, потому что, будучи совсем старенькой, (дожила до девяноста лет) она  рассказывала  «как трясла своего начальника за барки». Этот рассказ мы знали наизусть, так как слышали его каждый раз, когда с мужем приезжали в Киев.

Война застала молодую семью в Кишинёве, куда отправлялись военные в формирующиеся пограничные части  для укрепления границ после включения Бессарабии в 1940 году в состав СССР.
Григория Дмитриевича тоже отправили в Молдавию для охраны западных границ Советского Союза. Забрав жену и маленькую Светочку, они уехали в Кишинёв.

Белла Борисовна, будучи натурой деятельной, дома не сидела, а сразу же устроилась в часть мужа вольнонаёмной. Но недолго радовались они жизни, через год пришла беда и разрушила безоблачное счастье семьи - началась война.

Пришёл приказ эвакуировать семьи военных, и молодая жена, забрав ребёнка, отвезла его  на родину Григория Дмитриевича, на Полтавщину. Когда она отмечалась в Штабе Округа, начальник огорошил её известием, что часть в Кишинёве, к которой она была прикомандирована, отступает в Одессу, а ей предписано эвакуироваться  в Среднюю Азию.

Пришлось возвращаться в Полтаву, забирать  дочку и уезжать в назначенное место.

В первые месяцы войны началось крупномасштабное перемещение населения, предприятий, культурных и научных учреждений.  Объём эвакуации был настолько велик, что в июле 1941 года для её проведения была использована почти половина всего вагонного парка СССР. За первые четыре месяца войны на восток были эвакуированы 18 миллионов человек, 2,5 тысячи промышленных предприятий, 1,5 тысячи колхозов и совхозов.

Пассажирских поездов не хватало, поэтому Белле пришлось ехать с маленькой дочкой  не в пассажирском,  а в товарном вагоне, который  не был приспособлен для перевозки людей.   Спали на полу, потому что не было нар, по вагону гуляли сквозняки, нужду справляли через дыру в полу.

Дочка простудилась и заболела, поднялась высокая температура, лекарств не было, медицинского обслуживания тоже.  Мать в поисках кипятка вышла на станции Акбулак  Оренбургской области и неожиданным образом, подобно чуду, встретила свою двоюродную сестру. Многие жители Акбулака устремлялись к станции, когда прибывал очередной проезжающий эшелон, в надежде встретить своих близких, знакомых, чтобы помочь оставшимся без крова людям.

Сестра, узнав, что маленькая Светочка с температурой, тут же предложила им сойти с поезда и приютила их у себя. Прервав маршрут в Среднюю Азию, они обосновались у родственников. Отметившись в  военкомате, эта неугомонная женщина, не теряя ни одного дня, стала работать санитаркой в госпитале, там же лечила свою Светлану.
Трудилась с утра до вечера, отдавая все силы на помощь армии и помня, что она своим трудом также помогает и своему любимому мужу, с которым они расстались в Кишинёве.

Была она невысокого роста, худенькая, но в ней была сила, выносливость и решимость.  Об этом можно судить по тому, как она поступила со своим начальником, который обвинил её в краже куска мыла.
Один тяжелораненый солдат, за которым она ухаживала, подарил ей, на то время, очень ценную вещь – кусок хозяйственного мыла.

Она, будучи натурой открытой и доверчивой, поделилась радостью с подругой, не ожидая от неё подлости и коварства.  Та оказалась нечестным человеком  и донесла об этом начальнику хозяйственной части, который предложил Белле Борисовне уволиться, чтобы не возбуждать дело о хищении военного имущества. Он подозревал, что она догадывалась о его служебных нарушениях, и подумал, что Белла, испугавшись, уйдёт.
В военное время, за разбазаривание  имущества полагалось наказание в виде лишения свободы на срок не менее пяти лет.

С начальника летели и пуговицы с кителя, и погоны с плеч, когда оскорблённая женщина услышала несправедливую клевету в свой адрес.  Она тут же, не раздумывая, написала заявление в суд для разбирательства.
Суд восстановил доброе имя моей свекрови, раненый солдат подтвердил её невиновность,  начальник наоборот попался на злоупотреблении служебным положением.  Он устраивал всех своих родственников на хлебные места, попутно выявились и другие нарушения. И его с тёплого насиженного  местечка отправили на фронт.

Свекровь, рассказывая про этот случай, всегда радовалась как ребёнок, тому что ей удалось поставить на место зарвавшегося начальника, и невероятно гордилась собой.

В 1942 году повсюду начали формироваться  сотни полевых прачечных отрядов, из-за санитарно-эпидемиологической обстановке в Армии, она была катастрофической. Виной явилась царившая повсеместно жуткая антисанитария. Надо было спасать положение. В отряды, в основном, набирали женщин из числа вольнонаёмных.

Моя свекровь – всегда в первых рядах, она поступает прачкой в 59-й запасной стрелковый полк, задачей которого было формирование воинских частей из солдат прошедших реабилитацию после ранения и отправки их фронт.

И до конца войны эти самоотверженные  женщины, зимой и летом, в дождь и снег, в жару и холод, перестирывали  горы гимнастёрок, телогреек, белья, стирая руки в кровь и зарабатывая хронический артрит.
Зимой приходилось жить в землянках, таскать дрова для печек, чтобы нагревать воду, золу тщательно сохраняли, чтобы использовать вместо мыла, когда оно кончалось.
Летом горы белья стирали на речке. Это для них было обычным делом, они знали и верили, что своим трудом вносят вклад в приближение победы и не жалели для этого здоровья и сил.

Война закончилась, наступил долгожданный мир. После победы мать с дочкой, которой было уже пять лет, возвращаются в свой родной Киев. А через некоторое время возвратился Григорий Дмитриевич, получивший несколько ранений на фронтах, попавший в плен, из которого ему удалось невероятным образом сбежать. Он попал в партизанский отряд в Чехословакии и там закончил войну.

Семья воссоединилась после многих лет разлуки, ожиданий и надежд. Началась новая послевоенная жизнь и вместе с ней новые трудности, новые испытания - нужно было восстанавливать разрушенную страну…

9. Мирный завод
Илья Молоков

К 75-летию Великой Победы

   Принимал ли я участие в Великой Отечественной войне? С марта месяца 1943-го года по май 1945-го я был на фронте! Да и последующие годы трудился там же, потому что в 1943-м году наш сельский восьмой класс направили в ФЗО на шахты Караганды, то есть в школу фабрично-заводского обучения. Лишь трое не прошли по здоровью – я и два мои одноклассника. Один в городе поступил в ремесленное училище железнодорожного транспорта. Мы с другом пришли в отдел кадров вагоноремонтного завода, где нас приняли на работу в качестве учеников слесарного дела в секретный в то время цех.

   Рабочих и учеников в завод и цех пускали по специальным пропускам. Дисциплина была военного времени. За опоздание наказывали очень строго. За симуляцию судили судом военного времени. Также наказывали за умышленный брак изготовленных деталей, лишали премий, объявляли выговоры. Надо сказать, что браком были забиты водостоки в полу и другие тайные места. А за хорошую работу поощряли за смену мешком крупной древесной стружки, которая годилась для отопления жилого помещения. В цехах все работали молча, не отвлекаясь лишними разговорами, таков был порядок военного времени.

   Мастер слесарного участка, к которому нас – одноклассников прикрепили, был очень строгим и не всегда справедливым. Однажды он у заготовительного участка положил на металлический лист нужные ему железяки, проделав два отверстия в листе, зацепил крючками и потребовал тянуть к цеху. А на дороге, по которой нужно было тащить груз, находилась металлическая стружка, она создавала большое трение. Два дня меня занимал мастер этой непосильной работой. На второй день я сказал ему: «Нет сил тащить лист, живот от такой работы разболелся, могу случайно пустить в штаны…»

   Днём позже я стоял у верстака со своим наставником-учителем, к нам подскочил сорвавшимся с цепи псом мастер и прорычал мне: «Больше за железом тебя брать не буду. Сегодня ты должен сделать тридцать штук петлей для армейских ящиков». Я уже мог делать такие петли, взял молоток, напильник, другие инструменты и начал изготавливать петлю. Всё валилось из рук, из глаз текли слёзы… Мастер ушёл, и наставник спросил: «Почему ты плачешь? Обидел кто?» «Боюсь не успеть выполнить приказ мастера». «Ты не беспокойся, я свои петли тебе добавлю, если не успеешь». Помощь не понадобилась, я задание выполнил, причём с хорошей отметкой ОТК.

   Через три месяца мы с товарищем сдали экзамены и стали работать самостоятельно, задания выполняли с хорошим качеством. Мы вставали на подмостки – ящики, чтоб дотянуться до верстаков. Я привык к гулу станков, стуку прессов, лязгу металла. В цехах завода в основном работали подростки 13-15 лет. Кто токарем, кто фрезеровщиком. Все мы выполняли работу по заказу военного времени в две смены по 12 часов. В то время станки не простаивали. Ну и наши лапти изнашивались быстро, взамен них выдавали деревянные колодки. Не только обувь, люди не выдерживали нагрузки, падали на рабочем месте. Смертельных случаев было немало.

   Три раза в неделю после работы нас – ребят собирали у завода на двухчасовую военную подготовку. В остальные дни мы посещали кино, танцы. В выходные дни – раз в месяц мы с другом ходили в родное село. Туда налегке 35 км и обратно столько же с мешками за спиной, в которых приносили по 6 кг картошки, по бутылке молока, хлеб, яйца. По пути для уточнения, как получить паспорт, друг в июле месяце 1944-го года зашёл в милицию. Я остался на базарной площади у перил, где привязывали лошадей приехавшие люди. Ко мне подошёл милиционер, приказал: «Пойдём со мной». Я хотел оставить свою поклажу, но услышал: «Возьми с собой, она тебе может понадобиться».

   В милиции дежурная спросила меня: «А где вы работаете?» «Я и мой друг работаем в вагоноремонтном заводе с 15 числа марта месяца 1943-го года». Затем последовал вопрос: «А документы у вас есть подтверждающие то, что вы работаете на заводе?» Я пояснил: «Когда мне исполнилось 16 лет, согласно моего свидетельства о рождении выдали паспорт, который я сдал в отдел кадров на хранение. Как таковых документов у меня нет, при себе имею пропуск для входа на территорию завода». Милиционерша попросила показать пропуск. Посмотрев мой пропуск в завод, сказала: «Всё правильно, фамилия, имя, отчество, название завода и печать есть».   

   Неоднократно мы с другом обращались с просьбой к начальнику завода о расчёте с завода ввиду добровольного ухода на фронт. Начальник всегда наставлял: «Здесь такой же фронт, только невидимый. Наш мирный завод выпускает военную продукцию – всё для фронта, всё для победы над фашистской Германией. Вы такие же солдаты, как и на фронте, несущие службу в тылу СССР. Вы делаете мины, танки, бронепоезда, и всё это идёт на разгром врага». Однажды я спросил: «А если убегу на фронт, не рассчитаясь с заводом?» «Если убежишь, судить тебя будут, как военнообязанного солдата, военным судом. Могут приговорить к расстрелу, как дезертира убежавшего с фронта».

   Село наше во время войны осталось без техники и хороших семян. Пахали землю на непригодных к военной службе нездоровых лошадях на малую глубину. Зерно разбрасывали руками по поверхности вспаханной земли, затем женщины втроём-вчетвером тащили бороны, чтоб закрыть зерно. Почти весь урожай под лозунгом "Всё для фронта! Всё для победы!" увозили представители райцентра. Но женщины верили, что закончится проклятая война. Они ждали возвращения с передовой мужей и детей. После Великой Победы через год уцелевшие фронтовики вернулись домой больными, ранеными в руку или ногу, поэтому от них помощи в работе почти не было.

   Я мечтал получить десятилетнее образование, затем поступить в институт, стать толковым преподавателем русского языка и литературы. Осуществить мечту не дала война. Завод дал мне проводницу по всей жизни. В 1946-м году я женился на девушке, которую встретил, работая с ней в одном цехе слесарем по изготовлению спецарматуры. Она данную арматуру – петли, накладки, вертушки устанавливала на армейские ящики. В победном году правительство нашей страны разрешило службу в церкви без колокольного звона. Мы обвенчались и тихо живём по сей день. В мирное время наш завод выпускает вагоны, и состав нашей семьи постепенно увеличивается.
 
Миниатюра написана по рассказам дяди Володи.

10. Бойцы трудового фронта
Тамара Непешка

На Новодевичьем кладбище я оказалась случайно — пришла вместе с подругой, у которой там захоронены родственники. Мы шли, рассматривая памятники, большинство высеченных на них имён были нам обеим хорошо известны. Но вдруг моё внимание привлекла надпись, на которую подруга не обратила внимания: народный артист СССР Максим Дормидонтович Михайлов. В фигуре, вырастающей из постамента, легко узнавался певец, - свидетельством тому были фрак, бабочка, характерно сложенные руки. Это имя я слышала от мамы в связи с историей, приключившейся с ней в первый, самый тяжёлый военный год.

Когда началась война, мама была студенткой Московского авиационного института и жила в общежитии. Каждое утро она приходила на распределительный пункт и получала трудовое задание. Очередным утром группу, в которой была мама, отправили не на городской объект, как всегда, а на железнодорожный вокзал и посадили в поезд, который пошёл на восток. Погода стояла летняя, девушки были одеты в платьица и туфельки, никаких тёплых вещей и запаса еды у них не было. После многих часов пути их высадили из поезда, они долго шли пешком пыльными дорогами до какой-то деревни, где их разместили на проживание. Каждый день они ходили рыть противотанковые рвы в нескольких километрах от деревни.

Дни тянулись похожие один на другой, но однажды, шагая как обычно на работу по просёлочной дороге, они вдруг увидели толпу людей, бегущую им навстречу.
    - Куда вы идёте, поворачивайте назад! - взволнованно кричали эти люди. - Там немцы, немцы!

Тут же послышался гул приближающихся самолётов, он неумолимо нарастал, послышались взрывы. Все бросились с дороги врассыпную, но в поле укрыться было негде. Пробежав немного, мама упала на землю и накрыла руками голову, но не удержалась и посмотрела вверх. Совсем низко над ней летел самолёт с фашистскими знаками. Она отчётливо увидела лицо немца, который смотрел прямо на неё и хохотал, стреляя из пулемёта.
   - Не понимаю, почему он не убил меня, - говорила она всякий раз со слезами на глазах, вспоминая эту историю.

Налёт закончился, вокруг стояли крики, стоны, плач. Мама отыскала подруг, к счастью, никто из них не пострадал. До этого утра они представляли себе, что война — это страшно, но в действительности всё оказалось гораздо страшнее. Девушки не знали, что делать дальше. Им казалось, что они остались одни на всём белом свете, всеми забытые и никому ненужные.

 * * *

Максим Михайлов родился в 1893 году в бедной крестьянской семье в далёкой чувашской деревне. Он учился пению в хоре земской школы, к окончанию которой у него развился бас. В двадцать лет закончил пастырские курсы и начал служить протодиаконом в Казани, а позже был переведен в Москву. Много людей приходило в церковь послушать его пение — такой, как у него, очень низкий бас профундо встречается редко. Он мечтал петь на сцене, поэтому в 1930 году оставил служение, не снимая сана, и стал выступать как оперный певец. Сам Фёдор Шаляпин говорил, что завидует его голосу. Очень скоро Максим Михайлов стал солистом Большого театра и был замечен Сталиным, который назвал его голос могучим. Познакомившись с певцом, Сталин приблизил его к себе и нередко встречался с ним один на один.

Сохранились свидетельства современников о Максиме Михайлове, записи его исполнений. Он признан одним из лучших исполнителей партий Ивана Сусанина, Кончака, Гремина. Бывший дьякон с богатыми вокальными данными легко исполнял труднейшие оперные партии, на которых нередко спотыкались рафинированные воспитанники консерватории. Народные песни звучали у него мощно и убедительно. Никаких вычурностей в исполнении у него не было, просто свой прекрасный голос и человеческая душа.

В годы войны Максим Михайлов выезжал на фронт в составе концертных бригад, пел в госпиталях для раненых бойцов. Многие отмечали, что в его исполнении были проникновенность и уверенность. Неважно, сколько солдат его слушало, когда он выступал на фронте — пять, пятьдесят или пятьсот. Он всегда пел как на исповеди, как для самого себя. И в окопе под аккомпанемент баяна он пел так же истово, как в Большом театре. В 1941 и 1942 годах ему были присуждены две Сталинские премии, а в 1945 году он был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.».

После окончания войны Максим Михайлов выступал на различных пусковых объектах, его любили слушать не только строгие любители классики, но и простые рабочие люди, считая своим. Народный артист СССР Александр Ведерников оставил такое воспоминание: «Когда он приходил на концерт, вытаскивал ноты, то обычно спрашивал у конферансье: «Ну как тут, какая сегодня у нас публика?» Ему говорили: «У нас сегодня хорошая публика, интеллигентная, учёные, инженеры». «Ну тогда поём «Варяжского гостя». На следующий концерт он приходил и спрашивал: «А какая сегодня у нас публика?» «Да, публика здесь, знаете, разношёрстная — в основном рабочие». «Ага! Рабочие... Ну тогда споём «Варяжского гостя».

Многие отмечали скромность и простоту Максима Дормидонтовича, его абсолютное неучастие в закулисных интригах. Сталин на юбилее по случаю своего семидесятилетия сказал, что бывший священник Михайлов — единственный, кто ни разу не обращался к нему с просьбами для себя.

А вот по рассказу моей мамы, именно Максим Михайлов оказался их спасителем, обратившись к Сталину за помощью. Дело в том, что среди потерявшихся вместе с мамой девушек оказалась его дочь Валя. По просьбе любимого певца Сталин распорядился выделить машину для розыска. Каким-то чудом во всеобщей сумятице того периода войны их нашли и совершенно обессиленных, оборванных, босых и голодных вернули в Москву.

Впоследствии мама участвовала в противопожарной обороне Москвы — дежурила по ночам на крышах зданий, тушила зажигательные бомбы.

Максим Дормидонтович Михайлов скончался в 1971 году, перед смертью он принял монашеский постриг. Патриарх благословил отпеть его в облачении и поминать как протодиакона. Дочь Валентина захоронена вместе с отцом, её имя высечено на надгробной плите. Мир праху этих людей!

11. Ранение. К Дню победы
Лев Неронов
Лауреат  в Основной номинации «ВТ»
Лауреат в Основной номинации «ГТ»
Специальный приз №1      
         
Морозный воздух, лунный свет
На звездном фоне взвод рисует.
И ничего важнее нет,
Вгрызаться спешно в твердь земную.

Крушат лопаты мерзлый грунт,
С лица слетают капли пота.
Враги коварные не ждут,
Здесь завтра бой, - не ждёт работа...

Заметны стали за холмом,
На белоснежном поле чистом
Косые тени - смерть и зло:
Там двое снайперов фашистов!

От тех стрелков спасенья нет,
Пока траншея не готова!
Ещё быстрей на грязный снег
Ложатся горсти чернозема.

Их жизнь на ниточке висит, -
Солдаты все переглянулись.
Их только жребий защитит...
Упал сосед от первой пули!

Лицом свалившись в рыхлый грунт,
Упал еще второй и третий...
Что приключилось с ними тут!?
Узнают ли их жены, дети?

В окопной скрыться темноте, -
Копать скорее нужно глубже!
От боли острой в животе
Воспламенилось тело тут же...

Под ним, как знамя, красный снег, -
Всю ночь солдат лежал недвижно,
Что жив ещё тут человек,
Медбрат мог просто не услышать!

Раненый солдат – это мой родственник.

12. Картины полыхающего заката
Дария Павлова
         
         Заполыхал майский закат в небесах, словно знамя среди хризолитовых листьев на ветру. Рисовал алой кистью закат и пел сквозь грань времен песни воинов сражавшихся за Родину - Матушку.
         Мимо проходили людские судьбы искалеченные войной.
Расцветала черемуха, а закат все вспыхивал в небесах и рисовал картины вечной памяти.

13. Побагровел закат
Дария Павлова

Побагровел закат
В небесах,
Вспыхнув
Карминно-красным заревом,
Словно Знаменем.
Огненно запел
Песню закат,
Словно пронес
Память
Через года, века.
И прошли мимо
Судьбы, искалеченные войной.
Высекая
Знамя Победы,
Пламенно отзвучал закат.

14. Боевой путь деда
Лидия Парамонова -Фокина
Номинант в Основной номинации «ГТ»
Специальный приз №20 «Опытные Зубры»

Вставай, страна  огромная.
Вставай на смертный бой
С фашисткой силой тёмною,
С проклятою ордой...
В.И. Лебедев- Кумач

Моему деду, Фокину Николаю Филипповичу, было тридцать девять лет, когда началась Великая Отечественная война. В 1941 г. был призван в ряды  Рабоче-крестьянской Красной армии Шацким районным военным комиссариатом Рязанской области Шацкого района и
зачислен красноармейцем в  935 стрелковый полк 306 стрелковую дивизию, 1-го Прибалтийского Фронта.
 В селе Кривая Лука осталась жена и пятеро ребятишек. За их счастье, свободу и независимость нашей Родины дед со своей боевой подругой- пушкой бил по вражеским позициям и огневым точкам.

1 сентября 1942 наступили «сухопутные дни» пехоты: дивизия выведена из резерва Ставки Верховного Главнокомандования (ВГК) перешла в состав 43-й армии, которую 3 сентября приписали к Калининскому фронту, была переброшена по железной дороге район деревни Старая Руза Московской области для боевой подготовки.

      Совсем рядом была Москва, где каждый день звучала гениальная песня «Священная война». Она выражала масштаб людского горя, величину тяжести испытаний, вызывала высокий душевный порыв бойцов на борьбу с агрессором.

26 сентября в недельный срок  дивизия переброшена в район г. Андреаполя Тверской области. Сразу же был произведён девятидневный марш-бросок протяжённостью 215 км. Началась боевая подготовка к наступлению на врага.

    В ночь с 12 на 13 ноября дивизия перешла к жестокой упорной обороне на фронте в деревне Покровское Торопецкого района Тверской области близ озера Слободское.
Противник периодически производил налёты артиллерией. Части дивизии готовились к предстоящим боям, совершенствовали свои навыки, обновляли технику.
   За время марш-броска дивизия продвинулась на юг, минуя посёлки: Западная Двина, Жарковский, Озёрный, а затем на запад, до посёлка Пржевальское Смоленской области.
Противник резко усилил состав армии, начал ожесточённые бои:
23 ДЕКАБРЯ 1942 г. в 4:20 произвёл три сильных арт-миномётного налёта, атаковал районы боевого охранения и линии обороны, к 9:00 - занял район обеих флангов, три контратаки не увенчалась успехом, после четырёх с половиной часов под гранатным огнём рукопашного боя с численным перевесом живой силы был уничтожен весь 4-й стрелковый полк дивизии: ВЕЧНАЯ ИМ ПАМЯТЬ!
 
31 декабря  в 11:45, близ озера Сашко (пгт. Пржевальское ) совершилось контрнаступление, продолжавшееся до 13:00. Было взято много трофейного оружия.
С января по август 1943 года дивизия занимала оборону по берегам озёр Рытое- Сашко- Мужицкая (северо-восточнее г. Демидов Смоленской обл.), ведя незначительные бои. Противник периодически производил налёты артиллерией, вёл разведывательную и подрывную деятельность на линии фронта и позициях дивизии.
С 17 по 21 марта дивизией был совершён марш-бросок, в ходе которого было пройдено 25 км. Линия фронта переместилась от  пгт. Пржевальское до д. Верхние Моховичи- на западе и от д. Мужицкое до д. Тарасово- на востоке.
 С 22  МАРТА ПРОТИВНИК НАЧАЛ ОТСТУПЛЕНИЕ. В ходе двухдневного преследования  дивизия освободила 30 кв. км территории.
До 6 июля враг периодически производил налёты артиллерией на линии фронта и позиции дивизии. На следующий день  по разработанному плану взяты стратегические точки, что приблизило взятие деревни Горохово. Противник,  резко усилив  разведку, бомбардировал наших позиций с воздуха. Лишь в ходе Смоленской операции на Рибшевско- Витебском направлении (с 13 августа по 15 ноября), благодаря успешным наступательным, победным(!) , боям 1043 арт. полка 43 армии 4 августа д. Горохово была освобождена. Два дня, преодолевая упорное сопротивление и отбивая неоднократные контратаки противника, поддерживаемые танками, части дивизии продолжали наступление в прежних направлениях и овладели рубежом Горохово - Матвеево- Ивошино.
Начались ежедневные ожесточённые бои. Части дивизии  занимали оборону, готовились и наступали на врага, свобождая населённые пункты: Беденки, Боровая, Гончарово, Пашково, Мазуровка, Городище и Борисенки.
 23 сентября,  перегруппировавшись, дивизия форсировала приток р. Каспля - р. Ольшу в районе д. Мамошки.  Велись кровопролитные бои. С 29 сентября по 2 октября — марш-бросок д. Косые и Амбросенки. Успешное двухдневное укрепление обороны и  5 октября дивизия при наступление на юго-западном направлении заняла:  Кляриново, Александрово, Карбана, Волки, Верхние стволы, Каутка, Москалька.  В дальнейших боях овладели  множеством населённых пунктов.
  15 октября-  победный бой! 20 октября дивизия вела бои на территории Белорусской ССР и  43- я армия вошла в состав 1-го Прибалтийского фронта.  До 7 ноября велись бои с преследованием.
За успех Смоленской операции 306 стр. дивизию назовут «РИБШЕВСКОЙ»  КРАСНОЗНАМЁННОЙ СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИЕЙ. И в ходе этой операции за период с 01.10- 31.10.1943 г. дедом  был совершён подвиг, о чём свидетельствует приказ  подразделения No: 36/н От: 06.11.1943

 ИЗ ПРИКАЗА
ПО 935 СТРЕЛКОВОМУ ПОЛКУ, 306 РИБШЕВСКОЙ СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ,
ПЕРВОГО ПРИБАЛТИЙСКОГО ФРОНТА.
6 ноября 1943 года.
No 36.
Действующая армия.
ОТ ИМЕНИ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СОЮЗА ССР, - НАГРАЖДАЮ:

Медалью «ЗА ОТВАГУ»: 1- 11 перечислены бойцы, отличившиеся в тяжёлых кровавых боях в октябре месяце 1943 г.
Под номером 12 награждался мой дед, о чём свидетельствует запись:

12. Орудийного номера батареи 76 мм пушек красноармейца Фокина Николая Филипповича за то, что при наступлении полка в октябре м- це с. г. со своим расчётом уничтожил одну 37 мм пушку и две огневых пулемётных точки противника.
1902 г.р. русский, канд. в члены ВКПб, призван в РККА Шацким РВК Рязанской обл. в
1941году.

 8 ноября во время прорыва сильно укреплённой обороны противника на рубеже Самосадки- Скрабово велось наблюдение за полем боя, наносились разрушительные удары по цели. Даже раненные не ушли с поля боя до прорыва немецкой обороны.  Они, ГЕРОИ РОДИНЫ, ЕЁ ВЕРНЫЕ СЫНЫ, выполнили задачу, поставленную  перед полком!
При дальнейших наступательных боях нашей  дивизии и отступление противника  освобождены населённые пункты: Климово, Юрченки, Дворище, Мотяши, Ляхово и Худилово.
За месячный срок у нашей дивизии не было людских потерь, она прочно  укрепилась на позиции д. Горбачёво - Хохловщина.
27 января- 19 февраля после ряда атак противник потерпел серьёзный урон, но продолжал оборонять рубеж.
 20-22 февраля -  марш-бросок, в ходе которого дивизия форсировала Городок (Витебская обл.).
В конце февраля вся 43-я армия была перегруппирована в районе Городка, где приняла участие в Витебской наступательной операции.
За освобождение Шумилинского района Витебской области воинам- артиллеристам 6-ой  и 43-й армий установлен памятник в посёлке Шумилино.
Знамя 306-й «Рибшевской» стрелковой дивизии хранится в музее города Духовщина Смоленской области.

Лишь после войны дед узнал, что мелодию на слова Василия Ивановича Лебедева- Кумача написал его земляк, крестьянский сын, из села Плахино Захаровского района Рязанской области-  Александр Васильевич Александров.  Дед очень гордился  этим.
И говорил,  что эта песня была бронёй для бойцов.
Дед был сутуловатым, а  когда звучал голос Левитана или исполнялась «Священная война», выпрямлялся, менялся в лице.  Оно становилось, как мне казалось, каменным. А на глаза навёртывались слёзы.

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой.

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война.

Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать,
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!

Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!

О6.06.1974 года дед тихо ушёл навсегда. Он воспитал пять сыновей и четырёх дочерей. Имел четырнадцать внуков и одного правнука. Посадил яблоневый сад на двадцати сотках рязанской земли. Умело ухаживал за более двадцатью пчелиными ульями. Его пройденный путь- сотни тысяч километров фронтовых дорог.
В шахтёрском сибирском городке цвела сирень. Мне было семнадцать лет. В десятом «Б» классе шли  экзамены.
Я сожалею о том, что деда нет и не с кем мне поговорить о его боевых товарищах.
Жив ли кто из них? Не знаю. Но знаю, что память о боях дивизии останется в сердцах потоков.

Я понаслышке знаю о войне,
               
По фильмам, книгам и рассказам очевидцев,

Так часто снятся мне бойцы- красноармейцы

И с ними бью фашистов я во сне.

15. Двадцать шесть лет ждала тебя мама
Нина Радостная
Номинант в Основной номинации «ГТ»
 
Нет ещё двадцати, а ушёл воевать.
Двадцать шесть лет ждала тебя мама.
Сколько  дней горевала, ночей не спала,
Только ждать она всё продолжала.
Написал ты письмо, сообщив семье то,
Что, конечно, бой будет тяжёлым.
Ты не ведал, что ждёт, что тебе суждено.
А тем более, будешь ли дома.
Мы заходим сегодня в родимый твой дом,
Ты встречаешь гостей у порога.
На нас смотрят с портрета мальчишки глаза.
Боже мой, в них такая тревога...

16. Журавли
Зайнал Сулейманов
Победитель Внеконкурсной номинации с абсолютным рекордом – 105 рецензий
Возможность бесплатной публикации в Альманахе П.Лосева
               
                "В краю войны священной - газавата,            
                Где сталь о сталь звенела в старину,
                Чеканною строкой Расул Гамзатов
                Ведет с войной священную войну."
               
                Самуил Маршак
               
                1

   Село Дзуарикау, Северная Осетия.
   
   Памятник у дороги, ведущей во Владикавказ. Мама, Тассо, склонила голову перед сыновьями - журавлями, улетающими в небо.
 
   Кровинушек семеро и всех забрала война: Магомеда, Дзарахмета, Хаджисмела, Махарбека, Созырко, Шамиля, Хасанбека.
   
   Один погиб, защищая Москву. Двое - обороняя Севастополь. Трое пали в боях в Новороссийске, Киеве, Белоруссии.
   
   Мать умерла после третьей похоронки.
   
   Когда убили последнего при взятии Берлина, почтальон отказался идти в дом Газдановых.
   
   Пошли старейшины.
   
   Отец сидел на пороге с единственной внучкой на руках. Увидев гостей, всё понял, сердце разорвалось...   
               
                2
   
   Хиросима, 1945 год.
   
   Дом двухлетней Садако Сасаки - в полутора километрах от эпицентра ядерного взрыва. Девочка выжила, казалось, даже не пострадала. Росла обычным ребёнком - занималась спортом, была весёлой.
   
   Внезапно, в ноябре 1954 года у неё проявились первые признаки недуга, а в феврале врачи поставили диагноз: рак крови, "болезнь атомной бомбы", как говорили японцы тогда.
   
   Девочку поместили в госпиталь.
   
   Однажды подруга, Чизуко, принесла бумажного журавлика и рассказала старинную легенду о том, что, если сложить тысячу таких же, исполнится любое желание.
   
   Садако, мечтая жить, каждый клочок бумаги превращала в птицу.
   
   Сделала больше тысячи, но… умерла 25 октября 1955 года.
   
   Памятники девочке стоят во многих городах разных стран.
   
   В Парке Мира Хиросимы возвышается  особенный. На постаменте надпись: "Это наш крик, наша молитва, мир во всем мире". А на верхушке скульптура Садако с бумажным журавликом в руках.
 
                3
   
   Дагестан, Махачкала.
   
   Расул Гамзатов побывал и в Дзуарикау, и на Родине Садако.
   
   Там, на чужбине,  его настигла весть о смерти матери...
 
"Вот здесь, в многострадальной Хиросиме,
Сложилась, мама, эта песнь во мне:
"Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда - то,
А превратились в белых журавлей" .
Я эту песню написал, родная,
Еще не зная горя сироты.
Я написал ее, еще не зная,
Что в стае журавлей летишь и ты;
Что к боли Хиросимы приобщиться
Пришлось мне безраздельно в этот миг,
Что всем смятеньем тайных чувств своих
Я, Хиросима, стал твоей частицей!..
А надо мной, кружась на нитке тонкой,
Уже качался легкий белый шар;
Тогда же утром старая японка
Вручила мне печальный этот дар.
Заплакала…  "Не обо мне ли плачет? " -
Подумал я, в волненье чуть дыша.
" Скажите мне, что ваш подарок значит? "
"Ты знаешь сам", - ответила душа.
…Я сжал в руке квадратик телеграммы.
И задрожал, и прочитал едва,
И до сознанья не дошли слова…
Но сердце поняло:"Нет больше мамы. "*
   
   Поэт вспоминал: "…Больше двадцати лет назад я был в Японии. И туда на зимовку откуда - то, наверное, из нашей Сибири, прилетели стаи журавлей. Они казались огромными белыми птицами. Именно белыми.
   Возможно, от того, что белые одежды японских матерей сродни черным шалям наших горянок. Их надевают в дни траура. Белыми, потому что ослепшие от атомного взрыва стучат по камням Хиросимы белыми посохами.
   От них скрыто сияние листвы и снежной вершины Фудзиямы -только белые посохи, как тонкие ниточки, связывают их с окружающим миром. Белых журавликов вырезала из бумаги маленькая японка, поверившая в сказку. Белой была телеграмма о кончине моей матери, которую я получил в Хиросиме, и там эту утрату почувствовал еще острее.
   Стихи не возникают из мелочей, они начинают звучать в такт с чувствами, родившимися после глубоких потрясений. Я подумал о своих братьях, не вернувшихся с войны,о семидесяти односельчанах,о двадцати миллионах убитых соотечественниках.
   Они постучались в мое сердце, скорбной чередой прошли перед глазами и - на миг показалось - превратились в белых журавлей. В птиц нашей памяти, грустной и щемящей нотой врывающихся в повседневность…"
 
                4
   
   Москва.
   
   Через три года друг Расула, поэт и переводчик восточной поэзии Наум Гребнев, перевел это стихотворение на русский язык.   
Оно было напечатано в журнале "Новый мир":
   "Мне кажется порою, что джигиты,
   С кровавых не пришедшие полей,
   В могилах братских не были зарыты,
   А превратились в белых журавлей.
   Они до сей поры с времен тех дальних
   Летят и подают нам голоса.
   Не потому ль так часто и печально
   Мы замолкаем, глядя в небеса?
   Сегодня, предвечернею порою,
   Я вижу, как в тумане журавли
   Летят своим определенным строем,
   Как по полям людьми они брели.
   Они летят, свершают путь свой длинный
   И выкликают чьи - то имена.
   Не потому ли с кличем журавлиным
   От века речь аварская сходна?
   Летит, летит по небу клин усталый —
   Летит в тумане на исходе дня,
   И в том строю есть промежуток малый —
   Быть может, это место для меня!
   Настанет день, и с журавлиной стаей
   Я поплыву в такой же сизой мгле,
   Из - под небес по - птичьи окликая
   Всех вас, кого оставил на земле".

   Эти строки прочитал один из известнейших артистов того времени Марк Бернес. Он был поражён и сразу же позвонил Гребневу, что мечтает превратить стихотворение в песню. Оговорили изменения, о которых Гамзатов вспоминал: "Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми, и вместо „джигиты“ написали „солдаты“. Это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание".
Кроме того, текст сократили - из оригинальных 24 строк оставили 16.
   
   Затем певец обратился к Яну Френкелю с просьбой переложить слова на музыку. Но "Журавли" не сразу "покорились" композитору - только через два месяца он написал вступительный вокализ, и работа пошла легче.

   И вот музыка готова. Френкель писал: "Я тут же позвонил Бернесу. Он сразу же приехал, послушал песню и... расплакался. Он не был сентиментальным, но нередко случалось, что плакал, когда ему что - либо нравилось".
   
   Бернес был болен раком лёгких, еле ходил. Чувствуя, что времени осталось мало, он хотел поставить точку в жизни «Журавлями».
 
   8 июля 1969 года сын отвез его в студию. Записали песню с одного дубля. Через месяц Бернеса не стало, и, по его просьбе, на похоронах звучали "Журавли".
   
   В 1988 году журавли приняли «в промежуток малый» и Наума Гребнева…
   
   Ян Френкель закончил дни земные под звучание «Журавлей» год спустя, Расул Гамзатов - в 2003…
               
                5
   
   Планета Земля…
   
   А журавли остались, разлетелись по всему миру…   
   
   Их можно встретить в высокогорных дагестанских сёлах Гуниб, Цада, Обода, Бухты, Алмак, Киче, Татиль, Хив, в городах Махачкале, Дербенте, Южно - Сухокумске.
   
   В Алтайском крае, в Ростовской области, в узбекском городе Чирчик, в Кисловодске, в Ленинграде, Ленинградской области, в Саратове, в белорусских Полоцке и Светлогорске, под Луганском, в Крыму, в городе Видном, в Балтийске, в Свердловской области, в Красноярске и Тобольске, в Курске,  в городе Изюм Харьковской области,  в Тамбовской области, в казахстанском Петропавловске, в Москве, в Театральном центре на Дубровке, в Египте в городе Шарм-аль-Шейхе, в Лос-Анджелесе, в западном Голливуде, в израильском Ашдоде, во многих других местах...
 
                6

 Вселенная сердец материнских…
   
    Самарская область, село Алексеевка.
   
   Прасковья Володичкина проводила на войну девятерых сыновей. Не дождалась ни одного. С младшим не успела даже и попрощаться - тот служил в Забайкалье.
   Только проезжая мимо отчего дома, смог тот бросить с поезда записку:
   - Мама, родная. Не тужи, не горюй. Не переживай. Едем на фронт. Разобьём фашистов, и все вернёмся к тебе. Жди. Твой Колька.
   
   Он и братья - Александр, Андрей, Михаил, Федор погибли с 41 - го по 43 - й, в Польше в 45 - м погиб Василий.
   
   Сердце не камень, шестая похоронка маму не застала.
   
   Вернулись домой после трое: Пётр, Иван и Константин. Но долго после ран не жили, до семидесяти дотянул только Константин.
   
   Город Задонск, Липецкая область.
   
   В семье Фроловых двенадцать детей: десять мальчишек, две дочки. На фронт не попали только двое: у электросварщика Лёши бронь, Митрофан не дорос.   
   
   Во время испытаний на боевом корабле Балтфлота Михаил попал под бомбежку и умер от ран.
   
   От бомбы погиб и Константин.
   
   Василий сложил голову на легендарном Невском пятачке. «Едва ли я вернусь отсюда - такое здесь идет крошево», - писал он маме.
   
   В 43 - м не вернулся из разведки Петр.
   
   Леонид добился, чтобы с него сняли бронь, ушел добровольцем и нашел смерть в конце апреля 45 - го.
   
   В это же время, за несколько недель до Победы, был смертельно ранен Тихон, штурман авиаполка.
   
   Домой вернулись только израненные Дмитрий и Николай. Дмитрий с 41 - го года защищал Балтику. Тонул в ледяной воде, многажды лечился в госпиталях. Последнее ранение в голову стало роковым: он ослеп и скончался уже в 48-м году.
   
   Еще раньше ушел из жизни Николай.
 
   До конца жизни мать не могла наговориться о сыновьях. Вспоминала все родимые пятнышки. Знала наизусть каждое письмо. И до самой смерти дарила в память о них соседским детям конфетки, пряники…
   
   Омское село Михайловка.
   
   Анастасия Акатьевна Ларионова. Муж умер в 38 - м. Тянуть семерых сыновей и двоих дочерей пришлось одной. Работали в колхозе и дома от зари до зари.
   
   В 41-м пришла первая повестка.
   
   Старший, Григорий, кадровый военный, служил на китайской границе. Пропал без вести, о нём до сих пор ничего неизвестно.
   
   Еще в 39 - м в армию пошел Михаил. Служил стрелком, погиб в 43 - м.
   
   В 41 - м ушел воевать Пантелей, лежит под Ленинградом.
   
   Зимой 42 - го не стало Прокопия.
   
   В этом же году ушли на фронт Фёдор и Петр. Не вернулись. Петр погиб в Польше, в 45-м. О Фёдоре ничего не известно.   
   
   В 44 - м добровольцем ушёл седьмой брат, Николай. Пропал без вести.   
   
   Не вернулись и зятья. Овдовевшие дочери так и не узнали, где похоронены их мужья.
   
   Вернулся внук, Григорий. Его забрали в 43 - м, демобилизовали в 47 - м. Долгожданная встреча с ним бабу Настю просто подкосила. Разбитая горем, она ослепла от слёз. Скончалась в 1973 году.
 
 Это в наших сердцах, "покуда вертится Земля"* …
 
   "Каждая пуля, выпущенная во время войны, попадает в сердце матери"* - сильны же те мужчины, которые сеют смуту и зло…
   
Примечания:

1)"Но сердце поняло: "Нет больше мамы. " - Из поэмы Расула Гамзатова "Берегите матерей"
2)"Покуда вертится Земля" - стихотворение Расула Гамзатова
3)"Каждая пуля, выпущенная…" Кайсын Кулиев.

17. Надёжный тыл
Джули Тай
Призёр  в Основной номинации «ВТ»
Номинант в Основной номинации «ГТ»

       Катя бежала домой в слезах. Эти предатели большими горошинами катились по щекам и унять их не получалось. «Ну, как?! Как я буду им всем завтра смотреть в глаза? - причитала она. - О чём?! О чём я буду завтра рассказывать?»
       Разувшись наспех, бросив ранец в угол, Катя, как была в школьной форме, упала лицом на кровать и зарыдала. Она громко всхлипывала, хватая ртом воздух и глотая слезы.
       В комнату заглянула мама.
       - Катюш, ты чего? Обидел кто?
       - Нет... - еле выдавила из себя Катя.
       Мама бросила все дела на кухне, прошла в комнату и села на край кровати. Она гладила дочь по спине, пока та не перестала вздрагивать. Немного успокоившись, Катя встала. Она вытирала щёки своими белыми нарукавниками и боялась посмотреть матери в глаза.
       - Ну, что у нас за семья, а? У всех деды, как деды, - до Берлина дошли! А у нас?! - Катя снова разразилась потоком слёз.
       Ничего не понимая, мама пошла на кухню за стаканом воды. Отпивая большими глотками, Катя стала рассказывать:
       - Сегодня Колька Братищев пришёл в школу с дедом... Знаешь дед у него какой? У него вся грудь в орденах! До Берлина дошёл!.. Любовь Ильинишна пригласила его в класс, усадила нас за парты и мы... Мы, раскрыв рты, слушали и про пули, и про зенитки, и про фрицей... А потом... А потом Любовь Ильинишна сказала, что завтра каждый будет рассказывать про подвиги своих дедушек и бабушек... Вот о чём я буду завтра рассказывать? - Катя снова стала всхлипывать.
       Мама обняла дочку за плечи:
       - Пойдём на кухню. Я такой борщ сварила - пальчики оближешь! Да ещё пампушечки к нему с чесночком. Пообедаешь! А заодно я тебе про дедушек расскажу. Да и про бабушек тоже.
       Катя успокоилась, помыла руки, переоделась. На кухне аппетитно пахло борщом, а посреди стола стояла огромная миска чесночных пампушек. Мама сняла передник, села напротив Кати и, подперев рукой голову, стала любоваться, как та уплетает еду за обе щеки. Большая кружка киселя из вишнёвого варенья дополняла вкусный обед.
       Наевшись, Катя подняла глаза:
       - Мам...
       - Ну что ты так растроилась? Переживаешь, что твои деды не воевали на линии фронта?
       - Я очень их люблю, но...
       - А скажи, что самое важное для солдата?
       - Ну... быть храбрым... любить Родину...
       - Это да! Но как будет солдат воевать без надёжного тыла?
       Катя с удивлением посмотрела на мать.
       - Ну, с кого начнём? С моих родителей или с папиных?
       - С твоих!
       - С моих говоришь? Только давай приберём со стола.
       Когда стол был приведен в порядок, мама пошла в комнату. Вернулась она с конвертом, в котором лежали бережно завёрнутые в белую бумагу фотографии.
       - Вот, смотри! Это твои дедушка Витя и бабушка Шура. Сразу после войны поженились. Видишь, ни свадебного платья, ни костюмов модных... Не до того было!
       С фотографии на Катю смотрели молодые и очень серьёзные лица: без тени улыбки.
       - Дед Витя родился здесь - на Украине. Работал на заводе, доменные печи обслуживал. Когда война грянула, завод перевезли за Урал. И всех работников тоже. Думаешь не хотел он на фронт идти? Несколько раз сбегал... Возвращали! Танки из чего будут делать, если металла для них не будет? А в доменных печах не каждый понимает. Вот и дали ему бронь. А бабушка родилась на Урале. Всю войну она на заводском токарном станке гайки для танков делала. Росточком-то бабушка всего метр пятьдесят. Ей, что бы могла у станка стоять, специально сбитый ящик подставляли. Вот так всю войну они и трудились по четырнадцать-шестнадцать часов. Спали прямо у станков и печей между сменами...
       Катя взяла фотографию и долго вглядывалась в знакомые черты.
       - А это - ещё молодые твои дедушка Афанасий и бабушка Маня. Фотография тоже после войны сделана. Они старше моих родителей - у них до войны в семье уже двое детей было. Видишь, папа твой здесь совсем маленький. Жили они в портовом городе, на берегу Чёрного моря. Для немцев этот город был лакомым куском: грузовой и судоремонтный порт с одной стороны, нефтеперерабатывающий завод с другой. Твоему деду не надо было идти на линию фронта -  линия фронта была в городе. Завод, где работал твой дед, прямо под пулями и снарядами из нефти и салярку для танков гнал, и авиационное топливо. Бабушка твоя, вместе с другими женщинами, в горных лесах детей прятала. А когда немцы отступили, то женщины с детьми вернулись в город, стали раненым помогать. Было очень тяжело - город разбомбили почти полностью, судоремонтный завод и порт практически стёрли с лица земли. Это всё нужно было срочно восстанавливать, ведь порт остался единственным незахваченным на всём побережье. Все жители города помогали чем могли. И женщины, и дети.
       Катя с гордостью смотрела на разложенные старые фотографии. Знакомые глаза на них стали ярче. Они светились стойкостью и достоинством прошедших испытания людей.
       - Знаешь, Катюш, даже не знаю чей подвиг больше: людей идущих грудью на врага или тех,  кто поддерживает их в тылу. Мне кажется, что это даже сравнить нельзя! Нас бы не было ни без тех, ни без других...
       На следущее утро Катя в накрахмаленных нарукавничках, в белом фартуке и с бантами, гордо подняв голову, шла в школу. Теперь она знала, что дед Коли Братищева не дошёл бы до Берлина без её дедушек и бабушек.

18. Прятки
Рина Филатова
2 место во Внеконкурсной номинации
3 место во Внеконкурсной номинации

Война черным саваном землю накрыла,
Не жизнь это, мукой наполнены дни.
Она похоронку с утра получила
На мужа. Не будет уж больше весны.

Безжалостный холод родное тепло
Сковал навсегда, он не знает пощады.
Не в силах дышать, распахнула окно:
- Нет, только не это! Не надо! Не надо!

И тело, к стене пригвожденное горем,
Сползло потихоньку на лавку в углу.
- Пойдем поскорей наши ручки помоем, -
Малыш к умывальнику вдруг потянул.

И сердце забилось, кровиночка рядом,
А хлеба ломоть все лежит на столе.
Но тут по окошку скользнула лишь взглядом.
Там фриц с полицаем стоят во дворе.

Ребенка в охапку, и в подпол забились.
- Ни слова, нельзя, чтобы дяди нашли.
- Мы в прятки играем? Мешками накрылись.
- Играем, сынок, подождем, чтоб ушли.

Тут топот сапог замер над головами,
И скрипнула крышка,  и ужас объял.
- Ванюшка, ты здесь? – полицай пел слащаво.
- Да, здесь я, - наивно мальчонка сказал.

Из подпола вытащил мать и дитя.
Вдруг ненависть в женских глазах уколола.
Обратно столкнул с высоты, не щадя.
Мальчишку ж откинул от погреба. Слова

От немца он ждал. Каков будет указ?
«Цвет русый, глаза голубые, быть может,
Щенок в «Лебенсборн»* бы сгодился как раз.
Ну, или прикончить гаденыша все же?»

- Там мама! – малыш, испугавшись, кричал,
Он плакал и ручки протягивал к яме.
- Раз хочешь, катись! – сапога был удар
Фашиста жестокий. – Лети к своей маме!

Ушли и спалили жилище дотла.
В них нет сожаленья, их совесть не гложет.
И нет оправданья подобным скотам.
Но как выносить издевательства, Боже?

Пусть изверги все в человечьем обличье,
Что бьют не щадя матерей и детей,
Исчезнут навек. Места нет их двуличью.
Не будет трагедий, не будет потерь.

*«Лебенсборн» - организация, созданная в 1935 г. по указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера для воспитания «арийских» младенцев.

19. Верный
Рина Филатова
2 место во Внеконкурсной номинации
3 место во Внеконкурсной номинации

Какая на лугу трава высокая, выше моей головы. Так здорово бегать, теряться в ее зарослях. Но мы тут вдвоем с моим другом Ванькой. Он смеется, а я несусь рядом, от жары и от радости у меня язык в пасти не помещается и болтается.

Он запыхался, остановился, уселся на землю, сорвал лист осоки, зажал между двумя большими пальцами и стал дуть со всей мочи. Появился звук похожий то на свист, то на собачий лай. Отдаленно, конечно. Но у нас был свой общий язык дружбы. Его понимает каждый без слов, и человек, и пес, даже кот. Хотя я их недолюбливаю, постоянно гоняю по селу. Траву эту, кстати, тоже не жалую. Сейчас мне уже полгода, а раньше, когда совсем малым был, не раз резал об нее язык. Потом скулил от боли.

Я принялся подвывать, а Ванька все продолжал дуть. Потом он погладил меня по холке, встал, и мы пошли в сторону дома. Там нас уже заждалась баба Нюра. В моей миске каша из дробленки, а для товарища пироги с капустой приготовлены. Это я еще с утра смекнул, когда хозяйка у печи крутилась. Сколько себя помню, всегда втроем жили. Что случилось с родителями друга, мне неизвестно. Зато слышал рассказ о том, как мы познакомились.

- Пес твой на дворнягу похож, - усмехнулся конопатый Мишка из соседнего двора.

- Сам ты дворняга! – возмутился Ванька. – Вон какие у него глаза благородные. Сразу видно – порода!

- И какая же?

- Не знаю, тетя Клава сказала, что не помнит, как она называется.

- Вот видишь!

- Он верный! Я и кличку ему такую дал.

- Так себе имечко.

- Зато правда. Когда у тети Клавиной Ночки родились щенки, я сразу его приметил. А потом баба Нюра дала добро, пришел, и он сразу же ко мне подполз, узнал, а остальные продолжали копошиться возле своей мамы.

- Подумаешь, - хмыкнул Мишка. – Может, это другой.

- Нет, только у Верного рыжее пятнышко возле правого глаза.

Не поверите, но я помню об этом. С первой встречи уловил аромат хлеба, молока, а еще земли. Ведь Ванька в свои 9 лет очень много помогает бабушке на огороде. Запах друга вперемежку с этими тремя попали в нос. Я их не спутаю ни с каким другим.

Мне нравилось, как мы живем. А потом все вокруг стали говорить непонятное слово «война». Больше никто не веселился, люди ходили с грустными лицами. И мой товарищ стал хмурый. Он говорил со мной, чесал за ухом. Хотелось что-нибудь сделать, чтобы он улыбнулся. Я носился вокруг него, прыгал, гладил лапой колени, облизывал руки. Он ценил, но не помогало. Потом и я стал тихонько лежать где-нибудь в углу. Было тревожно и страшно, но я не знал, почему. Мое собачье сердце скулило, иногда в голос. Ванька садился рядом со мной, обнимал за шею. Мы понимали и чувствовали друг друга.

Затем пришли звери. Внешне они были похожи на людей, тоже ходили на задних лапах, но я сразу почуял угрозу. Они нападали на всех, без разбору. Животные так не поступают. Уж я разных успел повидать в соседнем лесу. И гавкали они на своем диком языке. Никогда прежде я так не злился и не хотел растерзать кого-то на клочки. А этих всех перегрыз бы.

У них были странные палки. Они гремели огнем, их направляли на жителей села. Люди падали и больше не вставали. Пришли эти звери и за бабой Нюрой с Ванькой. Я не мог позволить им забрать друга, бросился на них с лаем. Одного мне удалось укусить. Долго его рука будет помнить мои зубы. Следы на всю жизнь останутся. Надеюсь, она у него будет короткой. Он ударил меня в бок своей палкой, направил ее на меня, а дальше был ужасный звук и страшная боль в передней лапе. Я завыл.

- Верный! – в глазах товарища я увидел сочувствие.

Потом все стало расплываться. Очнулся, рядом никого. Рана болит. Начал лизать. Нащупал языком дырку, с другой стороны такая же. Что делать дальше? Куда всех увели? Впервые в жизни испытал тоску собачью, заскулил, и глаза стали мокрые.
Поднялся и поковылял на трех лапах. Ванькин запах сразу почуял, но у реки след оборвался. Вернулся в село. Буду ждать своего друга здесь. Уйду на поиски, вдруг он придет, а меня нет.

Звери все в домах разгромили, еду забрали. Тетя Клава лежала в своем дворе на земле. В ее груди такая же рана, как на моей лапе. Я ее полизал, но она не шевелилась. Ее тело было холодное. Я лег рядом, чтобы согреть и задремал.

Во сне мы с Ванькой снова бегали по лугу. Птицы щебетали. Проснулся - вокруг темно и тихо. Живот свело от голода. Нашел картофельные очистки и с жадностью проглотил. Первое время питался отходами, которые находил в селе, ягодами в лесу. По утрам обсасывал влажную траву. Теперь порезы осокой и вовсе казались пустяком. Днем ходил на реку. Хорошо было после дождя, воды хватало. А зимой раздобыть еду трудно. Грыз сучья, ел снег.
Я все время вспоминал Ваньку. Его улыбку и веселый смех. Представлял, как мы оба обрадуемся встрече. Будем снова гулять. Хотя сейчас сил не было даже двигаться. Рана постепенно затянулась, но я хромал. Постоянно хотелось есть. Не знаю, сколько времени прошло. Но листья опадали с деревьев, валил снег, потом таял. И все это не один раз. Я все ждал и верил, что друг вернется.

Приходилось мне снова слышать грохот этих ужасных палок. Не я один, все вокруг дрожало от этих звуков, и каждая травинка трепыхалась от страха. Я забивался в какой-нибудь дальний угол и ждал, когда все прекратится. Хотя тишина порой тоже пугала. Одному плохо. Эх, был бы здесь Ванька. С ним я ничего не боюсь.

И он пришел. Правда, без бабы Нюры. Палки больше не гремели. Жители вернулись. Кто уцелел, приводили в порядок дома. Друга я сразу почуял, хоть запах хлеба и молока пропал. Он стал выше, но похудел. Я мигом бросился к нему. Ванька увидел меня и побежал навстречу.

- Верный! Ты здесь! Я знал, что ты меня дождешься! Отощал как! Ничего, теперь мы опять вместе. Как же я рад тебе!

Я облизывал его соленые глаза. Он гладил меня, обнимал. А я лаял, вилял хвостом, чтобы показать, как счастлив. Сердце колотилось от восторга. Будут опять прогулки на луг. Жизнь продолжается.

20. Первомай 1944-го на Алтае
Василий Храмцов

 ПЕРВОМАЙ 1944-ГО НА АЛТАЕ
 Девятилетние мальчишки, учащиеся третьего класса, воскресный день проводили далеко за селом. В другие дни они исправно ходили на уроки. И завтра их непременно выстроят на линейку, и все они хором будут петь Гимн Советского Союза. День будет разорван, сделать ничего путного не успеешь. Придется  заниматься рутинной работой.

Что-нибудь путного - как это? А так: не только лично для себя, но для всей семьи нужно что-то сделать. Сюда даже не входит, например, выполнение уроков. Дело это пустяшное и много времени не требует. А вот насобирать хворосту, кизяка, чтобы всегда был запас на дождливые дни. Посадить капусту, огурцы, помидоры, горький перец. А ПОТОМ ВСЕ ЭТО ПОЛИВАТЬ. Не забыть посадить по краям брюкву: зимой как хорошо она идет!

Вот и сейчас они, эти малые дети войны, заняты очень важной для дома работой – сбором остатков прошлогоднего урожая на бывшем картофельном поле. Дома последнюю картошку посадили, и сразу нечего стало есть.

 Мальчики шли широкой шеренгой по вспаханному колхозному полю. Казалось бы, что здесь вообще можно искать? Ведь картошку колхозницы выкопали еще осенью. Потом была долгая и лютая зима. Если какой клубень случайно остался в земле, то алтайский мороз и зимнее солнце выжали из него не только влагу, но и содержимое, и он слился с землей. Не должно быть здесь картошки, и даже ее запаха!

 Самый веселый из них подпевал себе:

Мы Первый Май встречаем,
По полосе идем.
По вёдрам мы ударим
И песню запоем!

Он был как акын у казахов: что видел вокруг, о том и пел. Очень легко подбирал рифмы.

Мальчики были натренированы долгой голодной зимой и твердо знали, что еда может находиться в самом неожиданном месте. Поэтому они зорко смотрели по сторонам, вглядываясь в каждый бугорок земли, стремясь найти хоть какие-то признаки бывшей картошки. И иногда их труд вознаграждался успехом. Как ни тщательно выбирали  колхозницы клубни под присмотром бригадирши, после них в земле что-нибудь да оставалось. Хоть самая малость, но она сохранялась в земле!

 И надежда оправдывалась. После осенних и весенних ливней, после бесконечных морозов и буранов, после вспашки поля конным плугом кое-где среди засохшего чернозема все же удавалось разглядеть белесые оттенки светлых клубней. Мальчики бежали к этому пятнышку, кое-как очищали тощий остаток прошлогоднего урожая, оттирали его от налипшей земли и ликовали, если обнаруженная картофелина оказывалась крупной. Но радовались и мелочи, фактически разноцветной земле, бросали все это в ведро. В принципе это был крахмал, почти смешавшийся с почвой. Но как бы он ни маскировался, все равно это была картошка, то есть еда!

Да, это был крахмал! Хоть и грязный, хоть и странный на вид, но все-таки крахмал! Мало было его на поле. Но каждый набрал по четверти ведра.

Матери с пониманием встречали ребят. Содержимое ведер высыпали в воду. И там был основной контроль: крахмал отделялся от земли, как в бане. И уже горели огни под казанами! Через четверть часа добытчик и домочадцы получали в миску свежую, ни с чем не сравнимую по запаху и вкусу пищу. Это был кисель! Он был темен, бурого цвета, почти как земля. Но кого это останавливало? Уплетали за обе щеки. Бывало, что это - первая еда за целый день. Ну, чем не жизнь!

А что на завтра? Чем кормить ораву из шести человек? Мать спозаранку выгонят на колхозные работы. Именно «выгонят». С рассветом бригадир объезжает женщин верхом на лошади и стучит в окно черенком кнута до тех пор, пока не услышит отзыв. Но это будет завтра. А сегодня – спать! На сытый желудок и спится крепче.

А после занятий в школе мальчики отправились на озеро. Взяли с собой пустые мешки. В них складывали «рожки» - молодые побеги аира и рогоза. А днем на лугу в прогревшихся на солнце лужах талой воды находили толстый, как детский  палец, луговой лук и очень кислый щавель. Мешок набивали так, чтобы только можно поднять.

Все это дома нарезалось, подсаливалось. А мальчишки грызли «рожки» своими острыми зубами, не дожидаясь общего ужина. И валились спать прямо от миски.
 
Подрастала в огороде картошка. Жив крестьянин! Его голыми руками не возьмешь! Он не только кормил себя, но и содержал армию, флот и рабочий класс. На войне нужны не только снаряды. Люди должны питаться, чтобы быть сильными. На голодный желудок долго не повоюешь и не поработаешь.

Дорогие наши горожане! А спросите своих соседей: откуда они родом? И они вам ответят: из деревни. Там в их домах теперь дачи стоят. Да называй, как хочешь! Хоть домиком в деревне. Здесь сохранялся народ в самую лютую военную и последующую пору. Здесь закалялись дети войны. И всегда люди здесь будут выживать, и народ вечно будет жить!

Редко кто из отцов вернулся с войны. Старшие мальчики уже стояли на учете в военкомате. Через год и они уходили служить в армию. Село пополняло страну рабочими руками и защитниками Родины. Ах, какой вырастал в деревне народ! Трудолюбивый, честный, застенчивый. И неутомимый. И неустрашимый! Перед ним лежала в развалинах покалеченная страна. И он не дрогнул, поднял ее из руин.
 
Я думаю, что ИМЯ ПОБЕДЫ – НАРОД!

21. Не нужно тебе этого знать, внуча...
Лора Шол
   
В детстве о войне я узнавала из книг и фильмов. Мои дедушки никогда о ней не рассказывали. О войне говорили их ранения, осколками поселившись в ногах, они напоминали о себе... Дед Андрей был греком, жил в Украине, помню как на мою просьбу рассказать о форсировании Днепра, он ответил, что если бы в Днепре водились крокодилы, они взвыли бы от ужаса. "Почему?" с удивлением спросила я. "Столько крови и мяса даже им вредно... Не нужно тебе этого знать, внуча". - дед прижал меня к себе и поцеловал в маковку. Дед Саша был русский, о войне не любил вспоминать, слёзы мешают, говорил. Оба были пехотинцы, и в те редкие встречи, когда они виделись - крепко обнимались, похлопывая друг друга по плечу. Оба очень любили меня, баловали... Став постарше, я узнала, что оба – по крови не родные мне, что моих родных в живых нет. Один - дед Иван пропал без вести в 1941, после войны бабушка вышла замуж за деда Сашу. Второй - дед Коля, грек, во время войны кормил хлебом страну. Не брали его на фронт: "Твоя война здесь, ты хлебороб!", и трижды отклонили его просьбу пойти добровольцем. Украинские поля стали для него круглосуточной войной. Умер он, не пережив смерть дочери... Дед Андрей принял его внучку...
    Оба деда около сорока лет назад ушли из жизни, перенеся мучительные болезни.   И только на похоронах я увидела их медали и ордена, которые несли на красных бархатных подушечках впереди гроба... Боевые награды провожали своих героев молча, без слов. Как я жалела тогда, что ничего не знала о героизме своих скромных дедов! Но я знала их любовь, их нежность и заботу.

    Очень часто отец фотографировал меня у танка Т-34, на площади. Для него это был главный символ, ведь он был сыном танкиста и сам прошёл службу в танковых войсках. Каждый год, накануне 9 Мая, ходил в лес за ландышами, подсаживал меня на танк, и я укладывала цветы на броню. А когда мне исполнилось 15 лет, он рассказал историю о своём отце, деде Иване. Помню, как мы сидели в комнате, было тихо, лишь голос отца. А потом я долго плакала...

   Тогда, летом 1941 года моему деду Ивану было 29 лет, он был женат и обожал своего трёхлетнего непоседливого сынишку. Работал механиком, домой приходил пропахнув соляркой. Этот запах не любила жена, но маленькому Вовке солярка не мешал висеть у отца на руках. Он и запомнил тот день по пронзительному запаху, на который даже жена не отреагировала, а рыдая, прижалась к мужу... Он обнял мальчонку, посмотрел в его голубые глаза и ушёл. Добровольцем. Механиком танка. На войну. В сентябре 41 года пришло извещение, что Иван пропал без вести. С тех пор маме Вовки перестали платить деньги за мужа. Всю войну ждали от него весточки. Нет среди мёртвых, нет среди живых... "А может он в плен сдался?" - сказали в военкомате, чем напугали ещё больше. После войны, где-то в 1946 году пришло письмо из далёкого посёлка с трудно запоминающимся названием. Письмо написали мальчишки. В селе к тому времени только дети да женщины и остались. Бой шёл на окраине села, один наш танк - против фашистов. Когда Т-34 подбили, из горящей машины успели выскочить два солдата, спрятавшись в воронке, они вели оборонительный огонь против смыкающих кольцо немцев. Выстрелы из воронки доносились всё реже и реже. Вдруг наступила тишина. И тут же разорвалась двумя одиночными выстрелами. Фашисты подошли к краю  и увидели уже мёртвые тела. Танкисты, оставив по одному патрону, выстрелили себе в головы, но живыми не сдались. Дети и женщины рыдали, а ночью четверо мальчишек с мамами ползком добрались до воронки, вытащили тела танкистов и захоронили их. При них нашли два медальона. Один из них и принадлежал моему деду Ивану, механику танка. Второй - командиру танка.
С этим письмом бабушка бегала в военкомат не один раз. Но её прогоняли, сказав, что любой может написать такое, лишь бы платили деньги, а он возьми и перебежчиком окажется. А потом вроде забрали письмо для разбирательства. И всё. Навсегда Иван остался без вести пропавшим. Отец мечтал найти могилу своего отца.  Но умер рано, не успел.
Странно, но запах солярки я любила так же. Ходила за мотороллерами, которые развозили мороженное. Когда сын пошёл в армию и стал водителем БТР, я не удивилась. И сейчас его вещи пахнут соляркой, у него мирная профессия автокрановщика.
Я искала деда Ивана... Военкомат обещал дать сведения – не дал. Различные поисковые сайты отвечали  - не найден... И лишь в этом году мои поиски увенчались успехом. Начала я их с формирования ополчения в своём городе в июне 1941 года. И дед нашёлся. Даже место рождения его и место проживания до войны. Нашла архивные документы о тяжелых потерях в сентябре 1941.
Помог мне сайт "ПАМЯТЬ НАРОДА 1941-1945". Благодарна ему... Там же я нашла своих деда Андрея и деда Сашу. Они числятся ещё живыми...

А может так и есть, все они живы, пока мы помним о них? Мои дети и внуки приходят к танку Т-34. И я верю, что так будет всегда. Слышите? Всегда.

22. Никто не забыт и ничто не забыто!
Анна Шустерман
Лауреат в Основной номинации «ГТ»
Специальный приз №19 «Абориген конкурсов»
5 место в номинации «Внеконкурсные произведения»

 День Катастрофы и героизма европейского еврейства - национальный день траура. Он посвящен памяти шести миллионов евреев, погибших от рук нацистов и их пособников в годы Второй мировой войны.
Мы помним и будем помнить каждого. Мы живём и будем жить ради них, и благодаря им.

Пишу эти строки со слезами на глазах...

Прочитав "Я боялась родить девочку" Ринатa Насибуллинa (записки медсестры в доме престарелых в Германии.), я расплакалась...
Hо не от сочуствия к судьбе одинокой пожилой женщины, фрау Гамбель ,которая  живет  в доме престарелых в Германии.
Kоторая жила после войны в страхе родить девочку, чтобы та нe повторила  судьбы ее сестры...которую изнасиловали американцы, морские пехотинцы...  ( читайте рассказ Рината  http://www.proza.ru/2017/04/27/808)
Можно было бы посочувствовать фрау Гамбель и за то что ее молодой,красивый жених не вернулся с войны, и она осталась одна ,не продолжив свой род!
Ho...
Если бы не было, на тoм молодом летчике, формы Вермахта...
Eсли бы он не бомбил наши города и не участвовал в войне ,которая по вине ихнего фюрера унесла миллионы ни в чем не повинных людей!!!
Eсли бы не трагедия Холокоста!!!
Если бы не было всего этого ...я бы ей посочувствовала!
Почему я пишу эти строки со слезами на глазах?
Потому что я тоже работала в доме престрелых медсестрой..
О, как я сочувствую  одиноким старухам... с наколками  номеров на руках ,которые им поставили в концлагерях, во время Третьего рейха!
Многие из них не родили, не продолжили свой род ....

Eсть  дом престарелых,(где я работала) который  был построен  в Бруклинском районе Нью-Йорка,  для переживших и потерявших своих близких в Холокост евреев ,нуждающихся в уходе.
Bолонтеры молодые и старые женщины и мужчины приходят, даже в снежную бурю, покормить, ободрить стариков...

Никто не забыт и ничто не забыто!!!

Фото из интернета