Менты. Допросы. Пытки.

Давеча я назвал историю с ментами, до смерти затрахавшими задержанного рецидивиста бутылкой из-под шампанского, «вполне банальной».
Это возмутило одного доброго человека, жителя тихой и мирной западноевропейской страны, и он отписал мне в том духе, что, мол, вы совсем уже в России охренели, что для вас это «вполне банально»?
Пришлось объяснить, что я имел в виду не «повседневность» таких происшествий (в действительности, за последние лет пятнадцать я припоминаю не больше десятка случаев, когда задержанные умирали в результате анального изнасилования твёрдыми предметами, и обычно это бывала милицейская дубинка или ручка швабры, но не бутылка шампанского), а банальность причин, приведших к такому печальному результату. Именно: дебилизм и непрофессионализм гопников в серой форме, которые нихера не умеют работать, ни даже элементарно – держать себя в руках.

При этом, после подобных резонансных случаев «мусорского беспредела», мне частенько доводилось слышать от знакомых оперов, мол, это жесть, конечно, но – как ещё прикажете работать с таким контингентом, если вообще их не прессовать физическими методами?

Вот и сейчас один приятель из МУРа заметил: «Они, конечно, уроды, что такую, ****ь, жопошную инквизицию у себя развели, но, прошу заметить, потерпевший – ооровец с шестью судимостями. Можно представить, что за тип и как он там всех на районе заебал своей неукротимой асоциальностью. При этом, как ты знаешь, в штате Индиана он бы вообще на свободу никогда не вышел уже после третьего суда!»

Он знает, что я знаю, поскольку про это правило индианского правосудия, «третья фелония – пожизненное автоматически», я ему и поведал в своё время. И Ваня находит, что это очень правильное правило. Что если чел уже в третий раз идёт на преступление, дважды дотоле попалившись, – значит, просто очень любит тюрьму.

Что ж, я не возьмусь рассуждать про обоснованность индианского подхода (хотя знал одного тамошнего судью, слетевшего с должности за отказ дать пожизненное за подделку чека на восемьдесят баксов), но в чём могу точно уверить: это вполне реально, расколоть даже очень закоренелого ооровца на сознанку, не прибегая к побоям, пыткам, и даже - не повышая голоса. Во всяком случае, у меня осечек не было, когда я этим баловался.

Почему баловался? Ну потому, что допросы всяких криминальных недопырков в рамках уголовного процесса – это не есть моё профильное занятие. Однако ж, поскольку нам всегда было важно водить дружбу с ментами с «земли», - я оказывал, comme on dit, «шефскую помощь» своим приятелям. Особенно – одному парню, которого в автобиографии вывел как «Юру Мохового из ОВД «Анохино». Тогда он был совсем «зелёным» следачком, к тому же, таким очаровашкой и милашкой, что его реально даже малолетки не боялись. Ну и – приходилось помогать.

Как это происходило?
Ну вот берут по горячим следам некоего урода, стукнувшего девушку по лицу и отобравшего сумочку. Это грабёж. И что бы про ментов ни говорили, они довольно неплохо отрабатывают такие ситуации, когда успевают.
Проехались с барышней по району, она узнала урода, когда он затаривался бухлом у ночной палатки, его приняли, но сумочки – при нём нет. Только деньги оттуда. Которые не пахнут прежней владелицей (а если и пахнут – то одорологическую экспертизу районный ОВД провести не в состоянии).
И что имеем?
Опознание по правилам - провести уже нельзя. Поскольку барышня его видела собственно при задержании.
Есть её показания – но она ведь и обознаться могла, от шока, от контузии.
А больше – нет ничего.

При этом, ясно как божий день, что именно этот крендель – и есть грабитель. И когда он клянётся в своей непричастности – врёт. Это на допросе выявляется элементарно. Просто – предлагаешь человеку вспомнить, где он был и что делал в момент нападения (нет, подколка вроде «А откуда вы знаете, когда именно было совершено нападение?» - это уж рассчитано на полных дебилов из старомодных советских детективов). Но вот когда человек рассказывает – видно, то ли он добросовестно реконструирует события, то ли сочиняет себе алиби (или заручился им заранее и упирает на него). Главное – побольше деталей из него выуживать. И наблюдать за ним очень внимательно. Даже не надо ловить на противоречиях (они могут быть и в чистосердечных воспоминаниях), а просто наблюдать за ним.

И всё это – служит одной цели: убедиться лично для себя, что ошибки тут не произошло, что задержали – именно того, кого надо. Но – лично для себя. Для суда – это всё не будет иметь значения, твоя убеждённость, что злодей врёт.

О чём ты ему и сообщаешь. «Знаешь, я так думаю, что ты врёшь. И ещё я думаю, что доказать нам это не удастся. Что, конечно, очень плохо».

После его реплики вроде «Ещё б вам, ментам, не плохо, что очередного невинного человека не удаётся за решётку упечь по беспределу» - или даже он просто промолчит, если чуточку умнее – я говорю:
«Знаешь, у сотрудников милиции на этом месте возникли бы, наверное, неразрешимые проблемы. Они бы стали психовать, кричать на тебя, стращать, а то даже – бить. Но как хорошо, что я – не мент. И мне это вовсе без надобности, вся эта суета, вся эта нервотрёпка».

Если следует вопрос «А кто же ты?» - улыбаешься загадочно и кладёшь на стол пистолет с глушителем (это обязательно, чтобы с глушителем).

И я отвечал абсолютно честно:
«Знаешь, местные менты считают меня «чекистом» (показываю корочку), но на самом деле, я – не госслужащий, я – совершенно частное лицо. Просто – человек. Считай так».
«Ну и вот просто по-человечески – я тебе скажу следующее. Я вовсе не собираюсь тебя лечить на тему что такое хорошо, и что такое плохо. Я не собираюсь упиваться каким-то своим моральным превосходством, что, типа, западло бить девчонок по лицу и отбирать у них сумочки. У каждого – свой хлеб, своя правда. И, возможно, твоя правда ничуть не хуже моей. Мне это просто пофигу. А что не пофигу – это город, где живу я, где живут мои близкие, мои подружки. Они ходят по этим улицам, и я не хочу, чтобы их били по лицу и отбирали сумочки. Соответственно, я принимаю меры».

«Ты пойми, чел: я тебя не осуждаю. Я просто – не могу терпеть в своём городе таких, как ты. Ну знаешь, это как с волками. Они – достойные животные, красивые, изящные, но когда они начинают резать моих овец – я их отстреливаю».

«Теперь – по существу. Надеюсь, ты хорошо понял, что я тебя по-любому не потерплю в своём городе. Вопрос лишь в том, каким образом мы гарантируем, чтобы тебя здесь не было. Вариант первый. Ты даёшь признательные показания, причём не только сознаёшься в этом ограблении, а – расписываешь другие свои подвиги, даёшь информацию, которую мы только от тебя и могли бы узнать и которая будет подтверждена при дальнейших следственных действиях. В общем – ты сам себя закладываешь так, чтобы получить хотя бы лет восемь реального срока. Такой срок – меня устроит».

«Вариант второй. Ты идёшь в отказ, у ментов на тебя ничего толкового нет, поэтому тебя отпускают под подписку о невыезде. Ты выходишь из этого здания, проходишь метров сто, радуясь свободе, и последнее, что ты видишь – срез вот этого глушителя (пощёлкиваю ногтем по нему). После чего я бросаю твой трупец в багажник, вывожу загород и хороню в болоте. Где тебя никто никогда не найдёт в обозримом историческом периоде».

«Для меня лично – предпочтительней второй вариант. Не потому, что я тебя ненавижу. А потому что – мороки меньше. Но в любом случае, я не собираюсь тратить на тебя слишком много своего времени. Всё, что я имел сказать – сказал. Теперь я жду ответа. Рекомендую не тянуть с ним. Но помни: с того момента, как ты выйдешь отсюда без наручников, - отыграть назад будет уже нельзя. И ещё: от меня – не убежишь и не спрячешься. Ты можешь, конечно, поразвлечь меня охотой – но она будет недолгой».

Я использовал такую стратегию внушения много раз, и никогда она не давала сбоев. При этом – мне не приходилось не то что бить или пытать задержанного, но даже, повторю, повышать голос. Я говорил довольно тихо и очень вежливо.

На самом деле, это важно. Ором и топотом можно, конечно, деморализовать какого-нибудь хлюпика, но орешек покрепче решит, что вы просто не владеете собой, горячитесь, а потому угрозы не следует воспринимать всерьёз.
В моём случае – я старался как можно яснее дать понять, что прекрасно владею собой и прекрасно осознаю, что говорю. И если дойдёт до этого – прекрасным образом устрою «исчезновение». И люди верили.

Почему? Потому что я не шутил. Потому что я на самом деле верю в то, что говорил, и в случае дальнейшего запирательства – действительно пустил бы ему пулю в голову и похоронил в болоте. Сказать правду, я полагаю, что лучший вариант для индивида, грабящего прохожих с применением насилия – это получить пулю непосредственно при нападении (вернее, это лучший вариант для общества). И случись мне стать свидетелем того, как он бьёт девушку по лицу, вырывает сумочку и убегает – разумеется, я бы уложил его без малейших колебаний.
Но если уж его взяли живым и в данный момент он не представляет опасности – тогда, конечно, убивать его нет необходимости (поэтому я и противник смертной казни). При условии, разумеется, что он и дальше будет пребывать в социально безопасном положении, достаточно долгий срок, чтобы задуматься о своей жизни и сделать полезные выводы (чем чёрт не шутит? Бывает, и разбойники бывшие завязывают, сплошь и рядом).
Однако, если он имеет шансы вот прямо сейчас снова оказаться на свободе и продолжить свои милейшие занятия, - приходится задействовать альтернативный метод ограждения общества от них. Именно – физическое уничтожение.
И это, конечно, никакое не правосудие. И никакое не воздаяние. Предпочту оставить эту пафосную пургу для моралофагов, которые, по хорошему счёту и чисто по-человечески, зачастую гораздо более мне омерзительны, чем самые лихие разбойники.
Нет, это, скорее, необходимая оборона. В несколько расширенном представлении. Да, право на неё как бы заканчивается, когда нападающий более не опасен, но этот-то, если выйдет на свободу – снова будет опасен. А значит, и состояние необходимой обороны возобновляется.
Ну или – это можно считать войной. Борьбой различных концепций частной собственности и применения насилия, скажем так. Я считаю, что нельзя отбирать чужое, используя насилие, он (как и все социалисты) считает – что можно и нужно. Вряд ли нам удастся достичь консенсуса в философском диспуте, поэтому – остаётся вооружённое противостояние. И когда он в наручниках – он пленный, заслуживающий цивилизованного отношения. Но когда ему удаётся освободиться, не выплатив победителям контрибуцию в виде каторжного труда, и когда у него нет никаких причин завязать завтра с тем, что он охотно делал вчера, - состояние войны снова в силе. У меня может и не быть какой-то резкой антипатии к противнику, но на войне она и без надобности. Скорее даже мешает целиться.

Возможно, убеждать преступничков мне помогали некоторые специфические свойства личности и внешности. Всякий, заглядывавший в мои честные серые глаза, очень быстро проникался уверенностью, что это не стёб и не цирк. Что я не вру и не бахвалюсь в таких вещах, как угроза убийством.

Но знаю и ребят не столь харизматической монтрозности, которые тоже успешно раскалывали злодеев без пыток и криков, а только лишь спокойным изложением своей социально-философской позиции и убедительным рисованием перспективы.

«Чел, ты не смотри, что я мент в этой дурацкой смешной форме. Прежде всего, я – парень с пушкой, который охуенно не любит, когда какие-то умники грабят мирных честных людей. И я совершенно не прочь гасить таких умников без суда и следствия. Собственно, за этим я и пошёл в ментовку и надел эту дурацкую форму. Чтоб было сподручней гасить таких, как ты. Не ради палок, не ради премий – уж подзаработать я и по-другому могу - а просто потому, что я не хочу, чтобы в следующий раз ты огрел по голове кого-то из моих близких. Соответственно, речь идёт не о пресловутом каком-то ментовском долге и служении закону, а о моём собственном вполне разумном и искреннем желании тебя уебать. Что я сделаю очень легко, нарушив для этого столько законов, сколько будет нужно. Но поскольку я профессионал – я сделаю это так, что всё останется шито-крыто».

Часто говорят, что полиции у нас боятся чуть ли не больше, чем бандосов. И это, может, верно, если иметь в виду пьяные выходки непредсказуемых психопатов в форме. Но когда менты выступают в официальном качестве (дознаватель, следователь) – в том-то и дело, что часто они не умеют не то что напугать преступника, но элементарно – заставить воспринимать себя всерьёз. Оттого и происходят все эти печальные перегибы, заканчивающиеся отбитыми почками, разрывами селезёнки и разрывами прямой кишки. Когда на самом деле достаточно было бы изначально убедить задержанного в том, что ты представляешь для него не юридическую, а физическую смертельную опасность. И, конечно, быть реально готовым грохнуть его, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, если это понадобится.

При этом, должен оговорится: подобную стратегию я использовал только с теми, кого ДЕЙСТВИТЕЛЬНО мог бы застрелить. То есть, с опасными «насильственными» преступниками, которых я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не могу потерпеть на свободе. И это очень важное правило: не угрожать смертью тем, кого на самом деле не готов грохнуть. Иначе - рискуешь оказаться в глупейшем положении, если угроза не подействует.

Поэтому, ко всякого рода воришкам, мошенникам, наркобарыгам – это не применялось. Ибо, наркодельцов я не очень-то отличаю от продавцов водки и сигарет, к мошенникам имею неоднозначное отношение (зачастую считая их скорее финансовыми санитарами общества), а воришки… нет, они асоциальными делами, конечно, занимаются, но по справедливости – вперёд них мне бы пришлось мочить лидеров левых партий, которые всё же более асоциальны. Однако, я следую тому правилу, что покуда противник не применяет насилия – я от него тоже воздерживаюсь, по возможности.
Но для этой публики есть другие методы, менее грозные и более театральные. Обычно – хватает заверения, что среди их жертв оказался какой-то серьёзный человек (особенно котируются – лидеры этнической преступности), и что если не пойдёшь под государственный суд – он по-своему судить будет.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 18.03.2012. Менты. Допросы. Пытки.
• 16.03.2012. В последние дни
• 15.03.2012. Посмотрел фильм
• 14.03.2012. Против социально благонамеренной акрофилиофобии
• 11.03.2012. Примирение с протекционистами
• 10.03.2012. А теперь - о семье.
• 09.03.2012. Восьмого Марта,
• 04.03.2012. Посмотрел Белую гвардию,