Притяжение
Перешагнул. Именно тогда, в ночь на первое сентября.
Спасибо, Вадику, гитаре, Сизе, Оле и Дольскому.
Прекрасное детство со всеми подобающими атрибутами - влюбленностями, записками, школьными ансамблями и театрами, песенниками и дневниками - осталось позади.
Настала институтская осень, а вместе с ней новые заботы - высшая математика, большая химия, начертательная геометрия, плюс история партии, которую читала мадам Заикина, и если верить абсолютно достоверным, проверенным слухам из крайне надежных источников, являла собой образец классической фурии-антисемитки.
А на самом деле оказалась чудесной, если не сказать очаровательной, женщиной, отношения с которой никаким иным словом, кроме "любовь" описать невозможно. Не мимолетная, а настоящая, ибо она спасла меня на экзамене по научному коммунизму, который был в конце то-ли четвертого, то-ли пятого курса.
Золя Яковлевич, который химик, и у которого на кафедре водились потрясающие лаборантки. Тож любимый - грамотный, веселый, строгий и очень доброжелательный.
Сенигов - начерталка. Сухой, сморщенный, седой и с палочкой. Но читал божественно, а рисовал на доске, что тот Микелянджело - идеальные фигуры и абсолютно наглядные, четкие разрезы. Как в кине.
И наконец Владимир Ильич - звезда, Юпитер, Коши, Лаплас и Арнольд в одном флаконе. Лучший из лучших.
В такой компании учится на что-то кроме отлично было бы неприлично. Нет, при желании, конечно, но куда прикажете засунуть чувство собственного достоинства.
Качковский клуб опустел - разъехались. Кто куда.
Борька с семьей просто переехали в столицу на пмж, где он легко поступил в мед, Серега, Сашка и Андрей, поступив в МФТИ, заселили Жуковский и Долгопрудный, Чекмень - наш деревенский громила-гений - оказался в Новосибе.
Да и школьные компании закрылись. Стольная красавица-актриса Наталья зажигала теперь в Щукинком (или Щепкинском), а "бедная" Надя - та, которая принесла яблоко и успела понравиться маме, стала студенткой факультета журналистики МГУ.
Остальной народ приписался с местным вузам - медицинскому и политехническому.
Само собой, Мечта осчастливила мед.
Родители "совершенно неожиданно" уехали в Италию. На два месяца.
Я учился и качался. Учился под фьюжн, Моцарта и Баха, а качался под хард. Еще читал, много - благо было чего.
Вечерами по-прежнему собирались на снайперской точке. Только теперь это стало обычным местом встречи, изменять которое никому не хотелось.
Наблюдение за Мечтой прекратилось само, ибо чуткие "чумазые" на раз просекли тему. Ну, правда, Мать Игуана не любит жертвовать своими детьми - уж лучше пиршества Диониса, чем опасные Фаэтоны близ солнца.
Под новый год объявился Борька-москвич. С рассказами о Пироговке. Анатомия, латынь, Шульц.
Вместе посетили Ленку - Борькину одноклассницу.
Там встретили чаем и потоком разнообразной художественно-интеллигентской информации. Начиная с Петербурга Андрея Белого, который должен прочесть каждый уважающий себя человек, заканчивая пикантными подробностями личной жизни Никиты Сергеевича Михалкова.
У меня была путевка в "Карагайский бор", но поехали вдвоем. Глядишь, прокатит, в крайнем случае, доплатим.
И правда, прокатило. Никто не заметил лишний рот.
В Карагайке обнаружились одноклассники, в том числе, Неля из пятого вэ, которая оказалась в сильно растрепанном состоянии.
- Выпить принесли. Вчера гудели по-черному, теперь сушняк ломает.
Вот те раз, попали, прямиком на корабль дураков.Быстро откланялись, а на следующий день проснулся с температурой сорок.
Пришлось ковылять до автобуса и прорываться домой. Место было только одно, и Борька остался, а я, сидючи на заднем сидении и вдыхая бензиновые ароматы, погрузился в мир грез - теперь уже законно болезненных, и от того ярких и натуральных.
Мимо проплывали заснеженные уральские равнины, перемежаемые крестообразными деревянными опорами электропередач, которые больное сознание быстро превратило в кресты и саван, а дальше, правда чужим, но хорошо поставленным, актерским голосом стало начитывать в такт с качанием машины:
- Я, наверно, неправ, я ошибся, я ослеп, я лишился ума. Белой женщиной мертвой из гипса наземь падает навзничь зима...
Внезапно за окном потемнело, саван взмахнул черным крылом и оттуда высыпали звезды. А еще через мгновение ,словно по команде, рухнули. Ударяясь о землю звезды оборачивались темными, кривыми, брейгелевскими существами.
Голос, я узнал голос. Это был Остап, то есть, актер, сыгравший Остапа, как его...
- Вот оно ткнулось, уродина, в снег образиною пухлой, цвета наливки смородинной,
село, истлело, потухло..
Я должен вспомнить имя, иначе все - кранты, не выбраться.
- Выпить есть, - толстая распухшая баба, в лопающейся сорочке, расхристанная, с глазами навыкат, запахом и мерзко-одутловатым лицом, склонилась надо мной в угрожающий позе и злобно посмотрела прямо в глаза, - выпить, говорю, есть...
Не может быть, это-ж Неля из пятого вэ, та самая - вчерашняя.
- Неля...
- Нет, милый, посмотри внимательно.
Посмотрел - той бабы не было. Рядом сидела Наташа - из лабораторки по химии.
- Ты не пришел, а я ждала и стол накрыла, постель приготовила, баню затопила. Помнишь, как в баню ходили, на Покрова ... как обещало, не обманывая, проникло солнце утром рано, косою полосой шафрановою, от занавеси до дивана...
Мной овладело невероятное волнение, сердце вырывалось из груди, во рту пересохло, кровь стучала в висках - сейчас, сейчас это случится, прямо здесь, в автобусе, среди тел, зимы, болезней и запаха бензина- плевать, давай, скорее...
Наташа прильнула, потом резко развернула меня лицом к себе и посмотрела вглубь самого глупого сердца.
О, господи, Мечта. Теперь я все понял. Не было никакой Нели, никакой Наташи, Карагайки, Бори, Лены... А Мечта была - былее всех былых. Она- Деметра, приходила ко мне в разных лицах, чтобы поговорить о любви- как я этого не понял раньше.
- И в такси, тогда на дискотеке - тоже, ты?
- Я родной, я
- И в баре, когда коньячный пили?
- Да, родной, да. Ты поспи, любимый - так надо. А как выспишься - выздоровеешь, и снова забудешь меня. Но это ничего - время еще не пришло. Но оно придет, обязательно, слышишь, родной, верь мне - тогда, у Пушкина я сказала, что люблю, ты ведь понял, правда...
- Понял, конечно, понял.
- Ты поверь в меня, милый... Я — поле твоего сражения, прощай, размах крыла расправленный, полета вольное упорство, и образ мира, в слове явленный, и творчество, и чудотворство...
Как добрался до дому - не помню. Пара дней, и оклемался. Автобусный кошмар отступил, но внутри что-то изменилось. Появилась уверенность. А как вы хотели - богиня обещает, богиня делает. Сказала не время, значит, не время. Значит, свободен. А раз свободен, нужно этой свободой воспользоваться во благо.
И началась эпоха большой мимолетности. Собственно, все получалось само собой.
Так было с Наташей из лаборантской по химии, Светланой из второй общаги, взрослой подружкой Женьки Цитрон, директрисой загса из нашего двора, Натальей из Пушкинского гастронома, Попутчицей с авиа-рейса Симферополь-Челябинск, соседкой по купе из поезда Челябинск-Москва, девушкой-фотографом из кафе "Отдых", Надей "с утюга" из ателье напротив и парой спортсменок-культуристок.
Не подумайте дурного - все чинно, благородно, прилично, можно сказать, целомудренно. Нет, наверно нельзя, а вот "почти целомудренно" - можно. Не суть.
Знакомства завязывались мгновенно, протекали легко, весело и недолго. Без обид, ссор и упреков. Молодость, кого тут винить.
Хейман, надо отдать ему должное, всячески помогал. Устроил на полставки преподавать атлетизм в нашем клубе, плюс сторожить детский сад напротив. Небольшие, но все-таки деньги.
Институт исправно платил повышенную стипендия - еще пятьдесят. Кроме того, знакомый устраивал несколько смен в месяц - ночное дежурство в ПАТО. Там набегало от пятидесяти до ста. В результате - рублей двести ежемесячно.
Согласитесь, для девятнадцатилетнего студента вполне прилично.
Летом семьдесят девятого, уже на свои полетел в Феодосию. К теть Лиле и дядь Мише. Маринка, их дочь и моя двоюродная тетка, должна была прилететь туда из Москвы, где училась в Губкинском.
Отец провожал до аэропорта. По славной советской традиции самолет отложили.
И тут я увидел ее - Мечту. Зарегистрировалась на тот-же рейс. Даж бровью не повела. Прошла будто сквозь.
Сначала рейс отложили на час, потом на три, в результате вылетели через восемь. Однако в самолете ее не было - специально проверил. Так на то и Мечта, чтоб исчезать.
После этого не виделись два года. Куда торопится - гарантия Деметры многого стоит. Вот я и не спешил.
Летом восемьдесят первого снова приехал Борька-давно-москвич. Он вообще приезжал на каждые каникулы. И тому была вполне материальная причина - Ленка. Та самая, которая знала все про Михалкова.
Я даж не удивился, когда он с хитренькой усмешкой сказал, что нас жду. Сказал, и выжидательно посмотрел. Я продолжал спокойно курить в форточку. Вот и все - время пришло, раз позвала сама.
- Не хочешь спросить куда?
Я пожал плечами - мол, не все-ли равно. Вообще-то, Деметре не отказывают, но надо-ж сбить это нагло-московское самодовольство.
Борька опешил, - послушай, ты-ж когда-то хотел...
- Расслабься, пойдем в твои гости. Так говоришь к кому?
Другие статьи в литературном дневнике:
