Хомо советикус

Адвоинженер: литературный дневник

Реально устал от классики советского кино. Чересчур. Полюбили поздней всепоглощающей любовью.
Берегись автомобиля, Кавказская пленница, Осенний марафон, Обыкновенное чудо. Захаров, Рязанов, Гайдай, Данелия.
Экран погас, но свет включили. Короче, занавес - больше совочком не черпается. И меньше тоже - пустая порода.
Там манифестирован адепт матери Кибелы, соответствующий требованиям готовой, обустроенной женщиной среды, но ни разу не герой-мужчина.


Женя Лукашин, к примеру. Волею случая он попадает туда, где встречает себя в женском платье по имени Надя. И если Нарцисс, узнав себя в отражении, от жажды умирает над ручьем, то Женя-Надя спинами завязываются в пару фотонов-близнецов. Мифология им не указ, ибо онтология другая - женский логос
И если б не песни, иллюстрирующие наличие у героев классической души, настоящих страданий и чувств - грош цена всей добромедии. Останется только смех над пьяными посиделками. Любовь-дуэт.


Или Марафон. Опять помощник. Плюшевый, неагрессивный недоросль. Мамочкам такие нравятся, ибо детское лезет из всех щелей. Отличник по английскому. Есть кем хвастаться, кем обзаботиться, над кем шефствовать-строить-напрягать. Само собой из любви. Но не только. Еще по выгоде - куда без. Их любовь - владение,а владение-выгода. Материальная, профессиональная, эмоциональная. Нет владения - страдание.


В чуде два мужика - волшебник и медведь. Ненастоящие, сказочные, ибо настоящих нет по определению - женщинам еще предстоит их вылепить. И принц не превращается обратно в медведя благодаря волшебству любви, которое оказывается сильнее волшебства простого. Любовь побеждает смерть, и это посильнее Фауста. Такое дамско-визуальное, горьковское представление о любви-пафосе.
Потом, в Мюнхаузене оно получит надлежащее завершение. И попытка подтвердить вертикальность, читай, возрожденческий тип личности барона лестницей с неба, обернется красиво-романтическим символом, ибо воспримется как способность к подвигу во имя любви. Остальные, лишь шалости в преддверии настоящей причины - встречи с той единственной. Милое, прекрасное мальчишество.


Не подумайте чего, замечательный кинематограф - двадцать первый век отдыхает. Все в цвет - сценарии, режиссеры, актеры, художники, композиторы. Почти настоящее, почти вечное, почти правда - до сих пор цитатами сыплем. Или советская эстрада - Ротару, Пугачева, Петросян. Ретрансляторы.


Разумеется, благоглупая болтовня продолжается. Будут и дальше кудахтать, охать, находить новые грани. Сопоставлять, сравнивать, восхвалять. Приводить смишные, милые, уютные истории из актерско-режиссерской жизни щепки (или щуки), лазить за кулисы мхата, таганки или современника, хвастаться знакомством с никитой и клясться в любви культурно продвинутой грузии с неизменно человеческим лицом.
Но уже без меня, ибо нет героя. Только опавший листок с некогда сияющей поверхности Климта.


Советский человек так или иначе наследовал русскому. Хотя отличий воз и маленькая тележка. Религиозность, к примеру. Или грамотность, образованность, сословность. Но возникла ли советская душа, как отдельная, отличная от русской - вопрос.
Скорее, произошло некоторое отрицательное дополнение - изменились роль и место нигилистического состояния. Из дискриминируемого стало дискриминирующим. И катехизис подоспел - золотой теленок плюс двенадцать апостульев. К слову сказать, написанных мастерски и по-маргаритски.
Возникла новая, но не онтология, а психология. Хомо советикус - прогрессивно хороший. Потом коммунизм, как общественный строй-формация, приказал, а нигилизм, как его духовное наследие, остался - теперь уже чистый, беспримесный. Наконец, на сцену вылез постсоветский человек - целиком заточенный под выгоду обрубок. Хомо уникалис - придаток смартфона, дитя Кибелы.
Однако под спудом наслоений, стереотипов, привычек, унаследованных от ушедших эпох, теплится что-то живое, непогасшее, нестравленное, нерастворенное - маленькая русская свечечка в скромной баньке на бабулином садовом участке.
Ведь современность лишь миг. На самом деле всякий раз говорит вечность, только понимаем, видим конечным, а порой, чужим, умом-душой здесь и сейчас - в органично-ограниченном настоящем.



Другие статьи в литературном дневнике: