Уют
На обед подали селедку с лучком и сардельки с картошкой. Благоверная.
Селедку уложил в бутерброд - свежий бородинский хлеб, масло, нарезанное аккуратными плоскостями - холодное, Мелеузовское, четыре ломтика тихоокеанской, а сверху маринованный лучок. Для аппетиту. Даж крякнул от удовольствия.
Картошка - два больших клубня и два маленьких, уютно разложенных по тарелке. Нужной кондиции - чуть влажные, выпуклые, распаренные - с теплом, цветом и запахом. Отрезал ломтями масло и любовно натирал, а затем, вскрыв вилкой серединку, топил туда масляные кубики.
Сардельки плотно мазал горчицей - крепкой, ядерной, самопальной и, предварительно зачерпнув кружочком немного размякшей картошки, съедал на одном дыхании. Незабываемо.
Под конец - круто заваренный эспрессо из свежеобжаренных зерен. Маслянистый, черный из симпатичной биалеттевской чашечки. И правильной пенкой. Утром были тосты - с маслом и медом, а вечером - оладышки. Со сметаной и джемом.
Здорово, правда. Тепло, по-домашнему уютно, благолепно. Наверняка полезно, даже если вредно - позитив покрывает калорийный ущерб как бык овцу.
Можно, да что можно - желательно, необходимо, обязательно, вспомнить, кто, как, на чем и когда жарит - блинчики, сырники, оладышки или драники.
Правильно или по дурацки - с любовью или без, на чугуне или тефлоне. Обсудить рецептуру, а под конец - отранжировать ощущения, не забыв про эмоции - ведь это главная приправа.
И пошутить, сыронизировать - мило, тонко, доброжелательно, подчеркнув близость минимальной дистанции или стилистическую однородность.
Живописное полотно, каждый день новое, искрящееся, разноцветное. Пальчики оближешь и слюнки потекут.
Внимание, снимаю - это селфи такое, счастливое - с улыбками, котами и красивой посудой.
Потом сериал - на диване, под пледом и шоколадным батончиком в руке, и нежное прощание перед сном.
Ведь по иронии судьбы скоро новый год.
Ладно, оставим сарказм до другого раза. Только начал прощупывать город, и на тебе - полезла еда. Психология - постоянно ускользает.
Город начинался с крыльца. Двор. Сначала неподалеку - клумба, беседка, детский сад. Закутанный гномик - шапка, шубейка, валенки, рукавички на резинке, а поверх всего шаль. И лопатка в руке.
Постепенно пространство расширялось. По двору - вдоль 32 дома, столовки, в арку на Тимирязева. Снова вдоль дома - мимо окон с игрушками, через дорогу, и опять арка - теперь Соководовская. Кустарник, тропинка и спуск. Весело, быстро вниз - проскочить ворота, и стоп, улица Свободы - тут только за руку. Еще раз ворота - сплошные, чугунные, и вот мы во дворе Бабы Поли.
Мимо фонтана-аиста в огромный угловой подъезд. Огромный, с дыркой посередине и огибающими дыру лестничными пролетами - хотели делать лифт, спроектировали, шахту предусмотрели, но, увы, механизм не смонтировали и подъезд оказался четырехугольно пустым. Перила, в отличии от наших, широкие, дубовые, опирающиеся на чугунные опоры с взятыми в круг оленями.
Я шел на кухню, забирался на подоконник и часами смотрел на улицу Спартака - проспект Ленина по нынешнему. Троллейбусы, грузовички, москвичи, победы и волги. Иногда конная повозка.
Во втором или третьем классе Полина Исааковна задала сочинение - "Чтобы я сделал, если бы мне разрешили". Я написал - "взял бы молоток и стал бы бить стекла". Написал без задней, подлой или разрушительной мысли. Просто нравился сам момент разрушения, звук и осыпание осколков. Хрупко, звонко, моментально. Позже я поступлю на специальность, где изучают разрушение. Сопромат. А тогда - сочинил, что попросили. Честно. И началось.
Сначала Полина Исааковна. Осторожно,тихо, плавно.
- У тебя дома все в порядке...
Позвонила родителям. Отец тут-же озаботился, психолог.
Я пытался объяснить, что никого не хочу уничтожать, убивать или калечить. И у меня нет никакой скрытой агрессии, ненависти или вражды. Не поверили, и какое-то время скрытно наблюдали. А потом позабыли - все, кроме меня.
Другие статьи в литературном дневнике:
