Как-то попалась мне карманного формата книжка Бодлера 1973 года выпуска. Удивило, что половину столь небольшой книжки занимают комментарии. На самом деле оказалось, что это большая и довольно глубокая литературоведческая статья.
Чувствовалось, что автор знает о поэте и его поэзии гораздо больше, чем он мог сказать, но рамки и требования того времени не давали ему этого сделать, и тем более рассказать правду о его личной жизни.
Я даже посочувствовала ему:таковы были времена и "марксистские" требования, и бедный автор вынужден был весь разговор о поэте сводить к его революционному духу. Революционер ценился выше поэта, он больше отвечал советской эпохе, и был нужен ей прежде всего именно в этом качестве.
Раскрепостились ли литературоведы в постсоветское время? Что касается прошлых времен и эпох,-да. Теперь уже можно писать и пишут о прежде запретных темах, например, о гомосексуализме Чайковского. И если автор статьи о Бодлера написал новую о нем, то наверняка сказал, что Бодлер болел сифилисом.
Дело здесь не столько в желании подбросить читателям "клубнички", сколько показать воздействие личных страстей и трагедий на творчества композитора или поэта.
Но когда читаешь книги о советских писателях или поэтах, написанных их бывшими советскими коллегами, замечаешь, что они унаследовали ...советский опыт. Но с противоположным знаком.
Что я имею в виду? Если герой или герои близки автору, который о них пишет, он непременно делает их чуть ли не борцами с советской властью, даже оракулами, предвидевшими распад СССР.
Я как-то не особенно задумывалась над этим раньше, пока не прочла книгу о братьях Стругацких, изданную в серии ЖЗЛ. Авторы(их двое)как в школьном учебнике разбирают почти все произведения Стругацких "по полочкам", пытаясь "помочь" читателю увидеть то, что он в них не увидел.
Одну повесть, замысел которой я так и не поняла, они разбирают аж на четырнадцати страницах! И, на мой взгляд, тоже, как и я, не поняли, что замышляли авторы. Но вывод сделали "глубокий":авторы показали тоталитарное будущее(надо полагать, России?).
Поневоле вспоминается насмешливо-ироническая фраза:"Смотришь в книгу - видишь фигу". Похоже, что многие нынешние авторы эти фиги сами рисуют, чтобы читатели именно их и увидели, и в той конфигурации, в какой они нарисовали.
По доброй воле, пользуясь полной свободой самовыражения, в отличие от автора статьи о Бодлере, стесненного жесткими рамками идеологии.
Мои симпатии, естественно, на его стороне.
