Из бесед о новом романеИз приватных бесед о новом романе «Дети Декабря». Разумеется, публикую с согласия собеседника: пол и социальный статус не важны, важна суть.
– Мне хватило одного «куска». Сейчас, кажется, ты сделал его финалом VI части? Там… до дрожи. Слёзы, но светлые. Хотя я нечасто плачу. Потом, гибель литератора Жинола. Фрагменты рукописи Лафрена. Диалоги – профессионально и очень естественно. Письма – да, прихрамывают. Есть выражения, которые в ту эпоху уж точно не употребляли – ни на русском, ни на французском. Но ты не современник, тебе простительно. Мне не очень по душе твой приём усиления риторики. Умный читатель УЖЕ понял, прочувствовал, а ты подчёркиваешь. Но… Главное – «нерв», нарратив. Роман держит внимание, легко и естественно. При всей моей избалованности качественной прозой. Есть, конечно, сомнительные места. Ну как можно в 1937-м предсказать не просто неизбежность, а сценарий Второй Мировой? Ясно, что это «задним числом». – Мы уже спорили… на новогодних каникулах, кажется. Я тебе написал, что уверен: я всё понял бы ещё после Берлинской Олимпиады. Как месье Шантор. Помнишь, я приводил пример (безотносительно прямых аналогий!): когда в 1999-м я впервые увидел одного «помазанника» (речь, глаза, интонация, жесты, лексикон) – я не сомневался, к чему всё скатится в России. Плюс-минус несколько лет. – Хорошо, принято. Ну и ещё один момент, ты знаешь. Вопросы не к качеству текстов… – Я искренне пишу, я вкладываюсь в это, это для меня не бирюльки или разновидность интеллектуального развлечения. Там нет ничего такого, что написано «просто так», для количества знаков. В жизни я почти закрыт. Для большинства. В прозе – нет. Иначе не вижу смысла писать, безотносительно проблематики. – Я это вижу и знаю. Опять ты разжёвываешь очевидное :) Я не о том. Переходы слишком резкие. Вот двое мужчин умнО беседуют о политике, а потом… раз, и сентиментальная сцена. Пускай и в ином месте и контексте. Как-то более п л а в н о бы, Костя. – Я думал об этом. Знаешь, это как в жизни. Ты выходишь в выходной в магазин и просто прогуляться по пути. Вот красивая девушка мимо прошла. Через десять метров бомж роется в помойке. Потом ты слышишь обрывок какого-то разговора пенсионерок на тему «Ой, что делается, куда только Путин смотрит!». Врубаешь любимую музыку в наушники и лицезреешь июньские пейзажи в парке. Понимаешь, мы на контрастах живём. В миру. Здесь всё перемешано. Хаос и гармония. Земное и небесное. Главное и второстепенное. При том, что второстепенное рядится под главное – ежедневно, тонко, изощрённо. – Ну, да. Распятие в обыденности. – Это надо в скит уходить, чтобы абстрагироваться. Но и там… – Тем не менее. Несмотря на реальность, войну… Кость, скажи, ты не переборщил со смертями уже к концу IX главы? – Нет, и я тебе расскажу, почему. Война – это страшно. Всегда. Люди, чаще всего, гибнут внезапно и внешне бессмысленно. А не как в пошлом киноэпосе: трусы и злодеи убиты, положительный герой легко ранен, а супермэн вообще неуязвим. А если его убивают, это всегда эпик. Как гибель Чапаева или финал из фильма «Коммунист». – Здесь почти убедил. Но подумай потом над менее резкими акцентами, ладно? У тебя получится. А вот за что я ценю роман – любовь к т.н. «маленькому человеку». Это несвойственно нашей литературной традиции, особенно на фоне гуманитарной катастрофы. – Я и говорю: героя им подавай, а то и святого. Плакатного. А Мир спасали «маленькие люди». Знаешь, они бы предпочли тихо вернуться домой, обнять любимую женщину и вкусно поужинать. Но, как Эрик Жинол, попав в безжалостные обстоятельства отсутствия выбора, делают должное и посильное. И даже сверх. В этом – одна из истин. Но для пропагандонов (прости) они не годятся. – Когда ты дал мне прочесть финал, подумалось, что… Ой, рано ещё об этом, да? – Нет. Я тебе, как литератору по призванию и просто хорошему человеку, скажу, что сейчас сделаю на Прозе совершенно недопустимую, с точки зрения маркетинга, вещь. Ты поймёшь :) Я раскрываю финал, экономя время тех, кто читает из детективной составляющей: будут вместе, или нет? Потому как мне хотелось бы, чтобы роман приглашал читателя поразмышлять о чём-то важном. Тихонько и наедине с собой. Максимум, с самым близким человеком. Вот это было бы здорово, а не похвала за сюжет, слог, интригу. В финале они встретятся. В середине 60-х. В Сент-Луисе, потому что это мировая столица джаза. В том возрасте, когда лучшие годы позади, и земное счастье во всей полноте (плотское, душевное) уже невозможно. И Мир поёт уже не джаз, а рок. – Я понимаю, но это жестоко. Всего три месяца счастья, потом встречи урывками, а после – тонны страданий. – Ты знаешь мой ответ :) Когда отмирает плотское (по объективным законам биологии), становится очевидно: страсть это, или любовь? Как и ответ на вопрос: заканчиваются ли эти отношения земной жизнью? Это единственная духовная линия, что я себе позволил попытаться провести в романе. – Хорошо, соглашусь, только я менее категорично формулирую. Что есть плотское? Гулять, держась за руки, можно и в 70. Это ведь проявление и любви, и дружбы. Вполне земное. «Вербальное». – Я ровно об этом и подумал, когда описывал их первую брачную ночь. Гуляли по ночному Парижу, вернулись под утро и уснули. Счастливые…
Продолжение романа «Дети Декабря» – на этой неделе. © Copyright: Константин Жибуртович, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
