Из мыслей о перестройке

Константин Жибуртович: литературный дневник

Скажу честно, не отмечал как-то особо недавнее 35-летие объявленной Горбачёвым перестройки. И даже не слишком-то помнил точную дату, когда впервые прозвучало это слово в мае 1985-го – то ли Москва, то ли Ленинград, то ли Тольятти.


Идеальная память на те времена у меня иного свойства, и связана не с датами, а внутренними мироощущениями. Считаю, мне бесконечно повезло застать ту наивную, но насущную исторически эпоху, пускай и при нынешнем внешне безрадостном финале. И поскольку оценивать её в совокупности исторически явно преждевременно, а с моей стороны – самонадеянно, напишу в ином ракурсе.


В век постмодерна сплошь и рядом слышишь самопозиционирование, что меня не интересуют вопросы добра и зла и прочие философские теодицеи, а только то, что принесла эпоха лично мне. Позволю себе побыть постмодернистом :)


Уже в конце 80-х у меня присутствовало стойкое ощущение: вне зависимости от будущей обустроенности в жизни, нынешняя система не даст мне возможности реализовать свои способности, безотносительно их уровня. В СССР был невозможен открытый доступ ко всей полноте мировой культуры, нереально заниматься радиожурналистикой в формате 90-х, бессмысленно писать вещи поперёк «линии партии». Этот вакуум был очевиден тогда ещё школьнику старших классов. И парадигм в этой мертвечине, для себя лично, я не видел: Завод, ВУЗ, НИИ – внутренней разницы – никакой. Потухшие глаза после 30-ти, огромный живот в 40, унылое диссидентство на кухнях с вылавливанием «вражеских голосов», а в эпоху интернета – его китайский вариант, который интернетом не является.*


Это мои ощущения. Но сторонникам мнимой «сытости и стабильности» едва ли возможно понять человека, который согласится на доширак и чай без сахара, но будет иметь возможность послушать-попереводить новый альбом Дилана (один пример из сотен), чем пожирать икру под речи Андропова на съездах. 40 лет жизни убедили практикой: разговаривать всерьёз нам не о чем, слишком разные системы координат – и, соответственно, ценности. А для светлой ностальгии об аквариуме мне достаточно личных чёрно-белых фоток той эпохи.


Между тем, в любимые 90-е, лоскутно-невнятные нулевые и даже в неумно-реваншистские десятые я вполне себе жив, по внутренним ощущениям, не думая ни о какой старости. И не чувствуя несвободы – если помнить уровень советской.


Киви и Гиви в неволе не размножаются. К собирателям вручную воды из крана, благодатно выпущенной Горбачёвым, я никогда не примкну – по крайней мере, в трезвом уме и здравой памяти. И дни рождения Михаила Сергеевича, вне зависимости от моего уровня житейской сытости, буду праздновать всегда. Он для меня – Освободитель.


А более-менее объективные и диалектичные оценки той эпохе пускай формулируют будущие историки, по возможности свободные от яда идеологий. На расстоянии это куда более возможно, нежели сейчас, в эпоху ролевого реваншизма.


Я просто благодарен той весне 1985-го и по сей день.



*Всё это точно диагностирует Рязанов в «Служебном романе». Влюблённость от беспросветной скуки в унылой советской конторке: никакого созвучия там нет и близко, но есть желание персонажа Мягкова взорвать ватный мирок и (здесь соглашусь с Костей Латыфичем) возвысить своё либидо, уложив в постель начальницу. А у неё ровно тот же запрос, с поправкой на комплекс «годы идут, я никому не нужна».


За Надю с Женей из «Иронии судьбы» переживаешь, даже зная финал, а здесь – ноль эмпатии: честнее напиться и устроить драку, чем выдумывать схожие «любови» в офисе.



Другие статьи в литературном дневнике: