Любимые шестидесятникиВозвращаемся к шестидесятникам. Сегодня на моей странице – о Бродском в честь недавнего крупного юбилея, и Beatles, вне повода. А в Дневнике приведу цитату Дмитрия Быкова, с коей категорически не согласен: «Влюбитесь несчастливо и вас сразу же утешат стихи Бродского. Это поэт для трагических коллизий. Для счастливых людей или для людей гармонических он совершенно излишен. Он для того, чтобы уважать себя в поражении. Он для того, чтобы повторять – «был же и я когда-то счастлив». Для того, чтобы читать «Письма римскому другу». Для того, чтобы в восемнадцать лет говорить: Приезжай, попьём вина. Закусим хлебом или сливами. Расскажешь мне известия. Вот такой стоицизм старческий, который у него-то был в 32 года, а в 18 лет это вообще безупречно действует...» (из лекции об Иосифе Бродском)
Между тем, жизнь Бродского в совокупности я бы не назвал поражением – напротив, если не триумфом духа, то, как минимум, упрямством воли, о котором всё замечательно сформулировал Франкл. Где-то до начала 70-х он отчаянно дрался за то, чтобы выстрадать право заниматься исключительно своим призванием, вне цензуры и ни от кого не прячась. Он выиграл эту драматичную партию, невзирая на неизменно-глухие отказы советских литредакций, обвинение в тунеядстве, суд, ссылку на лесоповал и участь прижизненного изгоя, если бы не эмиграция. «Делают нашему рыжему биографию», как привычно съязвила Ахматова… но нет, я не согласен с формулировкой. В социуме чёрно-белого Ленинграда 60-х уникальная биография прорисовывалась у тебя, едва ты находил мужество и сокрытые внутренние ресурсы следовать собственным принципам и не становиться литературным флюгером. Этого, к слову, Бродскому многие не способны простить до сих пор, вне зависимости от того, что произносят на публике. Ибо жизнь учит иной мудрой практике: Если не способен побить их – присоединись к ним. Иначе, сомнут, выплюнут и не вспомнят. И вот, выясняется – и не в голливудской story, а в реальности – сомнут далеко не всегда и не каждого. Но почву для обид я не вижу в упор. В определённый момент, безотносительно талантов, перед каждым встаёт прямой и безжалостный вопрос: какой частью зоны личного комфорта ты способен пожертвовать ради искусства? И если честно отвечаешь сам себе, что ничтожно малой, бессмысленно кивать на Бродского, который (в определённые моменты жизни) и вовсе из этой зоны выходил вне всяких компромиссов. Что до зависти, то её глубинная природа в отношениях поэтов мне всегда была неясна и виделась актом глупости. Чувство неполноценности может возникнуть разве что тогда, когда один синтезирует-творит, а другой прижизненно нем. Если творят оба, разность уникумов становится взаимным топливом для роста. Зависть не является «продуктивным негативом», двигающим искусство, как провозглашает сегодня часть постмодернистов. Мол, я обзавидуюсь, встряхнусь и напишу ещё лучше. Слишком зыбкая почва, слишком банальный и древний порок. Кушнер, кажется, произносил, что поэты как две красавицы. Дружба невозможна, только конкуренция (а зависть – один из её оттенков). Не в состоянии понять и эту «истину». По-моему, нет ничего выше способности общаться на одном, и не всем доступном языке. А стихи у каждого – свои. В природе одна травинка не похожа на другую, при едином Логосе. А по-человечески зависть понятна, конечно. Хоть и не красит никак.
© Copyright: Константин Жибуртович, 2020.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
