На день рождения Александра Беляева

Константин Жибуртович: литературный дневник

В комментариях к прекрасному мини-эссе Александра Гениса многие читатели не избежали искушения сравнить Беляева с Уэллсом – и очевидно, что англичанин выиграет эту партию, не доводя до эндшпиля. Мой выбор, если уж встаёт вопрос «или-или» тоже очевиден с юности: «Голова профессора Доуэля» казалась мне талантливым комиксом, а «Остров доктора Моро» вызывал дрожь, «Человек-амфибия» и «Остров погибших кораблей» увлекали, но не оставляли того послевкусия, что «Человек-невидимка» и «Машина времени», а «Дверь в стене» в мои 17 прикончила всякий атеизм – вне авторитетных свидетельств или сложных богословских обоснований.


Но все эти сравнения хромают, невзирая на то, что писатели являлись современниками и творили в схожем жанре с плоским определением «фантастика». Состязанием по гамбургскому счёту это не было, и стать не могло, как и родством душ, что возможно установить в случае с Чеховым и О.Генри. Нет, здесь оба двигались из совершенно разных исходных точек к непохожим финалам, пускай и в одном внешнем пространстве.


Беляев искренне принял идеи «нового мира», Уэллс демонстративно не привязывался ни к одной из них, всюду отыскивая роковые изъяны. Беляев всю жизнь боролся с тяжёлым заболеванием, из-за которого периодически становился недееспособным, Уэллс свободно перемещался по миру, и мог трижды посетить Россию – а это, по сути, три разных страны – дореволюционная, при Ленине, при Сталине, но его совершенно не заботило, как воспримут эти визиты на Западе. Беляев жил пусть под благосклонной, но цензурой, Уэллс откровенно насмехался над литературоведами, установив сколь незримый, столь же и прочный контакт с читателями, словно в его распоряжении были соцсети. В конечном итоге, один ушёл из жизни в свои 57 в оккупации, страшной смертью от голода, другой – на пороге 80-летия в лондонском доме, имея время попрощаться с родными и близкими.


Александр Беляев – тот самый случай, когда талант едва не сгубили болезнь и мытарства вместо необходимой индивидууму свободы – в том числе, свободы не думать о хлебе насущном. В этой ситуации, я думаю, он создал всё, на что был способен. И сегодня достоин скорби и доброй памяти намного более, чем литературоведческих анализов и сравнений с теми, к кому судьба и провидение оказались намного щедрей и гуманней.





Другие статьи в литературном дневнике: