Осторожно, субъективно!Бродский для меня был и останется лучшим, что случилось с поэзией в ХХ веке. Пусть и не единственным. Во всём ином, моё отношение к нему, как к простому смертному – и далеко не лучшему «из двуногих» в среде современников. Я вообще лет 10 убеждён, что осознание тресоставности личности (тело – душа – дух) – самая прочная защита как от идеализации художника, так и от разочарований, неизбежных при сотворении кумира. История любви Бродского к Марине Басмановой для меня есть одна из тех изнанок, что низводит высокое до телесного и раскрывает те душевные слабости личности, с коими каждый ведёт схватку всю жизнь в состоянии то холодной, то горячей войны. Мифологи поэта преподносят Басманову предсказуемо: была дурочкой, хоть и неплохой художницей, воротила нос, допускала близость под напором Иосифа, в отместку изменила с литератором Бобышевым (здесь обязательно звучит – кто Бродский, и кто Бобышев?), а потом всю жизнь тихо сожалела о сумме глупостей, но гения уже не вернуть. В реальности, как свидетельствуют близкие друзья, чьи откровения на днях приоткрыла Ирина Карпинос, всё выглядело иначе. Марина Бродского просто не любила (как это возможно? – вновь возопят фанаты). Да запросто. Сплошь и рядом – жизненные истории миллионов. Когда сердце произносит «Нет», оно чаще всего не нуждается в обосновании ответа – он насущен отвергнутым, биографам и зевакам со стороны. Бродский с горечью признаётся близкому другу в кухонно-питейном разговоре, что у Марины была та претензия к поэту, что он «выносил ей мозг». После эмиграции они нерегулярно общаются по телефону и почтой, он пытается прочесть ей новые стихи, а финал в 1989-м совершенно не голливудский: Марина (в который уже раз?) наотрез отказывается прилететь к Бродскому-нобелианту и вскоре выходит замуж. Это история не сдающегося до последнего выдоха собственничества с одной стороны и дружеского интереса, чаще граничащего с равнодушием, чем с минутами взаимности – с другой. Бродский не мог этого не ощущать ещё в 60-е, при всех поправках на влюблённость – но душа пускается в безнадёжную авантюру, а после бессильно мстит: все эти «Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером» или «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря» для меня в ряду самых беспомощных стихотворений Иосифа, и до конца своих дней ему не дано было чуть более объективно взглянуть на затянувшуюся и опустошающую страсть – так, как это сделала Ахматова в самой совершенной, на мой вкус, лирике о безвозвратно утраченном («Я не любви твоей прошу/Она теперь в надёжном месте).* В лирике Ахматовой нет места инфантильным обидам, желчи или мести. Её язык выше сведения личных счётов: не разглядел родственную душу – твой выбор, но ко мне не приближайся, отныне я с тобой незнакома. Вот этот прямой взгляд в лицо реальности с отныне уместной защитой личного пространства меня у Ахматовой восхищает. На контрасте с линией Бродского – фотографии Басмановой, множащиеся иллюзии, попытки воскресить былое и детское отрицание не взаимности. Басманова, по сути, отравляет его существование на всех этапах жизни, пусть и рождая гениальную лирику – но лишь там, где он не обращается напрямую к своей страсти («Сад громоздит листву»). Ничто не ново под луной. Кажется, первым пострадавшим от суммы собственных иллюзий оказался Катулл за много столетий до рождения Бродского. Упорство в личной слепоте, свойственное многим людям искусства, порождает, увы, неизбежно отталкивающие факты из биографии: о подлинно любившей поэта Марии Соццани – умнице, владеющей четырьмя языками, способной оценить оттенки поэзии (диссертация о Цветаевой) и просто красивой женщине, Бродский отзывается как о породистом скакуне с прекрасной родословной «Она чистая и снаружи, и с изнанки». В моём восприятии, произносить такое о женщине нельзя: так оценивают вещь из антикварного магазина. Но, быть может, именно всё это Бродский подразумевал прежде иного, когда произносил, что Бог его, вероятно, простит. Он себя – уже нет. Кажется, этот финал – одинокое утро в Бронксе, томик греческих поэтов на столе, фотография Басмановой (Мария относилась с пониманием) и мгновенный сердечный приступ без возможности попрощаться – схож с мученическим венцом не менее, чем гибель на дуэли Пушкина или в геополитическом конфликте Грибоедова. А мучеников судить уже не нам.
Но мудрые прими советы: А этим дурочкам нужней Когда же счастия гроши В мою торжественную ночь Анна Ахматова © Copyright: Константин Жибуртович, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
