167 Словесное искусство при шизофрении
Ььььь: литературный дневник В корне всей проблематики состояний языковой компетенции и творческих возможностей позднего Гёльдерлина лежит вопиющее противоречие между его неспособностью к общению с окружающими и нетронутым даром незатрудненного, спонтанного, целенаправленного поэтического импровизирования. Все, что относится к речевому общению, — обмен репликами, вопросами и ответами, внятность собственной речи и слушательское внимание, осмысление своих и чужих высказываний — вся техника речевого контакта была, в сущности, разрушена. Но подлинные чистые монологи, которые, в противоположность руинам бытовой речи Гёльдерлина, сохранили неприкосновенное единство и цельность языкового облика — это созданные им на закате жизни стихи.
Позднейшую, дальше всего отстоящую от стиля прозаической речи поэтическую манеру Скарданелли (псевдоним Гельдерлина) интересно объясняет идея Синклера, переданная Б. фон Арним: «в измученном уме Гёльдерлина сам язык строит мысль, ибо он больше человеческого духа, который лишь раб языка...
Но законы духа — метрические, я чувствую это в языке: он набрасывает на дух свою сеть, чтобы тот, уловленный, смог выразить божественное» (Г ю н д е р о д е, 1,327).
Больной шизофренией, по наблюдению Р. Леодольтер, «избегает диалога и столкновения с окружающим миром, сознательно или бессознательно» (Леодольтер, 92); таким образом, «возможность или готовность к коммуникации», т.е. «диалогическая компетенция» больного в большей или меньшей степени утрачивается, тогда как «монологическая компетенция» остается сохранной. Язык Гёльдерлина — классический пример разрушенной диалогической компетенции при одновременной
сохранности и даже возрастания отчетливо выраженного монологического мастерства.
Стихи Скарданелли отличаются от социального языкового общения тем, что они последовательно исключают всякие отсылки к ситуации речи. Они не содержат в себе никаких деиктических языковых знаков, никаких индексов речевого общения. (Значение различных индексов для нашей повседневной речи особенно ясно показал Ч. С. П и р с - 4.554.)
В поздних стихах Гёльдерлина, по наблюдению Ф. Байсснера, непосредственные обстоятельства не касаются сознания поэта; с этим согласуется то, что «он, собственно, никогда не изображает события в его конкретном своеобразии... об этом говорит характерная привязанность к обобщающему союзу «когда» (Б а й с с н е р, 7), которым начинается более трети позднейших стихотворений (Н 261-312). По Байсснеру, Гёльдерлин заботливо удаляет из стихов все особенное, личное — «случайное», по его выражению. При сопоставлении двух полюсов языкового поведения поэта кажется полезным напомнить слова К. Бюлера (Бюлер, ИЗ), что
«деиксис и именование — совершенно разные акты, и слова указательные и именующие принадлежат двум резко разграниченным классам».
Исходя из этого, можно сказать, что «свободным от именования указаниям», из которых состояла квазидиалогическая деятельность Гёльдерлина в обыденном общении, его стихии противостоят как «свободное от указаний наименование».
В лирике Скарданелли и в других позднейших стихах Гёльдерлина отсутствует грамматический класс шифтеров , т.е. языковых средств, которые характеризуют сообщение в связи с актом речи и его участниками (ср. Якобсон, 35). Отсутствие этого класса слов особенно впечатляет при сравнении с ранними, диалогически ориентированными сочинениями, где центральная роль шифтеров очень выразительна. В контраст полному отсутствию актуальных лиц речевого акта — первого и второго—в последнем периоде, элегия из цикла Диотимы (Wenn aus der Feme, ок. 1820) в своей 51 строке насчитывает 26 личных местоимений 1-го и 2-го лица в разных падежных формах, сверх того — 6 притяжательных шеіп и dein и большое число глагольных форм тех же двух лиц. Позднейшей монополии немаркированного презенса в элегии Диотимы соответствует переплетение настоящего времени с формами маркированного претерита; модальные отношения, которые впоследствии вытеснятся немаркированным индикативом, здесь представлены формами императива и конъюнктива. Такие внешние показатели диалога, как вопросы, призывы, утверждения, восклицания, в стихах последних лет уже не встретятся. Глаголы говорения (verbum dictionis) и их «говорение» (dictum), изображающие сам речевой акт: 5 So sage, wie erwartet die Freundin dich? — 9 Das jnufi ich sagen, einiges Gute war //In deinen Blicken, — j 5 Ja! ich gestand es, ich war die deine. - 49 Du seiest so allein in der schonen Welt // Behauptest du mir immer, Geliebter! , показательные для элегии Диотимы, также исчезают в дальнейшем изменении лирики Гёльдерлина.
Грамматические черты такого рода, как в обсуждаемой элегии, пронизывают гёльдерлиновскую поэзию 20-х гг., вплоть до послания «Dem gnadigsten Herrn von Lebret» (зима 1829/30, H 282,908).
Позднейшие поэтические монологи Гёльдерлина исключают всякий намек на сам акт речи и его момент, на действительных участников общения. Табуированное имя отправителя решительно вытеснено Скарданелли; адресат стиха и судьба рукописи, помеченной возможно удаленной датой, становятся совершенно безразличны для автора. Грамматические времена текста ограничиваются немаркированным настоящим временем.
Это «торжество презенса» (Бешенштейн, 44) как бы отменяет временную последовательность, открывая «в каждом времени года полноту круговорота времен». Гомбургский этюд «О методах действия поэтического гения» может по-новому осветить символику Скарданелли:
Гёльдерлин предостерегает поэтов от «бесконечности изолированных моментов» и одновременно от «мертвого и умертвляющего единства».
В лирическом презенсе должна быть познана «преходящесть бесконечного», в которой «противостояние и единство нераздельны» (Н IV, 251).
Мучительные усилия Гёльдерлина сообщить своим посетителям чтолибо абстрактное контрастно восполняются, как остроумно заметил Тюрмер (44), безо всякого усилия возникающими стихами Скарданелли.
Отсутствие деиксиса выражается в таких стихах, как «Die Aussicht» цепочками абстрактных слов; нужно отметить, что многие чисто понятийные существительные, неизвестные стихам 20-х годов, впервые появляются в позднейших (Aussicht, Erhabenheit, Erscheinung, Geistigkeit, Gewogenheit, Innerheit, Menschheit, Vetgangenheit, Vertrautheit и др.). «Геометризация» (по мнению психиатров, типичнейшая черта шизофренической образности) поздних стихов Гёльдерлина тесно связана с отсутствием в них деиктических знаков. Стихотворными монологами Скарданелли управляет «инроверсивный семиозис», они становятся «сообщением, несущим свой смысл в себе самом». Как показывает «Die Aussicht» и родственные
ему стихи, между составными частями текста выстраиваются многообразные соответствия: такое взаимопроникновение частей, как и их интеграция композиционным целым, и придает силу магического воздействия этим, по видимости, наивным стихам (ср. Якобсон , 70).
«Гёльдерлин и сущность поэзии» — так называется речь, с которой 40 лет назад, 2 апреля 1936 г. выступил в Риме Хайдеггер. Философ избрал и прокомментировал пять ключевых слов из наследия поэта: типично гёльдерлиновскую концовку стихотворения «Andenken» (1803): Was bleibet aber, stiften die Dichter («чему остаться — решат поэты», Н 189) и четыре строки, которыми обрывается незаконченный набросок 1801 г.: «Versdhnender der du nimmergeglaubt». Важнейшая из этих строк — Seit ein Gesprach wir sind («ибо мы — речь») привела Хайдеггера к следующему рассуждению (Хайдеггер, 38): «Мы - люди - речь. Бытие человека коренится в языке, но язык осуществляется в речи. Она не просто способ осуществления языка: язык бытийствен только в качестве речи. То, что мы называем языком, словесный состав и правила соединения слов — лишь предпосылка речи. Но что же речь? Очевидно, обсуждение друг с другом чего-то. Так речь служит прихождению-друг-к-другу». Какими бы ни были взгляды Гёльдерлина на мир и язык в XVIII в., весь его позднейший путь — опровержение такой концепции. Не в качестве речи, но в качестве стихотворения стал для него бытийственен язык со всем своим словесным запасом и правилами соединения слов, тогда как обсуждение с кем-либо чего-либо и прихождение к другому, чем дальше, тем отчетливее становятся пустой прихожей у входа в язык: «Чему остаться, решат поэты». Сообщаемое событие исключает из чисто поэтического сообщения всякую отсылку к речевому акту.
Р. Якобсон "Работы по поэтике"
Со-бытие даст понимание сути существования. То есть подарит всем и каждому смысл жизни. Со-бытие упразднит собой общее представление о времени и сущем, поставив в центр всего личное Бытие.
© Copyright:
Ььььь, 2020.
Другие статьи в литературном дневнике:
