Патрик Зюскинд Парфюмер

Ниагара Фолз: литературный дневник

- Может, от него исходит неприятный запах...????
- От него вообще ничем не пахнет.
- Вот видишь Вот оно, знамение Будь он одержим дьяволом, от него бы воняло!..


- Стало быть, - начала кормилица, - так сразу не скажешь, потому как ... потому как они не везде пахнут одинаково, хотя они везде пахнут хорошо, понимаете, святой отец, ножки у них, к примеру, пахнут. Как гладкие теплые камешки ... нет, скорее, как горшочки ... или как сливочное масло, да, в точности, они пахнут, как свежее масло. А тельце у них пахнет ... ну вроде галеты, размоченной в молоке. А голова, там, сверху, с затылка, где закручиваются волосы, ну вот тут святой отец, где у вас ничего уже не осталось, - и она постучала Террье, остолбеневшего от этого шквала дурацких подробностей и покорно склонившего голову , по лысине, вот здесь , точно, здесь, они пахнут лучше всего. Они пахнут карамелью, это такой чудный, такой сладкий запах, вы не представляете святой отец! Как их тут понюхаешь, так и полюбишь, все одно - свои они или чужие. Вот так и должны пахнуть малые дети, а больше никак. А если они так не пахнут, если они там, сверху, совсем не пахнут, ровно как холодный воздух, вроде вот этого ублюдка, тогда ... Вы можете объяснить это как угодно, святой отец, но я, - и она решительно скрестила руки на груди и с таким отвращением поглядела на корзину у своих ног , словно там сидела жаба, - я, Жанна Бюсси, больше не возьму это к себе!
Патер Террье медленно поднял опущенную голову и несколько раз провел пальцем по лысине , словно хотел пригладить там волосы, потом как бы случайно поднес палец к носу и задумчиво обнюхал .


- Как карамель? .. - Спросил он, пытаясь снова найти строгий тон. Карамель! Что ты понимаешь в карамели? Ты хоть раз ее ела?
- Не то чтобы ... - сказала кормилица.


Тот, кто подобно ему пережил собственное рождение среди отбросов, уже не так-то легко позволит сжить себя со свету. Он мог целыми днями хлебать водянистые супы, он обходился самым жидким молоком, переваривал самые гнилые овощи и испорченное мясо. На протяжении своего детства он пережил корь, дизентерию, ветряную оспу, холеру, падение в колодец шестиметровой глубины и ожоги от кипятка , которым ошпарил себе грудь.
Хоть у него и остались от этого шрамы, и оспины, и струпья, и слегка изуродованная нога, из-за которой он прихрамывал, он жил. Он был вынослив, как приспособившаяся бактерия, и неприхотлив, как клещ, который сидит на дереве и живет крошечной каплей крови , раздобытой несколько лет назад.
Для тела ему нужно было минимальное количество пищи и платья . Для души ему не нужно было ничего. Безопасность, внимание, надежность, любовь и тому подобные вещи, в которых якобы нуждается ребенок, были совершенно лишними для Гренуя. Более того, нам кажется, что он сам лишил себя их, чтобы выжить, - с самого начала.

Крик, которым он заявил о своем рождении, из-крик под разделочного стола, приведший на эшафот его мать, не был инстинктивным криком о сострадании и любви. Это был взвешенный, мы чуть было не сказали, зрело взвешенный крик, которым новорожденный решительно голосовал против любви и все-таки за жизнь. Впрочем, при данных обстоятельствах одно было возможно только без другого , и потребуй ребенок всего, он без сомнения тут же погиб бы самым жалким образом . Хотя ... он мог воспользоваться тогда предоставленной ему второй возможностью - молчать и выбрать путь от рождения до смерти без обходной дороги через жизнь , тем самым избавив мир и себя от огромного зла . Однако, чтобы столь скромно уйти в небытие, ему понадобился бы минимум врожденного дружелюбия, а им он не обладал. Он был с самого начала чудовищем. Он проголосовал за жизнь из чистого упрямства и из чистой злобности .


Вскоре он различал по запаху уже не просто дрова, но их сорта: клен, дуб, сосна, вяз, груша, дрова старые, свежие, трухлявые, гнилые, замшелые, он различал на нюх даже отдельные чурки, щепки, опилки - он различал их так ясно, как другие люди не смогли бы различить на глаз .


Когда она умерла, он положил ее на землю среди косточек мирабели, сорвал с нее платье, и струя аромата превратилась в поток, захлестнувший его своим благоуханием. Он приник лицом к ее коже и широко раздутыми ноздрями провел от ее живота к груди , к шее, по лицу и по волосам и назад к животу, по бедрам вниз, по икрам, по ее белым ногам. Он впитывал ее запах с головы до ног, до кончиков пальцев, он собрал остатки ее запаха с подбородка, пупка и со сгибов ее локтей.


Ах, как это дурно, что порядочный человек должен так изворачиваться! Как тяжело жертвовать самым драгоценным, что имеешь - столь жалким образом пятнать собственную честь.


Куда ни погляди, всех лихорадит. Люди читают книги, даже женщины.




Однако теперь он больше ничего не думал. Он просто больше не успевал думать - слишком много было работы.


а, он заставит их полюбить себя. Оказавшись в сфере воздействия его аромата, они будут вынуждены не только принять его как себе подобного , но полюбить его до безумия, до самозабвения, он заставит их дрожать от восторга, кричать, рыдать от блаженства, едва почуяв его, Гренуя, они будут опускаться на колени, как под холодным ладаном Бога! Он хотел стать всемогущим богом аромата, каким он был в своих фантазиях, но теперь - в действительном мире и над реальными людьми. И он знал, что это было в его власти. Ибо люди могут закрыть глаза и не видеть величия , ужаса, красоты, и заткнуть уши, и не слышать людей или слов. Но они не могут не поддаться аромату. Ибо аромат - это брат дыхания. С ароматом он войдет в людей, и они не смогут от него защититься, если захотят жить. А аромат проникает в самую глубину, прямо в сердце, и там выносит категорическое суждение о симпатии и презрении , об отвращении и влечении, о любви и ненависти. Кто владеет запахом, тот владеет сердцами людей.



Ужасные зловонные туманы все поднимались из бездонной топи его души , пока народ вокруг него стонал, изнемогая в безудержных сладострастных содроганиях.



Другие статьи в литературном дневнике: