Тётёля

Анна Дудка: литературный дневник

"Был такой энтузиазм, все пели "Боже, царя храни!" - началась Первая мировая"


"Тётёлю разбирали на воспитание детей. Она воспитала совершенно всех. Позже, уже на кладбище, мы пытались посчитать, скольких она взрастила. На восемнадцати сбились. Не самым последним воспитанником была и моя родная бабушка Катя". Вспоминает Роман Шмельков.


Бабушка Ольга, тётя Оля, Тётёля некоторое время жила в коммуналке в доме на Аргуновской улице. В комнате стоял огромный комод с резным купеческим зеркалом. Амальгама по краям шелушилась маленькими овальными пятнышками. На комоде стояли фарфоровые слоники и давно пустая бутылочка «Красного Мака» в коробочке с кисточкой. Слоники шествовали куда-то по вязаной салфетке, а коробочка удивительным образом распространяла стойкий запах старой Москвы.


На стене висела огромная фотография дирижабля «В-6» в тонкой мельхиоровой рамочке и портрет деда Константина, погибшего при попытке спасения Папанинцев. Самым привлекательным в комнате был холодильник - железный ящик, выставленный в окно. Там можно было прятать что-то важное у всех на глазах. В детстве мне это казалось захватывающим.
На кухне была старенькая плита, которую вечно приходилось отмывать за соседом алкоголиком. Когда Тётёля готовила яичницу, это был настоящий ритуал. Разбив яйцо, она старательно выскребала остатки стекающего белка маленьким круглым ножичком и даже заглядывала внутрь, словно ожидая увидеть там нечто удивительное.


Бабушка - "пьяница"
Возле кровати в углу стоял узкий дубовый шкаф со стеклянной дверцей. Были полки, куда лазить не разрешалось, там, в полумраке, поблескивали фарфоровые статуэтки, но были полки, любопытство к которым поощрялось. На самом почетном месте располагалось полное собрание Диккенса в пыльном зеленом переплете, которого Тётёля боготворила и перечитывала в тысячу первый раз.


На боковой стороне шкафа была привинчена лампа, которая нависала над изголовьем. В ней вечно что-то отходило, тогда Тётёля звонила мне, я приходил, бил кулаком по стенке шкафа, что-то трещало, и лампа зажигалась. Считалось, что я её починил. В ее теплом свете мы частенько перекидывались в картишки. «Дурочка» не гоняли, признавался только «Пьяница». Выигрывая, я всегда радовался, что бабушка пьяница, с чем она скорбно соглашалась, в тайне подпихивая мне тузов.


Личная жизнь
Личной жизни у нее никогда не было. Из фотографий я помню только довоенную в Ялте на пляже и крошечную карточку молодого капитана с осиной талией и бутоньеркой в петлице, датируемую 1916 годом: "Ошивался какой-то..."


Тётёлю разбирали на воспитание детей. Она воспитала совершенно всех. Позже, уже на кладбище, мы пытались посчитать, скольких она взрастила. На восемнадцати сбились. Не самым последним воспитанником была и моя родная бабушка Катя. Так как она была самая мелкая в семье, Тётёля называла её Тапка.


Когда она стала стара, а стара она была всегда, как мне казалось, она переехала к нам. В новой комнате она моментально воссоздала прежнюю, с расположением комода, шкафа, и даже лампа, повешенная на кривой шуруп, все также барахлила и требовала мастерского удара кулаком.


Тётёля была ласкова, но не сентиментальна. Воспоминания ее были едкими и точными. Любила рассказывать про то, как видела государя с дочками в открытом ландо, которые ехали на Виндавский вокзал. Тогда у прадеда был обувной магазин с комнатами на углу Трифоновской и 1-й Мещанской (Проспект Мира). Заканчивала неизменно рассказом о наглом, с её точки зрения, просителе, кинувшемся с челобитной под копыта лошадей:
- Его, голубчика, наши казачки быстренько под белы рученьки унесли.
Такое развитие событий ей почему-то казалось совершенно справедливым. Почему казачки наши, тоже было непонятно.


В военные и довоенные годы Тётёля работала на коммутаторе в старом аэропорту. Кто-то из летунов ухажеров предлагал ей покататься на «Максиме Горьком». Несмотря на то, что в те годы это был самый известный самолёт, она ему не доверяла и называла «большой железякой». Дальнейшая судьба самолёта только утвердила её в мысли, что она поступила осмотрительно.


В тридцать девятом году ей запомнилась встреча с Риббентропом. Перед посадкой в аэропорту соблюдался режим секретности, так что даже занавески в столовой персонала просили задвинуть. Тётёля была любопытна и сбежала на лётное поле. Там нос к носу наткнулась на делегацию в чёрных цилиндрах. Каждый раз, рассказывая о самолёте со свастикой на хвосте, она делала упор именно на цилиндрах.


О возрасте


Тётёля иногда любила бравировать возрастом. Как-то раз она послала меня в магазин: "Пойдёшь в начало Королева мимо пруда, там где твой отец любил купаться".- "Тётёль, там нет пруда!" - "Ещё бы, его засыпали перед войной!"
Кажется, 22 июня, когда по всем каналам шли фильмы про войну, Тётёля смотрела на старом ламповом «Рекорде» какую-то драму. Она внезапно откинулась на стуле и мечтательно сказала: "Боже, какой был энтузиазм, подъём, мы с отцом пошли в лабиринт Сокольников, заказали самовар, все радовались, пели «Боже Царя храни». А ведь началась война!» У меня отвисла челюсть, и я неуместно спросил: "Какая?!" Тётёля осклабилась: "Какая-какая, такая, Первая мировая!"


В 104 года она вдруг решила оформить инвалидность и жутко смутилась тем обстоятельством, что в момент прихода окулиста сидела с томиком Диккенса без очков. Окулист с порога спросил: «Сколько?» Тётёля ответила, молодясь: «102»! Врач шлепнул печать и ушёл.


Тётёле я обязан частыми гуляньями в Останкинском парке. До сих пор сохранилась фотография, где я сижу на льве при входе в усадьбу Шереметевых.


Она научила меня читать. Помню, что дойдя до буквы «К» в букваре, я гордо сказал ей: "Дальше не надо, я умею!" Каким образом так получилось, до сих пор не ясно. Но самое главное - я обязан ей этим уходящим тёплым ощущением старой московской семьи, картишками в свете лампы, спокойной уверенности, что, что бы ни было в темноте за окном, пока я нахожусь в круге этого света, всё будет хорошо и бояться совершенно не стоит.


"Московские истории" за 4 сентября 2019 на Яндексе-Дзен. Здесь ещё и фото



Другие статьи в литературном дневнике: