***

Юрий Николаевич Горбачев 2: литературный дневник

Шаманкина шарманка


(рассказ ямщика)


Случилось это со мной недалече от села Разминухино на Московском тракте неподалеку от заброшенной каторжной пересылки и старого церковного кладбища. Здесь мы, ямщики, лошадей меняли. Фельдъегеря с правительственной почтой, торопясь, требовали свежих коней, штобы мчаться дальше. И мы перепрягали своих коренных и пристяжных. И на таком постоялом дворе со сменами лошадей в любое время года надо было быть начеку. Хоть ямщик-борода лопатой- заспорит-кому допрежь свежих лошадей предоставлять, хоть офицер какой -важная птица для специальных поручений в гусарском ментике со снурками, ежели чево не по ихнему, могут и хай понять, и кулаком приложиться.Хотя -мне и кулаком по visage* , и розгами исполосованная спина- не в диковину, ведь я из разжалованных поручиков. Хоть и дворянин из небогатых , а за то, што стоял на Сенатской в карре, уже присягнув Константину и не желая присягать Николаю, -сослан был в Сибирь. Как поётся в каторжной песне :"За что ты прикованный к тачке -сюда в рудники к нам пришёл?" А за то и пришёл, гремя кандалами.Но скоро вышел на поселение. Вначале конюхом подвизался у коменданта острога, а потом обзавёлся своими лошадьми -и подался в ямщики.


Из рязанских помещиков-однодворцев совсем в сибиряка перековался. А зимы -то здесь лютые. Сибирь! И как заладит метель-ни зги не видать. На три шага вперёд -так застит белый свет, что -ни неба, ни дороги не разглядеть.Так крутят снежные вихри, што лошади встают, как в копанные,-и ни шагу далее.


-Ты што, сиволапый! Я письмо от японского императора государю везу! А ты! Подождёшь. Ничо, што твои клячи уморились...Поспишь здесь,mon cher ami** , на топчанчике! -орал на меня фельдъегерь в треуголке с пышным султаном, в плаще подобном крылам коршуна.
Не прошло и пятнадцати минут, как упал он в сани с медвежьей полстью- и вместе с конями , ямщиком и плетью в его руке, их засосало в воронку немилосердной пурги.


Я сел за стол трактира, чтобы согреться водкой. Заведение это служило одновременно и постоялым двором , и конторой ямской станции. Довольно-таки просторное помещение выглядело опрятно и было хорошо натоплено. От изразцов печи-голландки с фантастическими птицами на них, веяло жаром. Рядом с поддувалом, в коем мерцали проваливающиеся сквозь колосники уголья, бугрилась охапка поленьев с задирами бересты на них. В щели неплотно прикрытой дверцы топки плясали языки пламени.


Отсветы огня блуждали по стенам, высвечивая то лосиные рога, то оскаленную морду волка, то чучело медведя. Украшали интерьер и чучела птиц. Краснобровый глухарь -на ветке.Лирохвостый тетерев -на противоположной стене. Глазастая сова. Как видно, хозяин постоялого двора был заядлым охотником. Под потолком, со стропил свисали многочисленные пучки сушёных трав и было ясно, что хозяйка,конечно же, травница и знахарка.


Немногочисленные постояльцы сидели за столами. Тощий дядька в расстёгнутом армяке, обливаясь потом, доедал куриную ногу. Полноватый бородач прикладывался к чарке и гонял вилкой по блюдцу солёный груздочек. Разночинец в пенсне курил сигару, пил чай из гранёного стакана в подстаканнике, читая газету.

Дородная хозяюшка в чепце и закрытом под самое горло платье выставила на сколоченный из прочных сосновых плах стол пузатенький штоф с имперским орлом на боку. Я тут же плеснул согревающего в свою каторжанскую медную кружку-и, приложившись, почувствовал , как тепло вливается в меня расслабляющим блаженством.


-Однако, барин-то не доедет! -проскрипела в углу под образами старуха, попыхивая трубочкой.-Как есть не доедет! Не на ту дорогу свернула повозка-то.Вижу!
-Как видите? - поперхнулся я второй порцией спиртного, забыв о закуске, которая уже была передо мной. На услужливо поданной тарелке лежало что-то круглое и скользкое.
- А так -вижу! Сквозь вот эти бревенчаты стены и метель. Такой дар у меня...


Я присмотрелся к старухе. Огонёк попыхивающей трубочки помог мне. Это была либо бурятка, либо хакаска, либо эвенкийка. Представительница тех обитающих в Минусинской котловине народностей, кои ещё не утратили дарованных природой способностей ясновидения и колдовских чар. Глазки щелочки. Широкие скулы.Провалившийся рот. Седые космы. Балахон увешанный оберегами.


-Вот -обменяла в городе на соболиные шкурки шарманку -и везу в стойбище!-она похлопала корявой ладонью по упёршемуся в пол штырем ящику с ручкой и ремнём. А то всё бубен да бубен. Духам-то поди надоело за тысячи лет.И хоть молчат менгиры, а я то знаю-хочется им новой музыки...В городах -то уж на чём только не играют. Я бы и скрипку купила, и даже фортепиану, но где мне , старой , научиться уже на них играть? А духам бы по душе пришлось! А тут -знай крути ручку -и музыка сама льётся! Вот послухайте -тка!

Шаманка отложила трубку, из коей всё ещё вился дымок.Позвякивая оберегами, она вышла из - за стола, накинула на шею ремень и крутнула ручку...


От звуков музыки зашуршали пучки трав под потолком. Это было што-то до боли знакомое. Кажется "По диким степям Забайкалья..."


Но главное- стоило старухе крутнуть ручку, как всё затряслось, заскрипело и зашаталось.Посыпалась за шиворот труха сушёных трав.Рухнул на пол тетерев. Трактир начал совершать вращательное движение. Пол поплыл под ногами. Постояльцы повскакивали из-за столов.
Я хотел было закусить выпитое уже из практически пустого полуштофа, ткнул вилкой в блюдце -и увидел, что наколол на неё посиневшее человеческое ухо.
Между тем помещение сделало полныё оборот . И словно некие штырьки внутри шарманки совместились с насечкой дыр, алтарь заброшенной церкви совместился с изразцовой печью, столы с отпахнувшимися могилами. Столешницы оказались крышками гробов. Сидевшие за столами посетители- покойниками.


Шаманка продолжала крутить ручку. Играла всё та же заунывная музыка. "Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах."-выговаривала шарманка. И покойники опять как ни в чём не бывало возвращались за столы. Тощий доедал куриную ногу. Полный выпивал очередную рюмашку. Разночинец в пенсне шелестел газетой со снимком на первой полосе, где террорист просал бомбу под ноги государю.
И так раз за разом.
- Щас, он будет здесь, голубчик! Никуда не денется!-ликовала старуха.


Очередной поворот ручки шарманки- и оглобли проломили стену церковного придела. Вороной коренной жеребец бил копытом. Заиндевелая его морда мгновенно покрылась испариной.Возница свалился с облучка на пол, ударившись головой о аналой.
- Я же просил дать нормальных лошадей!-послышался знакомый голос.- А ты мне што подсунул? Они не слушают ни вожжы , ни кнута...


- Как и вы , мой полковник, и магистр ложи "Северное сияние"!- прозвенело великолепное колоротурное сопрано. - Вы ведь не слушали меня, нарушая все каноны ритуалов!
Обернувшись на этот завораживающий голос увидел я на месте старухи прекрасную северную красавицу, какие своим особым очарованием способны затмить бледных дев столичных балов с мазурочной болтовней и паркетными генералами с золотыми
эполетами на плечах.
-А ! Это ты , Атыной , шаманка становища Золотого Оленя! Опять ты!




*****
Какого ляда не калядовать, по жарким избам к печкам жаться!?Айда на улку, где гулко шум -гомон катится до самой церквы, штоб отозваться в главном колоколе:у-у-у! То дивчины да парубки гулеванятся. В избе кот Васька от того шума к младшему братцу моему жмётся. Пёс цепной забилси в конуру. Братец младшой Ванятка уже пирогов и козюль налопался, конфекты по за щекам рассовал, дрыхнет на печи. А мы тутока -бузим. Петька, сын старосты с городу китайских ферверков понавёз, вот мы и пущаем!Трах-бабах - взлетает в небо Звезда Вифлеемска. И на земле - тож звезда. Никифор-то, сын шинкарки Федоры, - из проловки изладил звезду, обвил её блескучей лентой. И несёт он ту звезду на палке, как прапор во время крёстного ходу. А я маску козы нацепила, тулупчик наизнанку вывернула- и ну пужать мальцов, што следят из окон -чо на улке деется во все глазени.

ВеселО наше село - всё его позамело.Лежит снег по плетням и крышам белым горностаем -токо ушки избяных крыш торчат да небеса чёрным кончиком хвоста. Остальное всё белым бело - и шерсть и подшорсток. Повсюду тот снег-мельхиоровым сервизом, што в дому уездной купчихи Феропонтихи - блистает в свете месяца. У Феропонтихи -и конфекты в лавке, и пряники, и мармелад с халвой. А даром не даст -жадная...А вдоль улки -окна гадальными картами цыганки Груни, што раскидыват мятую колоду, ворожа, за звонку монету в шинке у Федоры. Пришёл казак в шинок в новом кунтуше, а вышел в одних портах...А ешшо судачат, што цыганка Груня по деревне чёрной кошкой шлындает и в курятниках кур душит, а ежели перебежит дорогу-не сдобровать.
И вот-токо мы гуртом на улку -ряжеными, а по белому стегу поперёк дороги -чёрна кошка.Только следы от лапок в сугробе-и юрк в дыру промеж пряслом и калиткой. Визг! Хохот!
-Всё! Путя не будет! Дорогу ведьма перебежал!-орёт Петька.
-Плюнь в её сторону три раза , перекрестись да прочти "Отче наш, иже еси на небесех!" -и все чары , как рукой сымет...
-Она на прошлые Святки из коровы кровь высосала...
-Брехня!

А ешшо , говорят , Феропонтика с дьяком-звонарём в шинке так отплясывала, што колокол на колокольне затрясся и сам по себе звонить заутреню стал. А ешшо и вечерню не отстояли во славу грядущего Крещения. А всенощную уже отстояли. Святки!


Высоко держит Никифор Звезду из проловки. Плывёт она в небе. А мы за ней-волхвами-к яслям Младенца.Месяц воловьим рогом блистат. Две звезды сбоку -глаза того вола. А темень ослиной бархатистой мордой над яслями склонилась. Мешком калядовальным улица, а в нем- пряники избёнок навалом.Что ни куст инеем выбеленный- призрак, что ни рябина в куржаках-шкелет. Срашно! Да ешшо Тимоня с гармонью рожу чёрта напялил, рога бычачьи нацепил и напеват:


Гуляй народ, гуляй народ-
заколготились у ворот-
и шиворот на выворот
тулуп овчинный.
Ты Маня , слышь-ка,не тирань,
кидай -ка поскорей тарань,
в мешок дивчины.
Там в сенках -сала знатный шмат,
а я-то пьяненький в умат,
нужна закуска.
да и сама то ты , сама,
кума, свела меня сума,
вкусна , как гузка.



И отворяется окно. И летит в мешок созвездием Рыбы - вяленый язь.А мешок бездонен , как ночное небо. Но валятся в него ещё тёпленькие пироги, гусь печёный ,кулебяки.А сверху самогона бутыль сургучом заделанная. Просыпается кот Васька, почуяв того гуся. Выкатывается пёс из конуры, облаивая Чёрта, Козу . Шкелета, коих сооружали всё лето с самого Ивана Купалы тайком ото всех в темной стайке и ховли их на сеновале, шоб никто не знал.И хоть нет у Тимони пока никакой кумы, потому как ешшо и не женатый он парубок, но это ж - кеатр!И куму изображат на
румяненная свёклой моя товарка Натаха.


Трясёт Шкелет костьми на шарнирах. Брякает зубами-челюсть о челюсть.

Шарахаются от такой страхолюдины встречные калядовальщики в костюмах и масках, размалёванные, разукрашенные. Медведь -меня, Козу, мнёт. А я то знаю-то не Медведь вовсе, а Вован -бонвиван, как говорит Феропонтиха на свово урядника. Тот Вован и на Купалу меня в камышах имал да я ему не дАлася, вот он и навёрстыват. Думат- к Маслнке меня подарками умаслить да ешшо на серебряно колечко с камушком грошей не накопил.А Волк - Серёга - мою, обряженную Кикиморой, товарку Томарку тискат.И другорядь-визг, хохот! А сквозь них пение хористок, што на клиросе псалмы на службах распевают:


-В небе полночном
свет Вифлеемской Звезды,
в мире непрочном
ищем мы чьи-то следы.
Кроны деревьев,
словно из печек дымы,
а за деревней
тонут в сугробе пимы.


Ослик с дарами,
что ещё надо волхву?
А за дворами
дева Мария в хлеву.
Если младенец
дарит улыбку, смеясь,
значит нигде не
прервалась молитва моя.


А Петька-то петухом в красной рубахе под тулупчиком , папаха набекрень, чубчик кучерявенький - уже приложился к той бутылке из мешка, сорвав с горлышка сургучну затычку. И пустил гулять по кругу стеклянну матрёшку. И Никифор хлебнул, чуть звезду не выронив. И я , Коза-дереза,ожгла себе губы да выплюнула в сугроб такую гадость.


А Петька папаху с головени сорвал и орёт:
-Гля, робя! Феропонтиха - то с дьяком на ухвате летят! И шинкарка Федора- на метле!


Задрали мы головы, а в небе обочь месяца и правда купчиха с дьяком оседлали черенок ухвата и кружат над крышами. И Федора рядом -из бутыля в чарки горилку разливат.
-Так вон и кот мой , Васька -с имя. С заду примостился. И хвост трубой!-воочию вижу я таки кудеса и хохочу, заливаюсь-спасу нету.


- То не ухват, а чёрт рогатый и хвост палкой! - добавляет, приканчивая бутылку - маска Чёрта-наш Тимоя.А вместо музыки с мехами на растяг у него в руках чёрная кошка-глаза кнопочки гармошки,- И летят они на шабаш, на шаманью поляну...И я с имя!
И оседлал Тимоня Шкелетину -и ринулся в обнимку с кошкой следом за Феропонтихой с дьячком...
Да то не кошка была, смекнула я , а цыганка, што в шинке у Федоры на картах гадат нащёт червового антиресу и казенного дома.


И тут как завоет,ка запуржит, как заурусит ветер в кронах дерев.Как застонет, посвистывая, в трубах изб, гремя вьюшками. О чём та метель-вьюга ворожит- поди догадайся!
Знать, на шаманьей поляне чертей да ведьм уже до чертиков! И варит пурга в котле своё колдовское варево. И прыгает по кругу шаманка и бьёт в свой бубен так, што стук его бухает у меня в грудях и отдаётся звоном в большом церковном колоколе.
И только слышно, как хор разминувшихся с нами калядовальщиков напеват:


-Примет Мадонна
все для младенца дары,
в небе бездонном
звёздочка ярко горит.
Дымом из печки
истаем в бездонности мы,
а за крылечком
тонут в сугробах пимы.





Другие статьи в литературном дневнике: