Заметки о Костане Заряне Часть 2

Бегство из Полиса и возвращение

Так в октябре 1914 года Костан Зарян оказывается в Софии, затем едет в Салоники, оттуда в Италию – Бари, Неаполь и Рим. Костан Зарян,  владеющий несколькими европейскими языками, и здесь начинает бурную деятельность. – возвышать голос, выступать, привлекать внимание, только бы в мировом водо¬вороте среди борющихся за свою свободу народов прозвучало слово «Армения». Его выступления преследуют единственную цель – привлечь внимание мировой общественности к армянам.    
В 1915 году Костан Зарян закончил крупное поэтическое произведение – «Три песни», три поэмы, написанные одно¬временно на армянском и французском языках. Не знаю, слы-шали ли армянские школьники об этой поэме, она известна в Италии, а в связи с выходом в свет поэм Костан Зарян получает поздравления и слова напутствия от Рабиндраната Тагора, Ми¬геля де Унамуно и других выдающихся писателей мира. Это три мистических, драматических, единых стихотворения, написан¬ных на французском языке. Стихотворение было опубликовано на армянском языке в 1931 году в типографии Конгрегации мхитаристов Вены, а на итальянском в специальном выпуске газеты La Spezia L'Eroica, посвященном Армении, в 1915 году с прекрасными иллюстрациями Шарля Дюделя. В своем письме Заряну Унамуно писал: «Произведения Ваши, а также некоторых иных армян, которые мне довелось прочесть, дали мне почув¬ствовать подлинное братство духовной мысли Кастилии, где я живу более 27 лет (сам я баск), и армянской мысли... В Ваших песнях я увидел конец отчаяния, откуда воскресает надежда. Вы почувствовали, что наивысшей умиротворенности можно до¬стичь, лишь пройдя через муки и страдания, и что страдание является условием вечной славы. Я молюсь за благополучие Италии и Армении и выражаю Вам свою глубочайшую сим¬патию».
     И газета «Il Popolo d'Italia» писала: «Среди выпущенных за последние годы книг «Три песни» – самая ценная. Народ, имеющий таких поэтов, достоин стать хозяином своей судьбы».
Известная поэтесса Ада Негри отмечала, что «в поэме есть куски, достигающие божественной красоты, и надо быть при¬знательным автору за сделанный человечеству подарок». Со¬гласно мнению литературоведа и заведующего кафедрой университета Болоньи Альфреда Колеарти, «только Шелли мог достичь такой чувствительности и такой чистой поэтичности».
     Итальянский композитор Отторино Респиги пишет музы¬ку на мотивы его поэм. Респиги был в те годы очень известным музыкантом, ректором Миланской консерватории. Ораторией одинаково гордились и композитор, и автор: «Горжусь, что сумел выразить армянскую душу» – писал Респиги. Хотелось бы послушать, как он это выразил. Но итальянцы высоко оценили это произведение, а уж они-то в музыке знают толк.
     Музыкальное воплощение поэмы Костана Заряна сделало его имя известным в литературных и общественных кругах в Италии, перед ним открылось широкое, уже другое поприще. А армяне… Армяне, скорей всего, никакого даже понятия не имели обо всём этом – они рассеялись по всему миру и пытались обустроиться и оправиться после Геноцида… А та часть, что спаслась в России, стали жить при советской власти, к которой Зарян относился довольно прозорливо.
Во Флоренции Зарян сотрудничает с тосканскими литерато¬рами и художниками, сохраняя дружеские отношения на много лет, как, например, с видным историком Гуилельмо Ферреро и другими…
     Свою известность Зарян использует для привлечения внимания к положению и судьбе Армении. Гордый Зарян пре¬клонил колени перед папой Бенедиктом XII, рассказал об ужа¬сающей трагедии своего народа, о Геноциде армян и попросил вмешательства папы и христианской церкви… Папа ответил: «Бог вам поможет!». Правда, подумав, папа Бенедикт XII в своем ближайшем послании впервые заговорил о массовой резне армян турками, упомянул армянский народ среди народов, ставших жертвами военных и политических событий.
     В 1917 году во Флоренции Зарян инициирует создание организации «Про-Армения». Призванная вести проармянскую деятельность, привлекает видных писателей, ученых, поли¬тических деятелей Европы, организует публичные лекции об Армении и армянском искусстве, сам знакомит общественность с совершившимся Геноцидом. Эти его выступления находят ши¬ро¬кий отклик среди разных слоёв европейского населения.
     А в июле 1919 года Костан Зарян в качестве специального корреспондента итальянских газет «Il Nuovo Giornale», «Il Secolo», «Il Messegero» впервые приезжает в Армению, всего неполный год обретшую независимость. Естественно, Зарян пытается увидеть будущее независимой Армении. В 1920 году он возвращается во Флоренцию. В Армении установилась советская власть.
     Как армянский писатель и интеллектуал, Зарян обращается к проблеме создания новой армянской литературы. Под общим названием «Письма с Кавказа» пишет и посылает в самые раз¬личные газеты статьи о настроениях в Константинополе, по¬литическом положении Малой Азии, аналитические статьи по политике передвижениях турецких войск, походе Деникина и много ещё о чём.
     Но, если разобраться, война и Геноцид разрушили все конструкции, которые он развивал, не дав осуществиться идеям, которые он был намерен воплотить в жизнь.

Оставив обеспеченную и благополучную жизнь во Фло¬ренции, оставив роскошную виллу Бёрклина в 64 комнаты, которую пожизненно предоставила ему мэрия Флоренции (так велика была его слава), Костан Зарян в 1922 году вновь едет в Константинополь, чтобы всё начать сначала. В Константинополе уже частично восстановилась прежняя мирная жизнь армянской общины – многие стали возвращаться.
     Зарян попытался привлечь писателей и интеллигентов, – Ваана Текеяна, Акопа Ошакана, Шаана Перперяна и Гегама Кафафяна (;;;;;;;;;) – и начинает издавать новый литератур¬ный журнал, для названия которого придумывает новое слово «Бардзраванк» («Высокий храм»). Журнал обещал стать интере¬сными явлением армянской литературной жизни. В нем публи¬ковались художественная проза, статьи о театре, живописи, искусстве. Однако, жизнь в Константинополе с каждым днем становится все более зловещей  опасной, этот журнал тоже закрывается, а его семье вновь грозит физическое уничтожение.
     И Костан Зарян, учуяв разгром армянских остатков в Стамбуле, выбирает единственный для себя выход: «Надо ехать в Армению, – пишет он. – Какой далекой кажется она и непонят¬ной! Между нами и ею – полыхающая в пламени Малая Азия, рас¬топтанные враждующими армиями страны, воющие возле берегов военные корабли. И между нами и ею – огромная нравственная бездна, нагромождения невероятных разрушений, реки крови, превратившиеся в грязь горы трупов... Идем по до¬рогам, на которых осела распылившаяся скорбь, и никто нас не ждет...»
     – Меня охватывает ужас, когда я думаю, кто как умер. Варужан, Сиаманто… он так любил жизнь!
     – Надо ехать в Армению. Армянином быть нелегко. Ночью каждый ждёт резни.

     – Я еду в Армению! Надо ехать в Армению!
Осенью 1922 года Костан Зарян в составе делегации из трёх человек едет в Армению, чтобы договориться о переселенцах и полностью посвятить себя жизни страны. Едет в Армению с семьей и обосновывается в Ереване. «Мы приехали в Армению сознательно, чтобы приобщиться к этой нищете и отвержен¬ности, чтобы сказать «да» ее материальным невзгодам...».
     «Я хочу жить на каменистой земле моей Родины, лечь возле дороги, положить голову на камень и смотреть на звезды». Он и спал на земле – кровати-то отняли в пользу пролетариата. Но писателю необходимо писать, создавать, высказывать свое отношение к происходящему, Зарян намерен принять участие в литературной жизни республики. Костан устроился преподавать зарубежную литературу в недавно открытом университете (через двадцать лет этот предмет будет преподавать точно так же стремящаяся в родную Армению пламенный патриот Запел Есаян… И эта самая родина её убьёт).
     – Когда в 1922 году я основал кафедру всеобщей истории сравнительной литературы в Университете Армении, я был ошеломлён. Большинство студентов не знали иностранных языков. Самые элементарные произведения мировой литературы отсутствовали на армянском языке.
     Первой напечатанной работой писателя в Ереване явился обширный портрет-эссе «Эмиль Верхарн», где он говорит о вещах сокровенных и близких его душе. Прежде всего, по¬сред¬ством Верхарна, устами Верхарна, Костан Зарян подчеркивает и акцентирует вопрос первичности родного языка и национальной литературы. Эмиль Верхарн, будучи по национальности фламандцем, писал на французском языке и. Он всю жизнь переживал драму оторванности от родного языка и культуры, искусства и духа. Это было время русского футуризма, всеобщего сглаживания национального содержания литературы и искусства. И, тем не менее, совсем недавно приехавший в Арме¬нию писатель сумел правильно понять и оценить сущность происходящего... Тогда как футуристы призывали к нивелиро¬ванию разных языков и национальностей, Костан Зарян как раз указывает на необходимость развития национального искусства и литературы.
Армения 1922
 
 – Морей больше, чем земель. А наша Армения без моря.
В Ереване Зарян видит «съёжившихся от судьбы людей».
 – Ереван не село и не город.
 – Иисус родился в селе. Село, осёл, козы…

Семья Зарянов живет в крайне бедных условиях. В творческом плане этот период  для  Заряна был и непродуктивным: скучная жизнь, однообразная работа, несколько   статей, переводы ита¬льян¬ских телеграмм, печатание нескольких мелких работ и вст       ре¬чей, собрания... Везде проводились «чистки».
      Их допрашивали в «Лусашхе», в «Гюхашхе», в университете, в шко¬лах... Люди как бы разделились на судей и грешников, «Ве¬ликие идеи» померкли перед наготой действительности. Домини¬рующим менталитетом были предательство, зависть, ложь, жесто¬кость. А судьи… «каждый был гамидом». Заряна, как интелли¬ген¬та из-за рубежа, не выпускали из Еревана. Получалось, Зарян был сослан в свою страну. Зарян был очень несчастлив и напишет о тех трудных днях, которые он прожил с глубокой душевной болью.
       Кажется, там, в Европе, он не успел заметить, что совершилась подмена – Советская Россия прогнала армянскую Первую респуб¬лику, а тех, кто не успел скрыться за границей – уничтожила.
     С чем же он столкнулся, с кем имел дело?
     – Комната, где мы устроились, узкая, тёмная и грязная. Ника¬кой мебели, даже стула. Разместили наши сундуки и легли на них спать.
      –Негде присесть. Грязь, вонь и неопределенность. И ужасная скука. Лихорадка.
     – Армения входит в мою кровь вместе с каждодневным хи¬нином.
      У дочки круп. Ночью Зарян мечется в поисках врача. Слу¬чайно находят. Сделали операцию, ребёнок спасён.
– Могу взять домой?
– В какой дом? – девочка помнит виллу Бёрклина во Фло¬рен¬ции.
– У нас ничего нет, ни денег, ни лекарств! Вы давно при¬ехали? Почему? Разве не знали?
     Кошмар… Каждый раз он стремится в СВОЙ дом, а получается кошмар.
     Главное отличие заряновского видения – масштаб, широкая пер-спектива. В пределах Армении, среди армян слишком часто про¬ис¬ходит непонимание происходящего за пределами Армении и ар¬мян¬ства. Разумеется, это непонимание времени и контекста ведет к ошибочной оценке собственных проблем, задач, ошибоч¬ному вы¬бо¬ру способов их решения.
     – Наше поколение остановилось перед трещиной на дороге истории. Пути скрестились. Век раскрыл черную, окровавленную дверь, и мы вошли в осаждаемую страну.
     – Нет ничего более мучительного, чем гибель богов. Издали потянуло запахом крови, а Ленин в своей квартире на авеню де Ор¬ман составлял заговор против всего мира.
     – Глиняные головы Маркса и Энгельса после дождя выгля¬дели орангутангами.
     – Там, в северных снегах, Москва раскинула свои руки… На¬конец, ровно в половине пятого Алавердский завод на Лорий¬ской стороне и Ереванский коньячный завод издают крик больного петуха. Армения гудит.
      – Ленин умер... 50 000 красных пустых гробов, окруженных пушками, должны пройти по стране… В верхней части улицы Або¬вяна на плечах комиссаров колышется пустой гроб. Секретарь ЦК стоит в ружьё у портрета Ленина.
Почётный караул…
      – Ленин умер, а Арарат стоит светлый и безразличный…
      – Из Еревана никого не выпускали – посмотреть страну… как же – интеллигенты, шпионы, из заграницы…
     – Вы заметили, посаженные возле правительственных уч¬ре欬дений деревья высохли. Плоды коллективного хозяйства. – Да вы контрреволюционер!
     – Флаг был похож на голландский. Висел в качестве за¬навески и смотрел на дверь, дверь смотрела на улицу, улица – на милицей¬ский участок, контора на ЧК, ЧК на государство, госу¬дарство – на Москву!
      – Армянин своего рода бездна, в которую если бросить ка¬мень, отзвуки заговорят, и оживут невидимые миры.
     – В сердце армянина его родина, –  сказал ему там, на чужбине скиталец, – не просто сладостное воспоминание, но циркулирующая с кровью некая духовность. Без нее теряют смысл работа, богатство, положение в обществе, слава.
     – Мысль — это родина. Неодолимое желание находить истоки наших родников в наших собственных горах. Это жажда созидать своих Богов...
     – Я наблюдал во время своих путешествий: когда армянин по¬кидает горы, он принижается, съеживается, деморализуется... Он становится другим: он лишен какой-то тайны, какого-то смысла..
     – Армянин, живущий вне своей родины, перестаёт быть армянином.
     Эти слова диктуются глубоким восприятием судьбы диас¬поры.
     – Одно из несчастий этого народа – его полуразвитая, мещан¬ская, плоскодушная и плоскомыслящая интеллигенция... За¬вис¬т¬ливы, желчны и глупы, как старые девы... Для этих людей Родина – это партия, а партия – клоака, курятник, наполненный кормом и помётом...
     – Как белка в клетке, они кружатся вокруг одних и тех же старых и изношенных идей, и то, что они называют идеей, есть не что иное, как дурная привычка грызть ногти...
      Теперь понятно, откуда и куда колючки? И из-за чего на несколько деся¬тилетий он был высланным из армянской литературы… Был в истории армянской литературы ещё один пи¬сатель, чьё имя гремело до его ареста. Секретарь прав¬ления союза писателей Ваграм Алазан. Преданный сын проле¬тар¬ской революции. Тоже был выкинут из армянской лите¬рату¬ры… Почти двадцать лет в сибирских лагерях, и снова, ещё раз, без объяснения причин. Было лень составлять новые списки… С Алазаном взяли Бакунца, Чаренца, Запел Есаян. Всех убили. И Забел тоже не проходят в школе, так, мимоходом…
      Так что счастливую жизнь прожил маэстро – вовремя со¬скальзывал со страшной стези. Впрочем, было куда. А местные остались и многие сгинули…
      – Колониальный менталитет был для нас смертью, потому что он частен и не видел целого в частном.
      – Армянин не может уважать русского, как и турка. Они не умеют тесать камень. Наш крестьянин смотрит на них, как на стихийное бедствие, безжалостный ветер, вихрь, землетрясение, против которых не можешь ничего поделать, и к которым надо су¬меть приспособиться и по возможности – бороться. Он их презирает. Турок у него варвар.
      – Все хвалят еду своей родины. Любят то, что ели в детстве. Кажется, еда – пустяк. Но какую большую роль играет, трудно даже представить. Можно сказать, что эмигрировавшие в Амери¬ку народы, если и сохранили какое-то время свою идентичность, то только благодаря еде. Еда – это психология, проще говоря, если итальянец перестанет есть макароны, то он уже и не ита¬льянец вовсе…
      – Американский мужчина целиком отдаёт себя бизнесу, ограниченный и отупевший, свои культурные запросы оставил женщине, евреям и чернокожим (ритм).
      – И так называемая эмансипация женщин есть не что иное, как бессилие мужчин.
 
      Исход после обмена территориями заполнил маленький Ереван сверх меры…
      – Одна улица. Зангу. Арарат. Армяне. Между двумя полю¬сами – Конд и Канакер. Коровы спешат в стадо, а люди – на рабо¬ту. Столица похожа на нагруженную телегу, и подъем труден.
      – Меланхоличные и озабоченные люди армяне. Одетые в случайную одежду, с тяжелым шагом пришельцев, они ходят, сми¬рившись перед провидением, подобно тягловым волам.
       – Большая бедная семья. Пахнет хлевом и новорожденным ягненком.
     – У ванских девушек большие ноги и коротко остриженные волосы, а телята проходят, махая хвостами.
      – Однако всё здесь – свет. Арарат дышит широкими легки¬ми. Шумит, кричит Зангу, и в ветвях тополей птицы искрятся в лучах солнца.
     – Я радуюсь как путник, вернувшийся в родное село. Я радуюсь.
     – Прямо перед нашей дверью уличная шпана, которую здесь называют “хужаны”, они курят, громко ругаются и шутят.
      – Я приподнимаю шляпу: «Здравствуйте!», и все здоро¬ваются со мной. Улыбаются. «Приехали?.. Вот и славно, вот и славно...»
В этом «вот и славно» сложный химический состав. Я это чувствую, но делаю вид, будто не замечаю.
      – Есть и другие недавно приехавшие. Между собой мы говорим по-своему, а с местными – по-другому. Все играют, это факт. Все дают друг другу советы – смотри, не говори так, не говори эдак... Ты, брат, пойми, это тебе не Европ-п-а-а!..
      – В свое время мирные, мягкотелые, ограниченные про¬винциалы жили здесь ленивой жизнью. Был и царский губер¬натор, множество русских чиновников и офицеры.
     Кстати, про царских чиновников.
      – В течение всей войны на турецком фронте, царские армии преследовали тайную цель, постоянно наступая и постоянно от¬ступая, очистить армянские провинции от армянского населения. Игра в так называемое освободительное государство совместно с турецкими варварами стоила армянскому народу миллиона жертв. Были утрачены сокровища, произведения искусства, вели¬колепные церкви и монастыри, которые кропотливо собирались на протяжении веков. Результат героической борьбы тысяч армя¬нских добровольцев и солдат был потерян.
      – Армяне, сидя в своих магазинах, продавали ситец и тет¬ради, и зевали. Вечерами играли дома в карты. Летом переби¬рались в городские сады, ели виноград, жарили шашлыки и в сопро¬вождении доола и зурны пили вино.
      – ...Зимой после пяти вечера на улице Абовяна можно встретить лишь редких прохожих. Холодно. Коровы давно уже остановились, мыча возле своих ворот. В магазинах горит тусклый свет...
      – Я радуюсь – сколько ещё есть армян!
     – Я приехал, полный иллюзий, и, однако же, всё ужасно естественно. В конце концов, я ведь впервые вижу этот мир, а ничего меня не удивляет.
      Нелёгкая дорога в Армению. На границе грузин обозвал Костана буржуем, жена отвесила грузину оплеуху, а спать легли на земляном полу в незнакомом жилище…
      – Ереван похож на Афины, Армения похожа на Гре¬цию. По¬мимо Акрополя, в Афинах почти нет древних памятников. Все снаружи, в стране. Ереван не такой же? Эребуни, больше ниче¬го. Что бы там ни было, оно находится за пределами Еревана, раз¬бросано по всей стране.
     – Наши средневековые памятники являются отражением нашей природы, а также зеркалом духа, характера нашего народа, страны и ее природы. Посмотрите на Арарат, а потом на наши строения. Купола наших храмов – не что иное, как вершины на¬ших гор. И как наши горы голы, так и большинство наших храмов не украшены резьбой.
      – Я не знаю, какой я поэт, или какой я романист, но я сыг¬рал свою роль в литературе, я соединил западноармянский и вос¬точ¬ноармянский языки. Шант хотел делать всё, что хотел, но не мог.
      – Ужасно быть писателем маленького народа, да ещё ар¬мянского…
     – Мы не можем потерять такое сокровище, как западно¬армянский язык. Это богатство надо сохранить, два языка надо сбли¬зить. У каждого свои преимущества... Должна быть грам¬ма¬тика, объединяющая два языка и весь айказский словарь. Будет мощный, гигантский язык. Да, это так.
     Но как объединить? Так и не придумали… Лучшее, что можно сделать – это понимать, любить и тот, другой язык. К счастью, в местных школах проходят западноармянских писа¬те¬лей и поэтов, не в полной мере, конечно, например, в программе нет Забел Есаян, даже нет внеклассных программ…
      – Фиксация природы больше не является проблемой для искусства. Когда-то – да, теперь – нет. Теперь самое главное – это обобщение. Направление человеческой мысли изменилось. Даже дети. Вот почему сейчас дети изучают математику в школах поз¬же, чем в наше время. Развивается абстрактное мышле¬ние. От¬сю¬да склонность современных художников к абстракт¬ным, обоб¬щенным, комбинированным идеям;
– В то время как материальный мир всегда подчиняется разру¬шению, духовный мир скрывает и сохраняет в себе некую неви¬димую упорядоченность. Именно в ней и живет художник…
      – …Перед Домом культуры власти поместили чересчур большие головы Маркса и Энгельса. Глиняные. Несмотря на необычные размеры, горожане их не замечали. Ну, надо было, поставили, да…
     – Каждый думающий армянин, на волне этого бурного столетия, подобен отчаявшейся радиостанции, которая посылает сообщения в неизведанные пространства, но не получает ответа.
     – Армяне ещё не изучили армянство. Точнее, и не в со¬стоянии изучить…
     – Веками проходим мимо жизни. Вокруг полуразрушенных церквей приносим жертвоприношения, и сами становимся жерт¬вой.
     – Армянский дух становится отдалённым воспоминанием, священным, с которым мы разговариваем издали, в год несколько раз по случаю праздников и вновь возвращаемся в магазин каждо¬дневного бытия, маленькие чувства, маленькие идеи, или продать подешевле что-то из Европы или России…
    – У нас есть только хитрость... Итак, хитрость – это развратный ум, смертоносный порок, свойственный рабам, лишенный всяко¬го полета творчества, никогда не становится силой.
     – Мы живём в мире, стремительно мчащемся между взаимоисключающими полюсами.
     – Мыслящий армянин бросался в разные стороны, останав¬ли¬вался на тысяче вопросов и мирился с тысячей разнообразных реальностей.
     – Армянская мысль была мыслью беженца.
     – Село сирот, все убегают. И это новая жизнь? И это Ар¬мения?
Разочарование, смешанное со стыдом…
     – Армения, как всегда, воодушевлялась новыми надеждами, ожидая окончательной победы справедливости над грубой силой.
     – В одной отсталой и далёкой деревне меня окружили итальянские крестьяне: Armeno? Армяне? Poverini! Несчастные!
     – Нашими самыми большими врагами были наши умники. Ясно, что мы ни своей судьбой, ни своей историей не похожи на другие народы. Лучше или хуже – не столь важно.
     – Армянский народ не создал философии, которая была бы насущным проявлением его духовной жизни.
     – Наша духовная пища исходит от Арарата, сухой, без¬жизненной, экономически бесполезной горы.
    – Рим не принимает слово иностранец, а только – варвар.
Едут беженцы, спасаются. А он едет искать содержание новой жизни.
     – Что такое армяне? Это царь, церковь, школа.
     – Раскрыть армянскую действительность с обычным виде¬нием невозможно.

Часть 1 http://proza.ru/2025/07/14/1277
Часть 2 http://proza.ru/2025/07/14/421
Часть 3 http://proza.ru/2025/07/14/428
Часть 4 http://proza.ru/2025/07/14/437
Часть 5 http://proza.ru/2025/07/14/445
Часть 6 http://proza.ru/2025/07/14/458
Часть 7 http://proza.ru/2025/07/14/461