5.
Г.К. Валерий Георгиевич, из «Горящего рукава» я сделал вывод: вы с детства хотели стать писателем. А были у вас кумиры? Недавно ушел от нас Василий Аксенов. Как вы относились друг к другу? Кого из писателей вы бы могли назвать своими «духовными учителями»? Есть ли в круге вашего чтения сегодня любимые русские и зарубежные писатели-современники?
В.П. Любимый русский писатель с начала и до конца — это Гоголь. Это мой отец литературный, потому что такая яркость, эмоциональность, блеск фантазии, ужас и восторг вместе — этого ни у кого больше нет. Поэтому Гоголь — мой кумир.
Аксенов, конечно, был таким блистательным примером первого «не советского писателя». Он питался всем несоветским, мы говорили, что все советское — лучшее, а он показал, что за пределами советского менталитета есть еще американский хаки, французские усы, английский юмор. То есть, существует еще более заманчивая литература, более заманчивая внешность. Мы оба родились в Казани, но он гораздо раньше — в 32 году, я в 39-м. Мы могли многократно пересечься, мы не раз об этом говорили, но в детстве — это огромный разрыв. Я из Казани уехал в 46-м, он примерно тоже в это время и даже раньше. Был кумиром молодежи, но на всю жизнь образцом он не стал. Как я написал в статье в журнале «Октябрь»: на будни он не остался. Когда был праздник — он был великолепен, но когда надо было погрузиться в болото русской жизни, когда надо было испачкаться и из него вылезти и грязь превратить в золото, он ушел, сказал, что не будет в этом участвовать. А вот кто остался — тот оказался крепче. А Запад, я считаю, на нем сказался очень пагубно, он как-то засуетился, в отличие от некоторых других, кто уехал и на кого Запад повлиял благотворно.
Из зарубежных авторов я очень люблю творчество английского писателя Ивлина Во. Настолько тонко ужас жизни превращает в смех: в «Незабвенной», в «Возвращении в Бредсхейд»… Английский юмор, доходящий до ужаса… Самый горький, самый смешной писатель. Не все его любят, потому что считают, что он проходит через непозволенные вещи, в конце концов сжигает свою любимую в печи после ее смерти. То есть почти черный юмор, но мне очень он нравится. Мне нравится его прохождение через риск. Когда писатель работает в зоне дозволенного, в зоне общепринятого, он мне скучен, а Ивлин Во проходит сквозь запретное.
— Марина Цветаева как-то сказала: “Поэт издалека заводит речь, Поэта далеко заводит речь”. Вы можете предугадать, куда вас заведет речь, и в какой степени возможно контролировать этот процесс?
— Вы удачно вспомнили Цветаеву. Необходимо полное бесстрашие, безусловный приоритет слова над всем прочим. Благополучие, безопасность, благоразумие – все приносится в жертву слову. Без колебаний! Только тогда напишешь что-то интересное, дерзкое. Сколько раз говорил себе – не пиши это! Пропадешь! Рискуешь не только в политике (это дело десятое) – рискуешь любовью друзей, близких, но - пишешь. Об этом лучше всего сказал Пастернак: “Что ему хвала и слава, И народная молва В миг, когда дыханьем сплава Слово сплавлено в слова? Он на это мебель стопит. Дружбу. Совесть. Разум. Быт. На столе стакан не допит. День не прожит. Век забыт”.
— В жизни мы не знаем, что с нами будет в следующую секунду, а во время письма вы знаете следующее слово?
— Главное - следующее слово не должно быть банальным, пустым. Должен быть прыжок в неожиданное. Счастье литературы – ощущение полета между словами, трение смыслов, звуков, наслаждение от этого. В молодости сочинил такую скороговорку и разминку: “Нил чинил точило. Но ничего у Нила не получилось. Нил налил чернил. Нил пил чернила и мрачнел. Из чулана выскочила пчела, и прикончила Нила. Нил гнил. Пчелу пучило. Вечерело”...
