Уроки Валерия Попова - 6-7
6.
Г.К. Валерий Георгиевич, глядя на вас можно сделать определенный вывод: «Чиновник и вы — две вещи несовместимые». Тем не менее, вот уже несколько лет тащите на себе ношу, называемую «Союз писателей Санкт-Петербурга». Более того, еще и угораздило вас попасть в самый кризис. Вот об этой стороне вашей деятельности, если можно?
В.П. Нет, я его не тащу, я просто пытаюсь создать атмосферу дружбы и любви, уверенности в людях. Я не развожу панику, что мы не нужны, что мы уже устарели. Я наоборот говорю, что мы самые лучшие. Потому что когда вдруг начинается какая-то проплаченная брехня, что теперь стали меньше читать и что сейчас больше любят детективы, нет, это все пиар-акции, на самом деле литература никогда не пропадет и победит.
Г.К. Простите меня за банальность следующего вопроса, но читатели хотят знать — над чем вы сейчас работаете? (Это вопрос 2009 года. Но я решил дать все интервью без изменений).
В.П. Вот сейчас только вышла моя тридцать третья книга «Сон, похожий на жизнь», с новой повестью «Нарисуем», которая была напечатана только в журнале «Октябрь». И надо к Новому году в ЖЗЛ закончить книгу о Довлатове. Но я пишу не только о нем, но и том механизме писательского успеха довлатовского, о том, как он все это делал, как выстраивал писательскую карьеру, как перо свое оттачивал. Как он доводил свою жизнь до такого ужаса, когда начинал царить в нем. И обычную жизнь превращал в кошмар, в такой смешной ад. Как он это делал, в этом я и пытаюсь разобраться. Так что книга эта для меня не просто заработок, а важна для себя: чего он сделал, а я упустил. Это все интересно мне. Пишу повесть с рабочим названием «Плясать до смерти».
— В программе “Школа злословия” вы назвали великими писателями Толстого и Достоевского. Я бы попросил вас расширить этот список. Кто еще, на ваш взгляд, достоин этого высокого определения?
— В той передаче меня все толкали не туда, на темы, мне не очень интересные: “Почему я не люблю молодежь?” ( хотя на самом деле люблю) и т.п. О литературе я сказать не успел. Скажу здесь. В одной статье (посвященной Довлатову) я писал: “Хороший писатель, стремясь стать великим, становится плохим. Добавляется масса туфты: морализаторство, публицистичность, напыщенный историзм, шлемы и латы из папье-маше”. К сожалению, на этой туфте и заостряют наше внимание при изучении великих. И самые пострадавшие тут – Толстой и Достоевский. Хорошие писатели – это те, которые на искушение стать “великими” не поддались, написали только самое лучшее, свое... Чехов. Довлатов.
— Что из прочитанного за последнее время вы могли бы порекомендовать?
— Все того же Прилепина. Все его эскапады, вроде бы политические, лишь наращивают его популярность. Великолепен, хоть и очень всеяден, Дмитрий Быков. Из прежних, питерских, по-прежнему сильны Илья Штемлер, Александр Мелихов. Но в целом картина какая-то зыбкая, слишком быстро меняющаяся.
— Кто из современных писателей останется в истории литературы через сто лет?
— Я бы оставил многих, но справится ли с этим списком будущий читатель?
7.
Г.К. Это интервью будет опубликовано в третьем номере нашей «Звезды полей». Как вам она? Я понимаю, что это пока весьма скромное издание, но если Бог даст и мы его раскрутим, считаете ли вы, что литературная газета должна быть в Питере? И что бы вы нам пожелали в связи с этим?
В.П. Я считаю, что литературная газета должна быть везде, и именно расставлять рейтинги, говорить о литературе не надорванным истеричным голосом, как усталые политики кричат друг на друга. Вместо дружелюбного разговора многие газеты теперь уже часто превращаются в ринг для драк разных направлений, а приятный разговор о собственно литературе если у вас получится, то будет хорошо. Если она не будет перегружена всякими тайными кознями, как «Литературная Москва». Так что желаю вам успеха. По-моему, с вашим добродушием и мудростью это должно получиться. Газета не должна быть благостной, она должна быть без злобы, но справедливой.
Г.К. Большое спасибо вам, Валерий Георгиевич! Вместо пожелания расскажу недавнюю быль. Владимир Ефимович Васильев, переводчик, поэт, царскосёл, член вашего Союза, в свои 80 неважно себя чувствовал. Согласился на операцию. Сделали. Какую-то штучку ему поставили. И теперь Васильев хвастает: «Мне дали гарантию на 99 лет!». Я недавно был у него: выглядит как огурчик. И торопится: бегу в шахматный клуб. Вы ведь тоже туда хаживали, если я не ошибаюсь?
В.П. Да, ходил во Дворец пионеров, но дошел только до четвертого разряда, к сожалению.
Г.К. Хорошие люди должны жить долго! Всем своим творчеством, всей своей жизнью вы доказали, что вы из их числа. От имени редколлегии журнала «Царское Село» и газеты «Звезда полей» примите наши искренние поздравления! Хотелось бы вам дать гарантию еще на 99 лет!
В.П. Такие запредельные даты в литературе пока не описаны. Я не знаю, что буду делать в таком возрасте. Спасибо вам и удачи!
Г.К. Спасибо!
Казалось бы, беседовали мы с Поповым совсем недавно. А уже пять лет пронеслось. Ему в этом году уже 75! Такие дела.
— В советские времена было модно сравнивать московских и питерских писателей. Как бы вы сформулировали общие черты и различия этих двух писательских школ, и каковы их самые яркие представители?
— В каждом городе свои прелести. Москвичи умеют продать копейку за рубль, мы умудряемся продать рубль за копейку. Кто тут лучше – большой вопрос. Но мне кажется - наша нищая гордость лучше успешной ловли “приза года”... Из наших: лучший поэт - Бродский, лучший прозаик - Довлатов. Хотя многих москвичей обожаю. И чем больше они москвичи – тем сильнее.
— Понимаю, что следующими вопросами вас уже замучали, но тем не менее не могу не спросить о вашей дворовой компании: Довлатов, Битов, Бродский. Что вам сегодня вспоминается об этих людях и том времени?
— Больше всего, конечно, поражала их полная уверенность в своей гениальности уже тогда.
К этому добавлялась лишь легкая досада на бестолковость окружающих: “Неужели сразу не могут понять?” Но - отнюдь не отчаяние. Время то замечательно тем, что полный “гамбургский счет” был составлен уже тогда и оказался абсолютно правильным! Некоторые, не знающие тех лет, пишут, что они были губительными для литературы. На самом деле - то было лучшее для литературы время. Ничего даже похожего больше не повторилось. Я имею в виду, разумеется, не коммунистический строй, которым мы мало интересовались, а тот сгусток гениальности, который вдруг слепился тогда. Иногда говорят, что Довлатова погубила советская власть. На самом деле – это он ее погубил.
— У меня был приготовлен вопрос, когда вам лучше писалось: во времена несвободы, в эпоху перестройки или сейчас, но вы уже ответили на него...
— Я всегда пишу примерно с одинаковым наслаждением. Раньше – враг был вне, ясно виден и смешон, теперь все смешалось. Но жизнь по прежнему трагична и смешна - так что сюжетов много. Изменилась, причем неузнаваемо, окололитературная ситуация. Раньше чей-то успех или провал - коммерческий, премиальный и т.д. ( в том числе и твой) - был, как правило, понятен и справедлив. Теперь, как правило, нет.
— Вернемся к Довлатову. У вас было чувство зависти к нему? Скажем, по отношению к удачно найденной метафоре или фразе?
— Да, соревнование, конечно, было. Но была не зависть, а радость, что ты не один. Помню, как мы однажды проснулись с Довлатовым после выпивки, и он, разглядывая себя в зеркале, сказал: “Да. Как говорит Попов, с красотой что-то странное творится!”
И еще из интервью
— С шести лет вы живете в Ленинграде. Как изменился город за эти годы?
— Я живу в самом любимом месте Питера - на углу Невского и Большой Морской. Выходишь - и арка Главного Штаба, ветерок с Невы! Чудом я оказался в квартире Одоевцевой, успев после ее смерти проскользнуть в узкую щель между социализмом и капитализмом. Ни тот, ни другой строй мне бы эту квартиру не подарил, но я – успел. Между ними... Невский и весь центр становятся все более великолепными – и все более чужими. Все знаковые, любимые, популярные места - рестораны “Восточный”, “Кавказский”, кафе “Север”, где собиралось общество, - безжалостно сметены бессмысленными “бутиками”. Все сияет – но зайти некуда: кому охота скучать?
— Расскажите, пожалуйста, о ваших любимых местах в Питере.
— Люблю Саперный переулок, Кирочную, где прошло детство, где были главные волнения и открытия. Очень люблю Комарово, живу там в будке Ахматовой с соседом - там по-прежнему (пока!) литфондовская аренда. С помощью друга-спонсора удалось даже будку отреставрировать. В общем, Николай Гумилев вполне может рявкнуть: “Ты чего это к моим женщинам лезешь – то к Одоевцевой, то к Ахматовой?!” Я рад, что некоторым образом живу в этой замечательной компании.
— Вы написали повесть с выразительным названием “Жизнь удалась”. Лучшей подсказки для последнего вопроса просто не придумаешь. Жизнь удалась, Валерий Георгиевич?
— Конечно, да! Главное – жизнь теперь идет в моем жанре. Недавно разбирался с наследством. Нотариус (мужчина) ушел в отпуск... и вернулся – женщиной! И она тут же стала гневно разоблачать своего “предшественника”! Для клиента это, конечно, кошмар. Но для писателя - счастье...
Беседовал Сергей Элькин
Другие статьи в литературном дневнике:
