348 Миф об Актеоне. Воображение
Ььььь: литературный дневник ПОЛУЧЕНИЕ СВЕТА ИЗ ОГУРЦА «Эрос и магия в эпоху Возрождения 1484»
Обращаясь к творчеству величайшего ученого и мага XVI века Джордано Бруно, которого Кулиану называет «великим манипулятором», автор отмечает, что всякая магия основана на эросе, в том числе магия социальная или политическая, что между магией и эротическим влечением существует инструментальное сходство: маг, как и влюбленный, выстраивает вокруг интересующего его объекта разнообразные ловушки, а искусство любви или обольщения структурно схоже с задачей мага.
Итак, сюжет мифа в общих чертах таков, охотник Актеон, сын бога Аристея становится свидетелем купания богини Артемиды (или Дианы). Обнаженная богиня превращает его в оленя, в итоге Актеон растерзан собственными охотничьими псами.
В интерпретации Бруно этот сюжет объясняет процесс трансформации познающего субъекта, который сливается с объектом познания в процессе инициатического выхода за рамки, поставленные его собственным интеллектом. Преследующий становится преследуемым, охотник добычей.
Наш рацио-, то, что мы называем разумом, стремится именно ухватить, разделить, проанализировать то, что жаждет познать. И в этом он подобен охотнику. Именно такое познание, которое по своей сути есть власть, насилие, расчленение, омертвление, овеществление живого мира – основа современной западной технической цивилизации. Техника – есть сущность знания после Реформации. Теодор Адорно, характеризуя репрессивный характер стратегий Модерна, отмечал, что «Просвещение относится к вещам точно так же, как диктатор к людям». Но до Реформации на Западе знали и два других типа познания. Для понимания символизма повествования об Актеоне, нужно рассказать об обоих.
Numquam sine phan-tasmate intelligit anima
Первое – это познание путем обращения к «фантазмам», или познание фантасмагорическое. Представление о нем появилось у средневековых читателей Аристотеля. В платонизме была проведена четкая граница между душой и телом, однако осталась проблема их коммуникации между собой, проблема передачи чувственного знания от души к телу и наоборот. В средневековом европейском аристотелизме проблема этого дуализма (а заодно и вытекающего из него дуализма объекта и субъекта) была решена следующим образом: между душой и телом помещался особый аппарат, составленный из той же материи «духа», («пневмы»). Из пневмы состоят и звезды, и тот, кто выполняет функцию посредника души в отношениях с телом. Этот механизм, пишет Кулиану, «дает необходимые условия разрешения конфликта между телесным и внетелесным: он настолько тонок, что приближается к нематериальной природе души, и все-таки материален, а значит как таковой может входить в контакт с материальным чувственным миром». Без этой астральной пневмы, замечает ученый, по представлениям Средневековья и Возрождения душа и тело ничего не знали бы друг о друге и были бы слепы в том, что не касается их непосредственной области. Под именем фантазии (т.н. внутреннего чувства) сообщения пяти органов чувств трансформируются в фантазмы, то есть внутренние образы, которые воспринимает душа. Кулиану пишет: «Процесс познания был возможен только в такой степени, в которой как чувственные данные, так и сигналы бессмертной души трансформировались в фантазмы, образы, проецировавшиеся на внутренний экран сердца».
Переводчик Аристотеля и друг Фомы Аквинского Вильгельм фон Моербеке передает пассаж относящийся к гносеологической роли фантазма следующим образом: Numquam sine phan-tasmate intelligit anima. «Душа ничего не понимает вне фантазмов». Развитое Фомой Аквинским такое понимание фантазии и фантазмов закрепилось в среде европейского интеллектуализма. Между чувственным и миром и миром души помещался sensus interior или sensus comun, т.е. внутренний или общий смысл, внутренние чувства (позже это понятие выродится в «здравый смысл» европейского обывателя), или mundis imaginalis, мир воображения. Именно с деятельностью в мире воображения были во многом связаны «науки» Возрождения, в том числе магия. Этот мир был субстанционально общим для всех людей (отсюда sensus comun), потому работа в нем позволяла выходить за пределы индивидуального человеческого состояния. С оперированием фантазмами было связано «искусство памяти» (например мнемотехники Дж. Камилло или Дж. Бруно).
Одна из главных научных заслуг И.П. Кулиану – это расшифровка ренессансной культуры как культуры фантастической, культуры воображения. Эта культура «обращала особое внимание на фантазмы, порожденные "внутренними чувствами"» и довела до совершенства человеческие способности активного оперирования фантазмами. Была создана настоящая диалектика эроса, в которой фантазмы, которые сначала противились «внутреннему чувству», превращались затем в объект произвольной манипуляции. Тогдашние маги по-настоящему верили в силу фантазмов, которые транслировались аппаратом фантазии манипулятора реципиенту. Верили и в то, что «"внутреннее чувства" являются главным местом манифестации сверхъестественных сил – богов и демонов». Карты этого мира, - если бы их можно было составить по мотивам многочисленных трактатов, - были бы наполнены многочисленными символическими фигурами, архетипическими образами, находившимися друг с другом в сложных взаимоотношениях.
Современному человеку даже трудно представить эту область, этот мир и его правила, после Реформации, отвергнувшей фантастическую культуру Ренессанса. Заново воображение как особое внелогическое пространство человеческого сознания в почти средневековом смысле было реабилитировано лишь к середине XX века Жильбером Дюраном на основе разработок семинара «Эранос» в котором участвовали такие выдающиеся ученые как К.Г. Юнг, К. Кереньи, Р. Отто, М. Элиаде, М. Бубер, П. Радин, А. Корбен и др. Его социология воображения, как и юнгианская аналитическая психология, оперирует именно надиндивидуальными структурами, архетипами бессознательного Юнга или мифологическим структурами. Описание дюрановского имажинэра практически тождественно реконструкции «mundis imaginalis» у Кулиану, так как французский термин «имажинер» означает и «воображение как способность, и то, что воображается, и того, кто воображает и сам процесс воображения как функцию и нечто, что является общим и предшествует и тому, и другому, и третьему». Социология воображения показывает как подсознательные «мифические» структуры воображения фундируют рациональные структуры социальной реальности. Мир фантазмов Возрождения и Средневековья и имажинэр Дюрана как гносеологические конструкты, оперирующие с одной и той же реальностью, наполнены схожими архитипическими мифологическими фигурами, там есть свой порядок, свой смысл и своя организация, свои законы, впрочем, иные, чем законы рационального мышления. Живопись, поэззия и философия становятся частями одного целого, в том, что касается фантастического, воображенческого познания. В трактате Sigillus sigillorum, Bruno пишет «в то время как интеллект обладает природой фантазии, философ должен управлять фантазмами, быть великим художником духа. Разве не говорит Аристотель, что понимать – значит наблюдать фантазмы».
Актеон
Именно на этом плане, в этом пространстве работает «Великий Манупулятор» Джорджано Бруно. Но есть возможность выйти и за его сферы, к чистому познанию, начинается же этот путь в пространстве воображения, где ориентирами служат символический фигуры из мифа об Актеоне. Метаморфоза Актеона понимается как удар молнией, уничтожение интеллекта, переход с одной экзистенциальной позиции на другую, символизируемый в образе расчленения. Так заканчивается жизнь в мире слепом, чувственном и фантастическом и начинается новая жизнь. Бруно пишет, комментируя свой сонет об Актеоне: «Невозможно видеть Солнце, космического Апполона, абсолютный свет в высшей и завершенной форме. Но все же возможно видеть его тень, его Диану, мир, космос, природу, которая в вещах, которая есть свет в темноте материи… немногие направляются к источнику Дианы. Многие довольствуются тем, что охотятся на диких животных, менее значительных… Актеонов, тех, кто имел счастье встретить обнаженную Диану, и влюбиться в нее в такой степени, чтобы претерпеть трансформацию из охотника в добычу, очень мало… В любой другой охоте, объектом которой служат отдельные вещи, охотник их схватывает, поглощает в меру своего разума, в то время как превращенный в космический и божественный объект охоты, он открывается такому познанию, которое его поглощает, впитывает, интегрирует в себя. Из обычного, цивилизованного, принадлежащего обществу человека он становится диким как олень и житель пустыни, … живет в горных гротах, которые не принадлежат искусственной памяти». Т.о, происходит выход за переделы мира фантазии, мира воображения, субъект поглощается объектом познания и больше не видит каждую вещь в отдельности, но становится причастен к их сути, видит мир как единое целое, он видит «Амфитрейю, источник всех чисел, всех видов, любого разума, которая есть монада – настоящая сущность каждой вещи». Но он не может видеть ее в абсолютном ее совершенстве, и потому видит ее производное, другую монаду, Диану. Он впервые познает вещи такими, какие они есть, вне категорий рацио и вне посредничества фантазмов.
Важно отметить, что в этой трансгрессивной операции, в которой адепт становится «мертвым в жизни», то есть преодолевшим уровень человеческого существования, Диана – есть лишь «мнемоническая статуя», символический объект в пространстве воображения. Никоим образом все вышесказанное нельзя переносить хотя бы и в символическом смысле на какую-либо земную женщину, ибо есть и другие, совсем не дианические аспекты женственности, увлечение которыми способно привести к совсем иному поглощению (ситуация хорошо описанная в «Ангеле западного окна» Майринка). Итак на материале сонета об Актеоне и комментариев к нему Джордано Бруно Иоанн Кулиану демонстрирует два абсолютно неизвестных современному человечеству метода познания, причем, если о сверимагинативном он еще слышало или читало о нем в книгах того же Майринка, то о имагинативном, находящемся в мире воображения – нет.
Кажется, это было так давно, и какое может иметь значение для нас в XXI веке? Но если, как писал Уайтхед «вся наша философия есть лишь заметки на полях Платона», то, по мнению Кулиану, все интеллектуальное содержание модерна в том или ином виде развертывание мысли авторов XVI-XVII веков. В сфере политики, например, к «Великому манипулятору» и идее» Британской и наследовавшей ей Американской империи» стоит добавить идеи немецкого автора XVII века Иоганна Рудольфа Глаубера, призывавшего в целях достижения всеобщего мира в Европе, создать единую немецкую монархию, которая бы военными и технологическими средствами достигла бы мирового господства. Этот замечательный Глаубер первый предлагает применять химическое оружие и более того создавать закрытые группы инженеров и ученых, задачей которых являлось бы постоянное совершенствование вооружений, так чтобы основные сражения велись не на поле боя, а в научных лабораториях.
Что-то не то, слишком современно... Да, да именно современно, никакой ренессансной магии, никакой фантазии, только голая техническая рациональность. Культура фантазмов и воображения, магическая культура Ренессанса была сметена огненным смерчем Реформации и Контрреформации. Под предлогом в одном случае движения к истокам, к изначальному христианству, а в другом защиты католического учения произошел процесс, который Кулиану назвал «цензурой воображения» или точнее «цензурой имажинэра». Из достаточно изученной области он стал совершенной «Terra incognita», работа с воображением прекратилась, а сам духовный настрой эпохи, нормы и ценности Реформации не могли не оказать искажающего воздействия (хотя бы и по принципу от противного) на тех, кто в закрытых группах на свой страх и риск продолжал дело ренессансных магов.
Современная западная цивилизация, подводит итог Кулиану, «во всей своей полноте есть продукт Реформации, Реформации, которая лишившись своего религиозного содержания, все же сохранила формы. В теоретическом плане, грандиозная цензура воображения привела к созданию точных наук и современной технологии. В практическом плане она привела к появлению современных институтов. В плане же психосоциальном явилась причиной всех наших (западных) хронических нервозов, возникших благодаря односторонней ориентации реформированной цивилизации, принципиальному отказу от имажинэра. Мы живем в секуляризованном аппендиксе Реформации».
Символом этой технической цивилизации стала трагическая фигура доктора Фауста, воспетая О. Шпенглером как архетип европейского человека и центральный миф Запада. Но задающая условия интерпретации современная структура мифа Фауста как показывает Кулиану, отмечая в нем переплетение раннехристианских, гностических, германских народных сюжетов и семантических линий, есть порождение критики Ренессансной культуры со стороны Реформации. Фауст стал знаковым символом именно в Реформацию как олицетворение ренессансного мага, философа и герметика, человека имагинативной культуры. С исчезновением понимания этой культуры он превратился в застывшее отражение в кривом зеркале, некачественный фотоснимок давно умершего субъекта. Фауст с его жаждой знания есть тень Реформации, ее антипод и ее порождение, в котором тоска по запрещенному и неизвестному знанию по миру фантазмов компенсируется неутомимой жаждой деятельности, поиском знания практического. Фаустианский человек как архетип, по своей сути есть трагический симулякр, копия без оригинала, брошенное в уничтожающую его бездну этой же бездной порожденное и столь же нигилистичное существо. Результатом его неутомимого практицизма и построения технической цивилизации стала медленная духовная и демографическая смерть западной цивилизации. Псы Актеона, псы познания обратились, чтобы растерзать своих хозяев, превратившихся в животных. Миф взял свое.
Судьба Запада – нигилизм, согласен Кулиану с Хайдеггером и для того, чтобы понять смысл этого нигилизма и его значение для других ветвей человечества, он обращается к ещё одному важнейшему мифу Запада – гностическому. Но об этом в следующий раз.
© Copyright:
Ььььь, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
