Вера в бога как в высшую справедливость пребудет с Нестеровым навсегда, невзирая ни на какие постановления, декреты и указы новой власти.
А однажды случилось страшное: прислали сказать, что Мишенька Максимович утонул. Произошло несчастье на маленькой реке Дёме . Она с виду такая милая, вся в кудрявых от березок берегах, но эта ее милота обманчива. Помню, как и нам в детстве запрещали в ней плавать, можно было только плескаться возле берега. Она коварна омутами и водоворотами, которые могут затянуть. Так погиб его маленький друг. Михаил Васильевич, писавший свои «Давние дни» летом 1940, вспоминал, как горько и безутешно плакал на отпевании. Это была первая смерть, увиденная воочию. Родители отдали ему все игрушки Мишеньки, и он долго играл с ними в их любимую игру.
При этом он часто подчеркивает в своих воспоминаниях, что был страшным шалуном и непоседой. И в чем же это проявлялось? Однажды весной с Николашкой вышли в сад при усадьбе. А надо сказать, что улица Пушкинская, стоящая под прямым углом к Базилевской и Губернаторской, идет под гору. Так и бежали весенние ручьи во дворе дома. Проложена была доска для перехода к крыльцу. Решили пройти по ней к саду и обратно. К саду – под горку, и Миша преодолел этот путь успешно, но решил продолжить в обратном направлении. Отвлекся чем-то и … полетел в ручей. А вышел-то по случаю праздника в нарядной шелковой рубашечке с серебряными пуговками и бархатных штанишках! Ох, сколько было горя, хотя от матушки ни брани, ни порки не было. Вымыли и усадили в чистую постельку. Другой случай был и вовсе зазорный. На большие праздники - Рождество и Пасху - раздвигался в зале большой стол с богатым угощением: перед множеством бутылок и графинов помещался огромный разукрашенный окорок, дичь, паштет, разнообразные грибы, сыры, рыба, икра… Черную икру привозили тогда бочками, а ели ложками. Не как нынче в петербургском «Елисеевском» - 57 граммов за 11000 рублей! Отец после обеда приказывал запрягать Бурку в наборный хомут и отправлялся с визитами. Одновременно мать принимала визиты дома. И вот однажды в такой праздник отдали визиты и сами приняли гостей – священников от Спасской церкви, где они прихожане; от Троицкого собора, от Сергиевской церкви, от Александровской … Вернулся домой отец, усталый за день и пошел вздремнуть. В доме тихо. А Мишенька с Николашкой, очутившись в зале, сначала тихо играли, а затем решили попробовать угощения со стола. Налили по рюмочке, закусили икрой. Понравилось. Повторили. Потом еще и еще, и опомнились, когда икры осталось на донышке большого хрустального блюда. Между тем отец проснулся, вышел в залу и решил подкрепиться, а икры - на донышке! Далее позвольте процитировать, ибо с таким неподражаемым юмором умел описать только сам Нестеров: «…подошла мать, он ее стал спрашивать про икру, а той и след простыл. Дальше да больше – добрались и до нас, голубчиков. Спрашивают, а мы, недолго думая, свалили на Палатина – племянника ( был такой несмелый и несамостоятельный наследник одного богатого бездетного купца). Свалить-то свалили, а поверить нам не поверили. Ну, и досталось же нам тогда! Долго еще мы не могли забыть, «как Палатин-племянник икру съел»…
Вот таковы были самые страшные преступления… Запомнились!
Кроме церковных праздников бывали ежегодные ярмарки, не такие большие как в Нижнем Новгороде, но тоже по месяцу, по два в феврале - марте. Отец тогда перебирался на ярмарку. Открывал там в Главных рядах свою лавку. А по пути – ярмарочные балаганы, где на балконе, несмотря на мороз, зазывал на представление Зрилкин, персонаж из деревенских празднеств и знаменитый Петрушка. А еще книжные ряды, самые интересные. Тут и лубки «Еруслан Лазаревич», «Как мыши кота хоронили», генералы 1812 года и славнейший из них – Паскевич – Эриванский, и книги «Фома-дровосек», «Барон Мюнхгаузен»… Наконец лавка отца, победнее, чем его конкурента галантерейщика Пенны, но тоже красивая, разукрашенная коврами, а на коврах самые разнообразные сюжеты: турки с кальянами, одалиски, бедуины на белых конях. А в дверях стоит сам хозяин – Василий Иванович Нестеров, в длинной шубе, подпоясанной кушаком и в валенках. Морозы в Уфе стояли знатные, до 30 градусов. Но, как пишет другой знаменитый уфимец, Сергей Тимофеевич Аксаков, климат был самый здоровый: сухая морозная зима, ранняя мгновенно вспыхивающая весна и жаркое лето.
