На Руси. Душа народа
Еще в 1905 Нестеров задумал следующую большую картину, которую предполагал сначала назвать «Христиане», затем варианты названия менялись, пока не пришли к первому, простому - «На Руси», с пояснением более поздним «Душа народа». Очень многое можно понять в характере Нестерова по этой картине. Наплыв публики, успех Персональной выставки не затмили того печального факта, что кроме газетных репортажей были приведенные мной развернутые аналитические статьи, которые не ругали, а анализировали, и анализ этот был горьким, жестким, но был он не от врагов, не от невежд, а от людей, мнению которых следовало доверять. Он, надо думать, принял их к сведению, ибо в первоначальной версии на картине был Христос, а потом он присутствует только на хоругви, которую несут монахи в черном, и лик Спасителя там тоже темный. Видно, он с такой старой иконы, что все краски давно потускнели и почти ничего не разобрать. Так что Христос вроде есть - не сдался художник, что, де, не в состоянии он изобразить лик господа, но сделал это очень - не буду говорить хитро – но умно. Тут придраться критикам будет не к чему. И он не злопамятен, не высокомерен ( как иногда это казалось его современникам, глядя на его фотографии). К примеру, Розанову, который написал не очень лестный отзыв на его выставку, он пишет 10 мая 1907 сердечное письмо, в котором радуется возможной встрече летом в Кисловодске: «…я, вернувшись, нашел Ваше письмо, которое меня очень порадовало, приятно было узнать, что «Зосима Соловецкий» Вам и семье вашей пришелся по душе ( подарил Розанову свой рисунок. Н.Т.)». Далее он говорит о своем характере: « … Мария Павловна ( вдова художника Ярошенко, у нее собирался остановиться летом Розанов) – пресимпатичный человек, с темпераментом, страстная, а потому пристрастная. Явления жизни она, как я, многогрешный, принимает под острым углом… Вы правы, в природе моей, как и у множества русских людей, живет страсть плыть «против течения», и, к сожалению, мне, как художнику, как свидетелю и наблюдателю явлений, бурно несущийся передо мною, больше бы пристало сидеть на берегу, занося спокойно, вдумчиво явления эти в свой альбом. А я, побуждаемый какой-то властью, надрываюсь в борьбе с этим проклятым течением».
Картина, которую Нестеров задумал, столь обширна по замыслу, столь многое хотел он ею сказать и показать - искусство живописи требует показа! – что пришлось ( хотя это слово не очень подходит: столь велико было именно желание снова увидеть Льва Николаевича Толстого) просить о новом визите в Ясную Поляну. И вот он снова здесь. Если первый раз ему ответила Софья Андреевна, причем ответила попросту отказом, хотя подслащенным «Вам с Вашим талантом, по снимкам из газет будет легко придать лицу нужное выражение», то теперь его приезда ждут, и он едет с совершенно другим настроением. Подтверждение - письмо Турыгину от 30 июня 1907: « …уже вторую неделю работаю над портретом Льва Николаевича. Выходит неплохо. Вообще он сразу согласился на мое предложение, и теперь даже настаивает, чтобы я всё довел до конца. Отношение ко мне прекрасное, и мой прием – быть тем, чем я есть – только избавил обе стороны от ненужной осторожности в мнениях… как-то он врасплох спросил, какой я веры? – то есть «православный» и прочее, я ответил утвердительно, от «исповеди» же уклонился очень ловко, что было оценено». Зашел как-то разговор о Метерлинке, в то время очень модном. Дочь Толстого Татьяна Сухотина сказала: «…да это то же самое, что у нас, у Нестерова», на что Лев Николаевич возразил: «Совсем нет. Нестеров передает настроение народной души, народной поэзии, чего у Метерлинка нет».Юлия Игумнова, секретарь Толстого и художница, говорила о выставке с восторгом, но о Христе на картине «Святая Русь» с недоумением: «Он мог нарисовать как на иконах», а Лев Николаевич сказал: «Он должен был нарисовать таким, каким его видят все эти люди, которые стоят перед ним. Они его не могут видеть в виде итальянского певца. Это панихида русского православия» (вот как это в действительности было! - и какой смысл получается, когда цитируют кратко, выхватывая из контекста!) А ведь это есть и в письмах самого Нестерова, и в записках доктора Душана Петровича Маковицкого, личного врача семьи. Портретов Толстого к тому времени было много, начиная с 45-летнего писателя на портрете Крамского, продолжая знаменитыми репинскими. Нестеровский портрет на фоне яснополянского пейзажа не входит в число самых выдающихся, да художник такой цели и не ставил. Толстой нужен был для картины «Христиане», наряду с Достоевским и Владимиром Сергеевичем Соловьевым, современниками по жизни (1821-1881, 1828-1910, 1853-1900). 6 августа он сообщает сестре, что портрет в основном закончен. Оставлен по просьбе Толстого в их семье до сентября, а затем они вышлют его Нестерову в Киев, где он его и завершит. А там его ждали аж три телеграммы от самарского дворянства (одна «слов в сто»), художнику предлагалось написать складень для наследника, но срок невозможно мал - всего месяц, потому не огорчился поздним получением. Однако мысль о незаконченном портрете продолжала беспокоить, просил Владимира Григорьевича прислать ему снимки, дабы уточнить цвет блузы, которая была на Толстом. После имения Черткова и после поездки на Волгу, потом в Уфу и дальше на Урал, был новый приезд в Ясную Поляну. Были еще шесть сеансов, на которых, как пишет Нестеров в Ялту своему приятелю Леониду Валентиновичу Средину, ему удалось «уловить то благородное старчество Л.Н-ча, которое так доминирует теперь… Толстой остается все тем же живым, деятельным, неугомонным, как и раньше. Во взглядах его на жизнь трудно уловить, где начинается «непротивление» и где оно переходит в лукавство, в житейскую осторожность». Из этого своеобразного отчета понятно, что более всего беспокоило тогдашних портретистов - не только Нестерова: - чтоб портретируемый был похож! Не «Мое к нему отношение», не «Я так вижу», а именно сходство. На портрете Лев Николаевич стоит в профиль - таким он перенесен и на картину. И, как у больших художников, портрет должен передавать не только внешнее сходство, но и внутренний мир модели, тем более такой выдающейся личности, каким был Лев Николаевич Толстой. Гипнотическое его влияние отмечают люди, лично с ним общавшиеся, но как его передать? На вечерах, где Достоевский читал свою прозу ( Не стихи декламировал! Не песни пел!), дамы падали в обморок. На портрете Перова 50-летний Достоевский смотрит не на зрителя, он погружен в свои мысли, в сцепленных его руках сверху левый палец. На этот счет есть теория Сперри, созданная много позже жизней и Достоевского, и Перова. Зато Перов читал и любил писателя, много с ним беседовал, и, создавая портрет, вряд ли думал о каком-то символизме, который чувствуется у Константина Васильева. А по деньгам дело было так: Перов был уже знаменит, а Достоевский беден: помогал пасынку Павлу Исаеву, содержал семью брата, пережил закрытие журнала «Время». Заказывать портрет у самого Перова ему бы в голову не пришло. Третьяков послал Перова к писателю, оплатил заказ. Так же отправил Крамского писать Толстого в 1873. Это был, несмотря на всемирную известность Толстого – первый перевод на английский сделан в 1862, уже изданы «Война и мир», написана «Анна Каренина» - его первый в жизни портрет. Так благодаря П.М. Третьякову мы можем созерцать прижизненные портреты русских писателей – Достоевского, Толстого, Островского, Шевченко, Михаила Петровича Погодина, Ивана Аксакова, Чехова и композитора Мусоргского. Нестерову так же, как когда-то его учителю Перову с Достоевским, повезло быть лично знакомым с Толстым, писать его с натуры, причем оба прониклись друг к другу взаимной симпатией! Отмечает такой эпизод: в имение Толстого прибыла делегация – 900 детей из Тулы ! Принял всех сердечно, нашел душевные слова, хотя никаких изысков предложить такой ораве не мог. И как по контрасту, в великолепном ( определение самого Нестерова. Н.Т.) имении Кагарлык Киевского уезда у Ольги Ивановны Чертковой, жены генерал-адъютанта и варшавского генерал-губернатора М.И. Черткова, тоже был прием. Принимали - в духе времени - студенческую и рабочую молодежь, но роскошь была столь запредельная, что сердечности не получилось никакой – наоборот. Приглашенные чувствовали себя скованно и не на месте.Приглашенные чувствовали себя скованно и не на месте. Монотонный , однообразный порядок жизни у кагарлыкских Толстых был утомителен. Люди - воспитанные - жили внешне красивой жизнью, но как они были бедны духовно. Здесь, как и в Ясной, все пытались заговорить со мной о вере, часто вовсе не испытывая никакой в ней живой потребности. Таково было время, такова была мода». Единственно приятное, чем запомнилось и отмечено отдельным абзацем в книге «Давние дни» - это (цитирую): «В Кагарлыке мне советовали обратить внимание на особенно красивый тип и костюм девушек, сохранившийся от времен старой Украины. «Наталки» высокие, стройные, были редкостно красивы, величавы, красив был их национальный костюм, головы, украшенные яркими цветами, лентами».
Второй исторический персонаж на картине «Душа народа» - Достоевский. Не повезло ему с Достоевским, который умер, когда художнику было 18, личной встречи не было. То же – с Владимиром Сергеевичем Соловьевым, третьим историческим лицом. О встречах художника с религиозным философом нет свидетельств ни в письмах, ни в воспоминаниях, но влияние его на тогдашнее общество было таково, что находиться ему рядом с великими писателями в то время, когда писалась картина, вполне законно. Вернувшись от Толстого, пишет другу Турыгину 6 сентября 1907 из Абрамцева: «… «Христиан» отодвигает другое дело». Речь о Марфо-Мариинской обители. А далее о Розанове: «В Кисловодске десять дней путался с Розановым. От «поцелуев» переходили чуть не к драке». Много времени заняла обитель. И вот наконец опять «Душа народа». В Черниговском скиту продолжает поиски натуры. «Если бы ты знал, - пишет 19 мая 1908 Турыгину , - как народ и всяческая «природа» меня способны насыщать, делают меня смелее в своих художественных поступках, я на натуре как с компасом. Натуралист ли я или закваска такая, или просто я бездарен, но лучше всего, всего увереннее я всегда танцую от печки. И знаешь, когда я отправляюсь от натуры – я свой труд больше ценю, уважаю и верю в него. Оно как-то крепче, добротнее товар выходит. 14 мая был за обедней в Гефсиманском скиту, там есть деревянная церковка, вот в ней шла торжественная обедня, а потом молебен, на который вышла вся братия. Впечатление огромное, XVI век – Александровская слобода, Кирилло – Белозерский монастырь, красота и сила, и я, как не часто, почувствовал со страшной силой, что я тоже русский, и эти мужики-монахи мне родные, такими были мои предки».
А слава Нестерова росла, «Нива», Календарь Гатцука – все пишут о нем. Не без юмора говорит так: «Впереди табакерки, войлочные ковры с изображением «Великого пострига», «На горах» и т.д., вплоть до славы Якоби и Айвазовского». Но, а серьезно – он работает с горячим энтузиазмом. Впрочем, так бывало у него всегда. Если брался на картину – это был его замысел, его выстраданная идея. Писал этюды неустанно, их уже 25. Для подстраховки отдает такое распоряжение: «В случае, если картина «Христиане» с этого эскиза написана не будет, то эскиз этот должен поступить, как дар мой, в музей Александра III. М. Нестеров. 1907, 4 ноября. Киев».
Что значит - на Руси? Очевидно, картина должна быть шире по типам – охватить все слои общества, а не только бедных, пришедших за помощью и утешением, но и высшие слои общества, и ее идейных вождей.
Были картины в русской живописи: и божественное «Явление Христа народу» Александра Иванова, и обличительно - сатирический «Крестный ход в Курской губернии» Ильи Репина. Но именно Нестеров открыл новое - показать всю Россию. Потом это продолжил Павел Дмитриевич Корин, последователь, ученик Нестерова. Жутко смотреть на огромный совершенно пустой холст его «Руси уходящей», главной, так и не написанной картины Дмитрия Корина. Задумана она была во время похорон не сдавшегося ГПУ Патриарха Тихона, на которых они с Нестеровым стояли вместе, бок о бок. К «Руси уходящей» были написаны три десятка этюдов, каждый по силе воздействия равный законченной картине. О картине Нестеров знал и очень поддерживал идею создания. Теперь и пустого не увидеть. Дом-музей на Пироговской, 16 на реставрации. На Волхонке, 13 в Галерее Ильи Сергеевича Глазунова вы можете под прекрасную музыку взирать на его огромные в целый зал полотна и долго рассматривать каждую фигуру, каждое лицо его картин «Вечная Россия. 100 веков» (1988), «Разгром храма в Пасхальную ночь» (1999), «Раскулачивание» ( 2010) продолжающих традицию, начатую еще в 1905 Нестеровым. Особенно в последней – это лица как с картин Нестерова.
До 1916 сомневался в названии картины: «Всё еще не могу остановиться на названии – 1) Христиане, 2) Верующие, 3) На Руси 4) Алчущие правды 5) Душа народная ( или народа).
Как видно из вариантов, на картине должен был быть русский народ, жаждущий правды Христовой. Почему же изменил название? Кто впереди, кто ведет и зовет? Дитя! Ибо сказано в Евангелии от Матфея: Ученики приступили к Христу и сказали: Кто больше в Царстве Небесном?
Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное, итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном и кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает, а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». То, что писалось это дитя с сына Алеши, которому было 9 лет – факт давно известный. Выдал ему лапотки, намотал портянки, порты из пестряди и оказался он таким истинно русским, таким крестьянским простым мальчишкой, что решил: лучшей модели искать не надо. А чтобы запечатлеть, пошел на тот шаг, который когда-то осуждал в художнике Александре Чиркове, попутчике по Соловкам: запечатлел сына на фотографии. Откуда мы знаем об этом прегрешении? Из его же покаяния. Зато нынче, как сетовала Татьяна Григорьевна Назаренко, знаменитая художница и до эмиграции преподаватель Суриковского института, этим грешили поголовно все студенты: фотографируют пейзаж, модель, а потом дорабатывают.
Первое, он изменил пейзаж. Уже не зима, как в «Святой Руси». Теперь на картине зазеленела весна – любимое время года Нестерова. И пейзаж стал широким, раздольным – это Волга по этюдам, писаным летом 1910, 1911, 1912 в Березках Тверской губернии на озере Имоложье, где собирались снимавшие тут дачи профессора Академии, выезжали на пленэр Аполлинарий Васнецов, Владимир Александрович Беклемишев (1861 – 1919), приезжал на раскопки Николай Рерих. На горах стоит городок, самый русский, каких много было по берегам Волги, с церковью, с белыми каменными домами, садами. По реке пароходик тащит две баржи. Здесь, в Березках, Нестеров написал двадцать этюдов для картины. Уезжая, подвел итоги: Несмотря на все препятствия этого (1912года ) лета, я все же «Христиан» сдвинул с места, написал к ним до 20 этюдов, из которых до десятка пойдут в дело». Были там, в этюдах, не только пейзажи, но и встреченные художником колоритные фигуры – один из них, «с лицом Моисея Микеланджело», есть на картине, крайний справа. С одного человека, сельского дьякона, написаны два персонажа – это два священнослужителя – один в золотистом стихаре, другой в красном. А как менялся весь строй картины за тот огромный промежуток времени, пока она писалась – с 1905 по 1916? Если на предыдущих, «Святая Русь» и «Путь ко Христу», мы видим современников художника, то здесь он показал всю Русь – и современную, и историческую. Вся Русь всех веков словно идет на зрителя. В центре – царь в золотом царском платно, на голове шапка Мономаха, в правой руке скипетр, символ власти от неба, в левой – держава, символ царской власти над землей. По правую руку патриарх в парадном облачении – в саккосе, то есть верхнем богослужебном облачении и с митрой на голове. Это не исторические персонажи, хотя царь мог быть таким во времена Алексея Михайловича Тишайшего, отца Петра Первого. На равных с ними, левее – монах в черном одеянии, расшитом крестами – это схимник, то есть человек высшей степени подвижничества, строгого уединения для служения Богу. Нестеров писал его в 1901, но человеческий тип этот – из седой древности, такой, каким были до него такие же старцы столетье назад. Прямо за ними возвышается над толпой верховой в шлеме, он держит знамя князя Пожарского. Как он тут оказался – а прямиком из начала 17 века. Впереди перед толпой - непременная фигура юродивого, вот он, босой и лишь прикрывший чресла, воздел руки, но умиляются ему только две крестьянки в лаптях, остальные даже не смотрят. Сам художник доволен результатом долгого труда: «Последние дни кончал окончательный эскиз «Христиан». Теперь хоть за картину приниматься, всё продумано, всё естественно и, кажется, живет и движется. Народу много, народ всякий, и получше, и похуже, но все заняты своим делом – верой. Все «верят» от души и искренне, но каждый по мере своего разумения. И никого не обвинить, что-де плохо верит – верит всяк как умеет. А как же надо помнить всем и каждому, что «не войдете в царство небесное, пока не будете как дети» Вот оно дело какое, Турыгин» ( письмо от 16 октября 1914). Идет уже четвертый месяц войны, да какой, невиданной доселе войны. Когда на людей стали падать первые бомбы - некоторые сходили с ума: то небо, которому все так истово молились, посылало им теперь смерть. Еще невиданное и страшное пришло от немцев – отравляющие газы. Невидимые, неслышные, они заставляли харкать кровью, они выедали глаза. И Нестеров не мог не отразить на картине такого несчастного – это молодой красивый юноша с одухотворенным умным лицом, ведет его, слепого, трогающего дорогу палкой, сестра милосердия, заботливо и нежно склонившая к нему голову. По виду он – студент, интеллигент. Но, как оказалось из воспоминаний Дурылина, нашел его художник в Абрамцеве, усадьбе Саввы Мамонтова. С началом войны хозяин отдал под госпиталь для слепых театр в усадьбе. Там и встретил художник своего героя. Им оказался рабочий, да, простой рабочий, искренне верующий, но вглядитесь, какое у него умное, даже вдохновенное лицо. Он пострадал, но знает, что пострадал за родину. Появились в его картине не только крестьяне - они все в левой половине,- но и горожане, интеллигенция, и ее главные духовные вожди – это Толстой, точно такой, как на портрете из Ясной Поляны, в профиль, в простой блузе, левее Достоевский в сером сюртуке, рядом с ними Владимир Соловьев в черном. А впереди – да, простой мальчик в лаптях, жест его – он завершает крестное знамение. Он с котомкой за плечами, с расписным красным туеском. Неужели он – главный? Неужели он понял больше, чем наши гении? Если по учению христову – то да. Его невинная не омраченная сомнениями, терзаниями душа чище всех их мятущихся душ. И неужели пройдет всего 3 года, когда в начале 1918 Бунин напишет в «Окаянных днях»: «… какие рожи, сплошь бандитские, прямо сахалинские, на таких в Древнем Риме клейма ставили, чтобы все знали: это вор. Тут и клейма не надо, на роже всё написано».
Поистине мы созерцаем сейчас у Нестерова – ту, ушедшую Русь, какой мы никогда уже ее не увидим. Нет этих людей, не с кого писать такие картины. Хоть и назвали ее «русским символизмом» - но писалась –то она с натуры! Не надо забывать об этом, навешивая ярлыки.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
