Дела семейные. Бесчинства на море.Намедни за обеденным столом я как-то проговорился, что свои первые в жизни заработанные пять рублей преимущественно просадил с корешами в «Морской бой». Пришлось объяснить, что имеется в виду не бумажный морской бой на листочке в клеточку, а игровые автоматы, симуляторы торпедного аппарата, в восьмидесятые стоявшие во многих местах досуга. Сеанс стоил пятнадцать копеек. Давалось десять торпед, которые надо было грамотно применить по вражеским кораблям. Они шли постоянным курсом и с постоянной скоростью, но трудность заключалась в том, что торпеде, естественно, тоже требовалось время, чтобы добраться до места рандеву. Соответственно, приходилось брать поправку на скорость и выставлять прицел с упреждением. После небольшой практики, конечно, эти кораблики поражались уже с закрытыми глазами. Мы так и извращались: стрелок закрывал глаза и бил, ориентируясь на внутренний свой хронометр. Ему только говорили, когда появлялась цель. Лёшка загорелся: в нём проснулся то ли Гюнтер Прин, то ли Александр Маринеску. Поинтересовался: «А сейчас такие есть?» Я, честно, не знаю. Понятно, что в парках развлечений сейчас есть какие угодно аппараты с самыми навороченными видеоиграми. Но где-то слышал, что и этот кондовый морской бой – по-прежнему пользуется популярностью. Возможно, с модернизированной начинкой. В Лёшкиной школе мы отказались от изначальной затеи поставить игровые автоматы в рекреациях во избежание травматизма. Кто хочет – играет в компьютерных классах. Подумав о компьютерах, я сказал: Лёшка ещё немного расспросил меня, узнал, что специалисты особенно рекомендуют третью игру из серии, как самую «аутентичную», и отбыл в свою комнату. Где-то в полночь ко мне в кабинет (я просматривал кое-какие отчёты) заявилась Гражданка Мама и пожаловалась на ребёнка, мол, он совсем заигрался, не хочет ложиться спать, и виноват в этом, конечно, я. Вообще-то, мой подход к детоводству весьма прост. «Не хочешь жрать – не мучай ложку». «Не хочешь дрыхнуть – не мучай подушку». По-любому, завтра в школу – там и выспится. Во всяком случае, процесс игры прервётся не более, чем часов через восемь, меж тем как для мало-мальского геймерского психоза надо суток трое непрерывной игры без сна. У здорового семилетнего ребёнка предохранительные механизмы включатся гораздо раньше и он срубится. Тем не менее, я вошёл в детскую, чтобы чего-то сказать. Честно, глупейшее положение. Обычно, когда я что-то указываю людям, – это означает, что мне действительно очень важно, чтобы они делали так, как я говорю. И я любой ценой заставлю выполнить свои указания, даже если придётся продырявить кому-то бошку. За это мне и платят хорошие деньги. Оборотная сторона: я никогда не навязываю людям какой-то херни, которой я не могу рационализировать и которая нафиг не нужна ни мне, ни им. Но важно ли мне, чтобы Лёха бросил играть (или сидеть в Нете) и отправился на боковую? Да мне похер. Однако ж, интересно было, над чем он отвисает. Оказалось, конечно, над Silent Hunter 3. Который, по хорошему счёту, и представляет собой несколько расширенный вариант того древнего «Морского боя» из аукционных парков восьмидесятых. Типа, симулятор немецкой U-boot во Вторую Мировую. Довольно добротный симулятор (лучших, во всяком случае, не знаю). Лёху я застал в момент атаки британского конвоя. Он хорошо зашёл на цель и в виду имел разумную, добрую стратегию: вынести единственный эсминец, после чего приступить к избиению беззащитных транспортов. Конечно, в том есть некоторая натяжка, что в 40-41 в игре встречаются жирные конвои под охраной всего лишь одного эсминца. С другой стороны, в игре не встречается других немецких подлодок, нет волчьих стай, но можно считать, что где-то они всё-таки присутствуют и отвлекают на себя основные силы охранения (причём, британские эсминцы, нащупав асдиками подлодку, могли пасти и бомбить её часов тридцать кряду, отпуская транспорты далеко вперёд). Так что, явление столь беззащитного конвоя под наш пресветлый перископ – можно объяснить логически. Понятное дело, абсолютно бесполезно пускать торпеды с дальней дистанции по маневрирующему проворному эсминцу. Поэтому Лёшка вполне здраво выманивал его на себя, показавшись на всплытии и тут же уходя на перископную. Эсминец устремлялся к подлодке, как подорванный, строго встречным курсом, и торпеда шла в него идеально, без возможности ошибки, но не срабатывала. Ребёнок злился, ругался и перезагружался уже в третий раз. Вообще-то, наверное, это не очень педагогично помогать детям топить британские эсминцы немецкой подлодкой, поскольку всем известно, что фрицы были плохие, а томми – хорошие. Впрочем, who cares? Героями подводной войны тогда были именно немцы, поэтому игрушка про них, а к НСДАП германские моряки всю дорогу относились не бог весть как восторженно. Преодолев эти пустые этические заморочки, я поинтересовался у Лёшки: «А ты глубину торпед – оставил, как было? Ну, неудивительно, что не попадают. Их просто отбивает волной из-под форштевня. Это ещё в Японскую войну заметили. Посмотри осадку эсминца, сделай на метр глубже и поставь магнитный взрыватель. Аккурат – под брюхом ему взорвётся». После надлежащих корректив мы потопили назойливый эскорт с первой же попытки и благополучно расстреляли транспорты из палубного орудия, благо, погода стояла тихая. Это была бойня, но весьма азартная. Хотя из гуманности – оставили в живых один маленький двухтысячник, чтобы подобрал людей. Мы старались бить по ватерлинии, для быстрейшего утопления, так что пострадавших от нашего огня вряд ли было много. Учились, что называется, доброте и цивилизованности (и я, таким образом, выполнял всё же свою педагогическую миссию). Потом Лёшка выдал мысль: Это меня позабавило, поскольку в своё время я сам над этим думал. Казалось бы, решение очевидное. Вот эсминец увидел перископ. Идёт к нему полным ходом. Нащупал лодку в экстренном погружении. Естественно, его задача – зайти на неё догонным курсом и положить свои бомбы не поперёк её корпуса, а вдоль, увеличивая вероятность близких разрывов (прямое попадание, понятно, идеальный случай, но редкий). Но что, если за лодкой тянется та самая мина, метрах в трёх от поверхности? Эсминец нарывается на неё – и в лучшем случае получает хорошую пробоину в носовой части. А значит – обездвижен, самое меньшее. Но скорее – ему просто край. Много ли ему, жестяному, надо? Казалось бы, технически это реализовать несложно было во Вторую Мировую. И заданную глубину погружения мины (чтоб не совсем уж очевидно светилась на поверхности), и взрыватель, который бы срабатывал не на прямой контакт, а на близость цели. Хоть магнитный, хоть акустический, на шум винтов. В конце концов, сам по себе риск нарваться на такую мину – призывал бы эсминцы к острожности. Им было бы как-то стрёмно проходить прямо над лодкой, когда над ней может болтаться этот сюрприз на верёвочке. Честно, я не изучал вопрос и не знаю, использовались ли в реальности некие подобные штуки. Возможно, были какие-то трудности. Я не специалист. Знаю только, что подлодка, затаившаяся в глубине, считалась совершенно неопасной для эсминцев, и они утюжили её, как хотели. Но меня порадовал творческий подход моего киндера. От этого интересного, но теоретического вопроса, мы перешли к практическим. К торпедным стрельбам. Думаю, это не вполне справедливо. Поскольку это всё же симулятор КАПИТАНА подводной лодки, а он – не обязан быть «в каждой бочке затычкой». В действительности, подготовкой торпедного пуска занимался старпом. И в игре, в любом режиме реалистичности, можно всегда обратиться к нему и попросить выдать solution для выбранной цели. Другое дело, что пока экипаж малоопытный – капитану приходится УМЕТЬ всё делать самому. И курс на перехват рассчитывать, и торпедную атаку рассчитывать, и даже из зенитки постреливать. Я уж молчу про начинающего акустика, который говорит “no sonar contact” даже если прямо над ухом «шаркают» транспорты (ну ладно, километров с десяти он их засекает – но это очень мало). Вообще же говоря, реальность тех лет, судя по запискам реальных вояк, была такова, что для дальней цели было в меру бессмысленно рассчитывать прямой курс торпеды на сближение, поскольку она сто раз могла изменить скорость (а транспортам и предписывалось это делать регулярно, когда проходили опасные воды), а для ближней – просто нет времени определять всё «по науке». Это делалось «на глазок», и при должном опыте – дистанция, скорость и курс выявлялись почти мгновенно. Причём даже не старпомом, а хорошим вахтенным матросом. Ещё Лёшку смутила та ахинея, которую пишут порой на форумах. Я так чувствую, у нас angle on bow перевели как «курсовой угол». Отчего народ выносит друг другу мозг, выясняя, меняется ли он по мере сближения. Пришлось объяснить на пальцах, что это несколько другое. Что есть наша прицельная линия (для подлодки – её курс, фактически), есть умозрительный перпендикуляр, проведённый к ней от наблюдаемого объекта типа транспорт C3. И есть угол, на который этот транспорт фактически отклоняется от перпендикуляра. Его, собственно, в обиходе и называли angle on bow. Port – влево, starboard – вправо. И это, конечно, важно знать при строительстве «торпедного треугольника» - насколько ближе или дальше будет цель от НАС (а не от прицельной линии), когда скорость торпеды – сравнима со скоростью цели. То есть, когда берёшь упреждение на снайперской винтовке, этим можно пренебречь, будет ли цель на десять метров дальше или ближе от позиции стрелка через «миссисипи-2», а берёшь в расчёт только угловое смещение. Но если корабль приближается слева под AOB port 45 со скоростью восемь узлов, это означает, что скорость его сближения с прицельной линией – 4 узла, и удаления от нас – тоже 4 узла. Торпеда, идущая 30 узлов, - за минуту проходит 926 метров. Корабль за то же время отдалится на 123 метра. А это весьма ощутимая поправка. И если тупо направлять торпеду по той линии, которую корабль пересечёт через минуту, - она гарантированно пройдёт за кормой. Я, как мог, объяснил эту фишку, но всерьёз мучить ребёнка этими занудными расчётами – было бы жестоко. В конце концов, геометрия начинается только с шестого класса. Тут же – я согласился работать «старпомом». Лёшкина задача была незаметно выйти на цель поперечным курсом, под прямым узлом, а я тыкал пальцем, куда послать торпеду. Прикидывая, естественно, на глаз. Помню, когда сам резался в эту игруху, – мне так было проще, чем пользоваться «торпедным компьютером». Да так оно, собственно, и в реале было. За этим уроком по развитию глазомера нас застал рассвет и Гражданка Мама. - Сейчас… только танкер британский потопим, - машинально ответил я. - Нефть же по морю разольётся! – возмутилась Женька. - Не, вся сгорит, - заверил не менее экологически ответственный Лёшка. - А почему британский? – спросила Женька. - Потому что мы, типа, фашисты, - ответил Лёшка не без провокативной гордости. - Ужас! И много натопили? - Изрядно, - говорю. - С этим – полтораста тысяч тонн будет… Во, ща жахнет! Танкер, словив торпеду точно посередине, под днище, мгновенно вспыхнул и развалился пополам. - Красиво, - признала Женька. – Ужас, конечно, но красиво. Однако ж, вы заигрались. - Что сегодня в школе? – спросил я Лёху. - Английский два урока, математика, этика. Гхм. А мы чем занимались? Резались в игрушку на английском, производили математические расчёты курсов и блюли военную этику, посылая радиосигнал после каждого потопления. Он, конечно, предназначался штабу Кригсмарине, но мы знали, что англичане их перехватывают, расшифровывают, и значит, вышлют спасателей для потерпевших (и эсминцы для нас). Я позвонил в школу и освободил их с Лёшкой друг от друга. Ему – на всякий случай сказал: «Ты только не думай, что это каждый день так будет!» Хотя, если честно, не вполне представляю, зачем Лёшке ходить в школу. Пусть у нас очень хорошее заведение, но ближайшие года два – он там едва ли что новое узнает. Ценны разве лишь – развивающие ум и психику конфликты с одноклассниками и педсоставом. Но, почему б не подарить родному сыну маленький праздник, когда только что штаб сообщил о подходе большого конвоя, и мы всего-то в двухстах милях? Вообще, аддиктивная такая штука, этот Silent Hunter. Вроде, ничего особенного, знай себе плаваешь по морю, выискиваешь цели да топишь их, но – увлекательное это дело. Об одном только сожалеешь: что приходится уничтожать корабли и грузы, а не захватывать и продавать, как в Корсарах:ВМЛ. Скажем, всплываешь рядом с безоружным транспортом, которому некуда деться, высылаешь призовую команду, захватываешь. Далее – объясняешь капитану и всем прочим, что если не будут валять дурака, то все останутся живы и смогут вернуться к себе домой через нейтральные страны. После чего – идёшь с этим транспортом в направлении Ламанша, объясняя встречным английским патрулям, что следуешь в Бристоль. Подлодку – держишь в кильватере, а в случае шухера – загоняешь под днище транспорта. В нужный момент – поворачиваешь в сторону Бреста. И поди фигово: не просто потопить судно с десятком тысяч тонн важных стратегических материалов, а доставить его с грузом целёхоньким на благо Райха. Интересно, так кто-нибудь делал? Ни разу не слышал. Однако ж, карибские пираты заведомо имели дело с хорошо вооружёнными купцами, но не смущались этим обстоятельством. Рискну предположить, к двадцатому веку в людях несколько угас здоровый дух стяжательства. Они чересчур стали морочиться всякой идеалистической фигнёй вместо того, чтобы просто грабить караваны. Что, конечно, привело к самой оголтелой и жестокой войне в истории. Побольше бы корысти – глядишь, стороны были бы гуманнее. © Copyright: Артем Ферье, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
