Вторая Мировая. Точка бифуркации.«История не терпит сослагательного наклонения». Так вот, используя сослагательное наклонение, уверен, что мы бы лишились очень богатого пласта в литературе и кинематографе, не будь Второй Мировой войны. Но с другой стороны, тогда бы больше снимали фильмов про Первую Мировую войну, как самую брутальную и эпическую (а она бы считалась таковой в отсутствие ВМВ). И это, возможно, были бы не менее увлекательные и пронзительные фильмы. Так что, наверное, человечество не столь уж много потеряло бы, если б Вторую Мировую удалось каким-то образом предотвратить. Поэтому – интересна всё же «точка бифуркации», по прохождении которой война (именно глобальная) становилась неизбежна. Конечно, если копать глубоко, то можно прийти к выводу, что если б не родился в семье губернского инспектора народного просвещения лысый картавый мальчик с кудрявой головой, если б не вздёрнули его братца за такую невинную шалость, как покушение на царя, если б он не увлёкся чтением политэкономического фэнтази двух немецких сочинителей, если б тем же чтивом не увлеклись сотни других мальчиков из хороших семей и не пошли бы пудрить мозги работягам, подбивая на разбой, если б правящие круги цивилизованных стран не загорелись идеей удобрить излишками своего оборзевшего пролетариата поля сражений, если б наш лысый мальчик с камрадами не пришёл к власти в расшатанной войной России и не устроил из неё пугало для всего мира, если б один австрийский художник-романтик не возвысился в самой сильной стране континентальной Европы и не был поддержан влиятельными испуганными мужчинами как реальный гарант против большевистской экспансии – то Второй Мировой, наверное, не было бы. Или была бы – но с совершенно другим раскладом и по совершенно другим причинам. О чём действительно судить не приходится, за наличием слишком многих неизвестных. Однако ж, что мне интересно – ПОСЛЕДНЯЯ точка, в которой, при реальном развитии событий, ещё можно было отвернуть, выйти из «пике». Принято считать, что Вторая Мировая начинается с немецкого нападения на Польшу. И это, вероятно, справедливо, поскольку все прежние действия Германии, вроде ремилитаризации Рейнской области, Аншлюса Австрии и оккупапации Чехословакии – производились пусть армией, но без собственно боевых действий. А значит, войной считаться не могут. Была ли вероятность, что Германия воздержится от вторжения в Польшу, когда та наотрез отказалась удовлетворить немецкие требования (вполне, следует признать, разумные и справедливые)? Скажем так: думается, в конце концов Гитлер всё-таки вынужден был бы напасть, поскольку провозгласил себя собирателем немецких земель и защитником соплеменников, ставших жертвой версальской «нарезки». С тем его выбрали, с тем ему фюрерские полномочия дали, за то его любили. Но что могло бы отсрочить нападение – позиция СССР, когда бы Сталин отказался заключать Пакт и выступать подельником Гитлера. В этом случае Германия, вероятно, выждала бы некоторое время, наращивая силы. Но потом бы всё равно вдарила по Польше, ибо терпеть то нахальство, с каким вели себя ляхи, упоённые своим Чудом на Висле, - держава первого ранга, естественно, не могла. Другое дело, что отказ Сталина от Пакта представлялся не просто маловероятным, а невозможным. Это просто противоречило бы самому смыслу существования Советского Союза – отказ от политики, приближавшей столь необходимую Советам войну между ымпериалистами и фошыстами. Реакция Великобритании и Франции была тоже, в общем-то, предопределена. Да, эти страны не хотели воевать и в них было много людей, критиковавших неоправданную суровость Версаля, в целом сочувствовавших гитлеровскому стремлению поднять Германию из руин, но страны-победительницы выставили бы себя на посмешище, если б позволяли Германии безнаказанно воевать со странами, которым давали гарантии. Более того, такая пассивность аннулировала бы как результаты победы в ПМВ, так и принесённые жертвы. И было б трудно объяснить миллионам своих избирателей, «за каким чёртом я четыре года кормил вшей в окопах, когда теперь боши снова творят, что хотят?» Это в советской традиции Первую Мировую представляли как войну бесконечно тупую, бессмысленную, не пойми за что, но для англо-французов – она по-прежнему считается очень значимой. Более того – и Вторая Мировая считается, по сути, вторым актом той же драмы. Just unfinished business. Поэтому проигнорировать германскую агрессию против Польши – они, конечно, не могли. Можно ли было, объявив войну, так и ограничиться сидением на границах да действиями на море? Ну, это то же самое, что вовсе не объявлять войну. Ибо – ну на сколько хватит такой профанации? На полгода? Год? Потом – по-любому неизбежна большая стычка между Германией и Францией (прежде всего, поскольку англичане не имели сильной сухопутной армии, а французская считалась чуть ли не сильнейшей в мире). Что война между Германией и Францией (при поддержке Британии) перейдёт в активную фазу, что генеральное сражение неизбежно, – было ясно всем. Однако же то, как это случилось в действительности, – обескуражило многих (включая самого Гитлера). Из ближайших аналогов – на ум приходит бой Льюиса с Галотой. Тогда, помнится, эксперты предрекали, что, возможно, Льюис выстоит против этого буйвола, а может, выиграет по очкам, имея некоторое техническое превосходство. Но в реальности противники начали поединок очень вяло и осторожно, поплясывали, прощупывали друг друга невзначай, так продолжался почти весь первый раунд, после чего Льюис отважился наконец провести серию. И это была единственная атака за весь бой. Совсем как прорыв через Арденны. Ибо: «Чего ты там считаешь? Шкурку снимай, пока тёпленький!» Товарищ Сталин, как один из самых пристрастных и заинтересованных наблюдателей, поначалу был очень доволен ходом событий. Мечты сбываются: сейчас лягушатники с колбасятниками снова, как двадцать лет назад, будут плясать вокруг Седана, обмениваясь ударами и выдыхаясь. А когда наступит время… Правда, одна из самых больших глупостей, которые доводилось мне слышать о Второй Мировой, будто бы Гитлер дал свой «стоп-приказ», намеренно предоставляя англичанам возможность эвакуироваться. Вроде как – подобным образом выказывал свою к ним доброжелательность. Ну нет. Гитлер – конечно, романтик, и даже маньяк, но не до такой же степени идиот? Если б у него была возможность взять английские экспедиционные силы в плен – он бы непременно это сделал. Ведь сам по себе факт владения таким количеством пленных – уже очень сильная позиция для торга о мире. Их необязательно мучить, их необязательно морить голодом, но вот просто – «Хотите, чтобы ваши парни вернулись домой? Это можно устроить в любой момент! Всё зависит от мистера Черчилля!» Другое дело, что Гитлер достаточно хорошо знал реальные возможности своих войск и цену своему Блицкригу. Возможности – были высокие, но всё же не настолько высокие, чтобы без проблем и без особых потерь расправиться с довольно мощной группировкой, зажатой в угол. Да ещё – в пределах действия британской авиации Метрополии и орудий Грандфлита. Германский же блицкриг, положа руку на сердце, был не столько блистательной и революционной стратегией, сколько – вопиющей авантюрой, чей успех основывался исключительно на психологическом эффекте у непривычных и чрезмерно впечатлительных противников. Стремительно проникающие вглубь обороны танковые клинья – это, конечно, очень страшно, но только в том случае, если противостоящая сторона не задаётся вопросом: а чем именно это страшно – и для кого? Порой думается, что достаточно было сменить чисто психологическую установку с «немцы глубоко вклинились в нашу оборону» на «немцы загнали себя в ловушку» - и оно бы так и стало. Больше всего это напоминает анекдот. Во всяком случае, когда Вторую Мировую изображают как высокоманевренную войну, где всё решала скорость продвижения – как-то забывают, что подобная картина характерна только для первых немецких ошеломляющих операций. Но эта лафа быстро кончилась, едва лишь противники стали задаваться вопросом: «А чем это мы ошеломлены были? Стрелочками на карте? Тем, что немцы выходят на наши коммуникации? Ну так а мы – по-любому висим на коммуникациях их подвижных соединений! Только и разницы, что наши «окружаемые» войска стоят на своих базах, а немчура – рвётся вперёд налегке, вывалив язык на плечо… В добрый путь: тем больше трофеев нам достанется!» Немцы тоже поняли, что наваждение «стремительного прорыва» - уже не работает. И довольно быстро молниеносная война – превратилась в позиционную, с очень-очень медленными темпами продвижения фронтов даже на пике наступательных операций. Но будучи грамотными ребятами – они понимали это и в сороковом. Что стоит их мобильным соединениям увязнуть в боях – тут же вскроется слабость стратегии блицкрига. Это как велосипед – он подвижен пока подвижен. Но упадёт скорость – и он заваливается. Соответственно, задачей немцев было – стараться не ввязываться в ожесточённые сражения. Побеждать исключительно манёвром (и его психологическим эффектом), а не силой огня (которая была вовсе не так сокрушительна против возможностей такого неприятеля, как Франция). Поэтому в истории с Дюнкерком примечательно не то, что немцы «позволили» части английских и французских войск эвакуироваться, а то, что Союзники так охотно воспользовались этой возможностью, вместо того, чтобы уцепиться за плацдарм на континенте. И вообще во Французской кампании для немцев много раз всё висело на волоске. Стоило Союзникам малешко очухаться от этого тевтонского нахрапа да трезво оценить обстановку – и, возможно, война бы кончилась тогда же, в сороковом. Но только не немецкие танки были бы в Париже, а французские – в Берлине. Во всяком случае, немцы повели войну именно так, что исход её решался очень быстро в ту или иную пользу. Всё зависело от здравомыслия и крепости нервов. Но, как бы то ни было, победили немцы. Сокрушительно и молниеносно. Франция пала, оставалась Британия. Вот здесь, собственно, и уместен вопрос о последней точке бифуркации, когда войну ещё можно было остановить, не дать ей разрастись до подлинно мировой. Хотел ли Гитлер продолжения войны? Что ж, он мог что угодно писать в Майн Кампф про жизненное пространство и земли на Востоке, но уже захваченные польские и чешские территории – это осваивать и осваивать. Да ещё больше половины Франции. Да ещё Норвегия, Дания и Бенилюкс (эти страны были захвачены не корысти ради, а стратегии для – но не пропадать же добру). Нет, Гитлер вполне готов был тормознуться. Германия приобрела так много, что – десятилетиями переваривать. Успех войны по-любому ошеломляющий, мощнейшая держава Западной Европы выведена из строя всего за месяц – чего ещё-то желать? Подавить упрямство британцев, чтобы вернуть себе свободу заморской торговли? Да, это было главной задачей. Тем не менее, решено было бросить силы Люфтваффе на подавление RAF. И надо сказать, несмотря на большие потери Люфтваффе, летом сорокового немцы добились определённых успехов. Таких, что ещё немного – и англичане были бы вынуждены оттянуть 11-ю авиагруппу подальше от Ламанша. И вот, думается, на этом этапе – немцам реально светило заключить с Британией мирный договор. Слишком велика становилась вероятность, что немцам удастся взять Ламанш под свой контроль с воздуха. Однако ж, не правы те, кто утверждает, будто бы мир между Германией и Англией мог быть заключён в произвольный момент между падением Франции и схваткой Германии с Советским Союзом. То есть, когда разразилась Германо-Советская война, – понятно, что англичанам вообще уже не было смысла примиряться. Но до этого, говорят, британо-германское противостояние казалось бесперспективным, поскольку Германия не могла высадиться на острове, не подавив авиацию и флот, а Британия – в обозримом будущем даже теоретически не могла иметь такую сухопутную армию, чтобы в одиночку высадиться в Европе и дойти до Берлина. Что ж, это верно. Но есть обстоятельства, при которых война всё равно будет продолжаться, даже если не имеет очевидного разрешения в обозримой перспективе. И уж кому-кому, а англичанам – не привыкать к участию в таких затяжных и на первый взгляд патовых конфликтах. Конечно, англичане не могли рассчитывать, что у них когда-то будет достаточно мощная сухопутная армия, чтобы сломать Вермахт. Ну и что? Против Наполеона на континенте – они тоже были бессильны. Но хорошо знали: всякая держава, стремящаяся к европейской гегемонии, рано или поздно схлестнётся с Россией. И совершенно не важно, какие сейчас у них там отношения, какая у них там расчудесная дружба. Тильзит ли, пакт ли Молотова-Риббентропа – они всё равно сцепятся. Ибо когда вопрос стоит именно о европейской гегемонии, то Россия лишается своего главного исторического развлечения, игры на противоречиях между европейскими странами, и всё равно будет стремиться к ослаблению державы-гегемона. Она же – закономерно сочтёт Россию главной для себя угрозой. И одного этого «русского фактора» - вполне достаточно для Великобритании, чтобы не сдаваться и лелеять надежду. Чего, однако не было в наполеоновские времена – американского фактора. То есть, Штаты уже были, но выступали, во-первых, не больно-то дружественным к Великобритании государством (реально, чего мало кто знает у нас, в 1812-1814 была вторая англо-американская война, и британцы даже брали Вашингтон), а во-вторых – далеко не таким сильным, чтобы влиять на европейские дела. Но середина двадцатого века – совсем другой расклад. Штаты – уже мощнейшее индустриальное государство, своей экономической мощью превосходящее любого отдельно взятого противника. И – явно союзное Британии. Одного американского фактора – тоже было достаточно для Британии, чтобы продолжать затяжную борьбу. Тут ключевое слово – «затяжная». То есть, единственное условие, при котором Британия могла бы включить задний ход – угроза, что с ней разделаются здесь и сейчас, так же быстро, как с Францией. То есть, непосредственная угроза успешного вторжения немцев через Ламанш. Однако ж единственный период, когда такая угроза смотрелась действительно актуальной и страшной – это вот короткий зазор между падением Франции и где-то так сентябрём сорокового. Та самая Битва за Англию. В ходе неё – бывали дни, когда казалось, что немцам удастся подавить истребительные силы RAF до такой степени, чтобы безнаказанно работать по флоту и поддерживать с воздуха свои силы вторжения. Впрочем, так смотрелось с британской стороны. А с германской – всё выглядело немножко по-другому. Победные реляции намекали, что RAF уже практически не существует, однако бомбардировочные рейды продолжали перехватываться и нести большие потери. Из чего складывалось ощущение, что либо силы RAF были недооценены, либо наносимый им ущерб – сильно преувеличен. И немцы бросили попытки подавить британскую противовоздушную оборону как раз тогда, когда, вроде бы, очень близки были к этой цели. Переключились на города. Говорят, первая бомбёжка Лондона произошла чисто случайно, по ошибке. Но факт в том, что Гитлер – прекрасным образом смирился с этой ошибкой и отменил свой запрет на бомбардировку городов. Более того – сделал именно их приоритетной целью. То есть, он уже морально созрел для того, чтоб забросить атаки на радары и аэродромы и переключиться на стратегию воздушного террора. Которая в случае с Англией (а это не Бельгия и не Голландия) – была уже абсолютно бесперспективна. Для англичан смена германских приоритетов стала сигналом о том, что фактически они выиграли воздушную войну. Конечно, бомбёжки влекли большие разрушения и человеческие жертвы (ну, относительно большие), однако собственно оборонную инфраструктуру – затрагивали мало. Напротив, позволяли ей укрепляться и постепенно перетягивать на себя инициативу в воздушной войне. С этого момента любые германские разговоры о мире звучали для англичан не как «Мы могли бы расплющить вас одним щелчком, но жалеем», а – «Мы не можем с вами справиться, мы устали, и просим пощады». Можно ли заключить мир по таким соображениям, когда англичане тоже устали от военного напряжения? А Советский Союз – заключил бы мир с Германией, с восстановлением довоенных границ, после, скажем, Сталинграда? Это позволило бы сохранить миллионы человеческих жизней, это сберегло бы огромные материальные ценности – но мы бы на это пошли? Думается, нет. По-любому – предпочли бы ещё три года крайне ожесточённой войны, но – до победного конца. Ну так и англичане на протяжении истории бывали кем угодно – только не рохлями и не нытиками-пацифистами. Если они отказались от мира, когда германское вторжение представлялось более чем реальным и когда ему практически нечего было противопоставить – с чего б им прогибаться под Гитлера, когда это вторжение уже казалось невозможным, воздушная война – выигранной, а руины Лондона и Ковентри – вопиют к отмщению? К тому же, следует учитывать развитие войны на других фронтах. Битва за Атлантику всё ещё разгоралась, пик успеха немецких подводников – это 42-й год, но даже и тогда англичане были способны восполнять потопленный тоннаж (с американскими-то безграничными возможностями). Битва за Средиземное море – развивалась для англичан в 40-м и 41-м годах довольно удачно. Победами под Таранто и у Матапана был практически нейтрализован итальянский флот. Потеряны Крит и Греция (вряд ли их всерьёз рассчитывали удержать, но своим участием – заручились симпатиями греческого подполья). Зато сохранены Мальта и, что особенно важно, Гибралтар. Как-то вот Испания побоялась пустить туда своих германо-итальянских союзников, несмотря на всю благодарность. Декабрьское наступление О’Коннора вообще чуть не вышибло итальянцев из Северной Африки (и, думается, было придержано англичанами лишь для того, чтобы сохранить этот ТВД и заставить Ось тратить на него силы при большей, чем английские, уязвимости коммуникаций). Весной сорок первого туда были переброшены войска Роммеля, и пошли в наступление, но действительно угрожающее для англичан положение создалось в Северной Африке только в сорок втором, вплоть до победы под Аль-Аламейном. А сорок первый – это качели по пустыне, где Роммель действовал несколько успешнее англичан, но катастрофой – не грозил. Ну и на этом фоне – как можно было рассчитывать на мир между Британией и Германией? Нет, после сентября сорокового – товарищ Сталин мог вздохнуть спокойно: война продолжается, и будет продолжаться до полной победы над Германией. Именно поэтому в ноябре в Германию летит Молотов и выдвигает Гитлеру такие наглые требования, что они ни в коем случае не могли быть удовлетворены, но должны были спровоцировать военные приготовления Райха против Союза. Что и произошло. Но что немцы решатся напасть, не обеспечив себе плацдарм на юге против Кавказа, – кто ж мог ожидать от них такой легкомысленности? Впрочем, исход войны для Гитлера был предрешён уже в сентябре сорокового. Раз Британия не замирилась сразу после падения Франции – значит, рано или поздно доканает Райх (при поддержке-то Штатов), а СССР – имеет полную свободу в вопросе о времени вступления в войну (или так казалось). Другое дело, если б Британия всё-таки пошла на мир летом сорокового. В принципе, это было реально. Тогда ещё в высших британских кругах примерно поровну представлены были анти- и прогерманские настроения, а народу – не так уж хотелось надрываться ради мести за лягушатников, или что там? Да ну её, эту Европу! Но возобладала такая точка зрения, что никакие сделки с Гитлером недопустимы, ибо веры ему нет вовсе, и что любая передышка будет выгодна только Германии, а не Великобритании. Как бы развивались события, если б Британия вышла из войны тогда же, - конечно, можно только гадать. Наверное, Италия в любом случае попыталась бы покорить Грецию (как оно и было), и Германии пришлось бы делать эту работу за итальянцев (как оно и было). Наверное, рано или поздно Германии пришлось бы покорить Югославию и это бы серьёзно обострило германо-советские отношения (как оно и было). Что насчёт нападения СССР на Германию? Что ж, Сталин безусловно готовил его, но в тех условиях, когда продолжалась война Райха с Англией, а значит, можно было рассчитывать не только на понимание со стороны англосаксонского блока, но и на огромную их помощь (что было в действительности). Но если Англия оказывается нейтральна (в лучшем случае), а СССР – один на один с Райхом? Нельзя, однако же, исключать и того, что вне зависимости от того, как бы разгорелся советско-германский конфликт, англичане всё равно стали бы оказывать помощь той стороне, которая будет представляться слабейшей. Не из-за симпатий к ней, конечно. Но – в силу стратегической целесообразности. Чтобы ни одна из сторон не могла обрести евразийскую гегемонию, чтобы, напротив, они получше истрепали и ослабили друг друга. Конечно, Советский Союз получил некоторое моральное преимущество в глазах западной публики, когда оказался жертвой внезапного германского нападения. До этого – отношение к СССР было, мягко говоря, не очень благожелательным. В своё время, в двадцатые и начале тридцатых, на Западе существовало немало советских симпатизантов, но Московские процессы, Пакт М-Р и нападение на Финляндию составили СССР такую репутацию, что даже самые отъявленные леваки считали долгом оговориться: «Я, конечно, коммунист, но Сталин – предатель коммунизма». Для прочих же, не леваков, а нормальных людей – какое могло быть отношение к стране победившего социалистического скотства? Мерзость – и есть мерзость. Гитлеровская Германия – один сорт дерьма, Советская Россия – другой, но если кому и можно симпатизировать, так это их несчастным обманутым народам (которые, впрочем, сами виноваты, что так легко обманулись). Тем не менее, к жертвам, тем паче доблестно защищающимся, всегда испытывают невольное сочувствие. Было бы оно, если б Союз напал первым на Германию, с которой уже заключён мир? Да это и не важно! Вопросы стратегических поставок – определяют всё-таки не народные массы, а циничные дельцы от политики и бизнеса, и они бы в любом случае помогали бы слабейшей стороне, чтобы «музыка играла подольше». Хочется, однако, надеяться, что товарищ Сталин был не настолько сумасброден и не настолько переоценивал мощь своей армии и промышленности, чтобы в одиночку соваться на Райх, не имеющий других фронтов. Логичнее было бы обратить свой взор на восток и помочь, скажем, товарищу Мао (в борьбе сначала с японцами, а потом – и с Гоминьданом). Был ли Гитлер настолько сумасброден, чтобы нападать на СССР без стратегической на то необходимости? Вот здесь всё-таки сложно сказать. С одной стороны, в обществе и в армии сильны консервативные, острожные настроения, с другой – экспансионистские. Кто-то доволен той славой, которую уже обрёл, а кто-то – рвётся к новой. Куда бы склонилась «линия партии» - не вполне предсказуемо. Но с большой вероятностью можно допустить, что конфликт между СССР и Германией так бы и не разразился в ближайшие годы, а там подоспело бы ядерное оружие как фактор взаимного сдерживания. И на долгое время стабилизировалось бы мирное сосуществование Советской России в предвоенных границах (хотя, возможно, у Японии бы отжухали обратно Порт-Артур, как это и вышло в финале реальной ВМВ), объединённой Европы при германской гегемонии (почти как сейчас, только с Гитлером вместо Меркеле), Британского Содружества (распад колониальной империи, скорее всего, существенно бы затормозился без ВМВ, но Индия в любом случае получила бы вскоре статус, схожий с положением Канады или Австралии) и США, которые были бы, конечно, очень влиятельным государством, но всё-таки не политическим центром «буржуйского мира» в противостоянии соцлагерю. Что можно прогнозировать в отношении Германии и Европы? Конечно, гитлеризм – отвратительная вещь. Но самые ужасные его преступления – были совершены после 41-го года, в угаре крайне оголтелой войны на истощение. А так – к Гитлеру вполне могли относиться лишь чуть хуже, чем к Франко, Салазару и латиноамериканским диктаторам.
Впрочем, ведь и СССР продержался так долго только потому, что носил ореол великомученика и победителя фашизма. Только это обстоятельство позволяло партийным идеологам отвечать на все вопросы о временных трудностях: «У нас, знаете ли, Война была! Или ты согласен предать память отцов и дедов, шкура? Нет? Вот и терпи!» Фишка работала ещё лет сорок после войны, но – не более. Не будь же войны – есть все основания считать, что советский режим сдулся бы гораздо раньше. Только война позволила ему проявиться в тех областях, где силён тоталитаризм: мобилизация усилий, невзирая ни на что, и бескомпромиссное противостояние. Без войны – СССР оказывался моральным, экономическим и политическим банкротом гораздо раньше, чем это произошло в действительности. Поэтому, как патриот своей страны и парень, неравнодушный к судьбам мира, я всё-таки жалею, что Вторая Мировая война разгорелась до такой степени ожесточённости. Какой бы интересный материал для исследования ни представляла она, какие бы волнующие, эпические страницы ни открывала, - но лучше бы её не было. Дело тут не в человеческих жертвах (никто не живёт вечно, а многие – получили возможность погибнуть красиво или получить яркие впечатления до самой старости) и не в загубленных материальных ресурсах (всё это фигня на фоне нынешней производительности экономики). Дело в том, что победа здравого смысла над нацизмом была бы, наверное, убедительнее, когда б обретена была не военным подавлением, а вот если б он просто издох сам собой в пределах той же нации, которую собирался осчастливить. Да и коммунизм удалось бы изжить быстрее и эффектнее, когда б он не имел возможности присвоить себе славу победителя нацизма. В конечном счёте, конечно, мы преодолели обе эти чудесные разновидности социалистической ереси, и сейчас они – удел смешных маргиналов, которых никто и на пушечный выстрел не подпустит к власти, но – это могло бы произойти на пару-тройку десятилетий раньше. Стоило только англичанам применить приём айкидо: шаг в сторону, мир с Гитлером, а дальше, господа социалисты – либо бодайтесь между собой, если дури хватит, либо – неизбежно вырождайтесь в мирном существовании, где вы в принципе не способны конкурировать со свободным миром (сиречь, капиталистическим). Однако ж, нельзя, наверное, требовать от англичан невозможного. У них всё-таки тоже было чувство уязвлённой гордости, когда их заставили драпать из Дюнкерка, они ребята упрямые, боевитые, и не могли так просто утереться. Впрочем, всё и так вышло довольно неплохо, и по-любому – в чём история действительно не имеет сослагательного наклонения, так это в неизбежности победы более свободного общества над более патерналистским, в сколько-нибудь долгой гонке, каким бы разумным и эффективным ни казалось поначалу устройство последнего. Просто потому, что люди, способные развивать общество, не любят, когда за них всё решают другие, «разумно и эффективно». Они либо бегут от такой системы, либо вырождаются в ней. А без них – хиреет и дохнет вся ригидная патерналистская система. Но это даже не история – это видовая психология. И она не прощает насилия над собой. Стоит попробовать устранить наш главный видовой признак гомо сапиенсов, отличающий нас от животных, - частную собственность на средства производства (включая себя самого) – и деградация неизбежна. Поэтому чем действительно ценен для нас урок Второй Мировой и послевоенного периода: «социализм начинает – и всегда проигрывает». Даже если ему удаётся попутно укопать какую-то другую конкурирующую форму социализма, временно поднявшись на этом деле. © Copyright: Артем Ферье, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
