Троица
В момент, когда осознал присутствие слова отца, осознал и троицу. Только поначалу не въехал.
И правда, что не-я, то было в сумраке. И я-тело до поры. Только мысль "я" вышла из света. И пришла извне - вместе со светом. Из слова. После стал различаться, вылезать из среды, хоть и постепенно, остальной мир.
Понял через полвека, осознал - сумрак был не чужой, ибо там все отец. И тут вырисовалась и троица. Целиком.
Сначала был только он - неназванный и другое-среда.
Потом свет, и появился из другого, тот, который стал я. А другое стало отцом. Затем, сам факт осознания я, как наследника отца привел к признанию. Была передача. От него пришла сама мысль и я понял, что все от него. Все вообще. Остальное - кроме я, но и я тоже. Во мне есть от него, и понимание этого, суть признание. Духа. Снизошло. Вот и встретились.
Привычное слово "я", которое целиком исчерпывало объект познания, вдруг оказалось фиксацией. Границей. Я - значит есть.
А бытийным - мысль, движение. И мысль шла не от я. Из сумрака, как оказалось от отца к я. Самое главное, "я" присутствовало в мысли целиком, которая меня и постулировала. Которая привела к я, как результату движения. Я есть, когда присутствую в мысли о я, но сама мысль идет не от меня, а ко мне.
Я мыслил всегда через мне и мое - мое тело, мой дом, моя мама, семья. Через собственность, обладание, без вопроса о хозяине, раз, источнике его возникновения два, а также источнике и основаниях возникновения права на мое и требование - мне.
Почему я распоряжаюсь собой, своим телом. Кто так установил, ведь я не создавал мира, не писал для него правил. Почему тело подчиняется мне и только мне. А раз оно мое, значит оно не я. И почему безоговорочно подчиняется только оно, а все другие нет.
Оставалось непонятым далекое впечатление детства. Мы с бабой Полей на автовокзале. Неподалеку церковь, но я не знаю,что это церковь, не знаю и слово "церковь", и что там происходит тем более. Зашли.
Страшно. Жутко. Непривычно. Темно. И масса мелких огоньков.
Чужое - свет и сумрак, язык и обстановка. Старушки в платочках смотрели недобро. И цыкали. На меня - на самого, на которого никогда и никто. Ни дома, ни в гостях. Который деточка и всем всегда нравился. Центр внимания.
А тут пахнет и страшный черный дядька говорит-бубнит-поет никому, ни для кого и непонятное - строгое, невеселое. На стенах даж не картины, а что-то нелепое - вытянутые головы, глазищи насквозь печальные, пристально смотрящие именно на меня. Прям уставились и следят. Везде свечи и сесть некуда.
- Стой, не вертись, тсссс...
Наконец выбрались - солнышко, автобус. Люди как люди.
Уже в Муслюмово наступил на коровью какашку - не знал. Объяснили. Какой-то пацан веточкой гонял гусей. Один подошел и зашипел. Зло, жутковато. Как-будто из церкви.
Там познакомился с теленком. Добрый. Подружились. Ходил за ним огибая лепешки.
А однажды нас обокрали. Через форточку. И следы остались - на полу и на грядке под окном. И снова было страшно. Но по-другому, не как в церкви. Также, когда увидел крысу - залезла в буфет у бабы Симы в комнате, а я, поджав ноги, сидел на кушетке.
Еще помню баню. Пошли с бабой Полей. Деревенская, совхозная. Выбеленная, большая и странно пахнущая - листьями, болотной гнилью и железом из горячей воды.
Выдали номерочек с веревочкой, и баба Поля повязала на руку. Потом ждали шайку. Шайкой оказался оцинкованный тазик с ручками-ушами. Сидел на скамейке и плескал на себя. А баба Поля разговаривала с тетей помоложе.
Тут, правда, дышалось легче чем в церкви, и никто не цыкал, но вокруг сплошь были женщины, и я стеснялся.
Стало скучно и я ушел. Дверь, лестница, еще дверь, черный подвал. Испугался. Побежал - снова лестница, дверь, и голые дядьки. Сел на лавочку и стал ждать.
Нашли.
И все нанизано на одну ось - вокзал, церковь, страх, запах, старушки, иконы, дорога, гуси, теленок и баня с тетями. И кража.
Другие статьи в литературном дневнике:
