Семенов

Семенов - уникум, сказал, перезвоню через пять минут. Ага, как же. Пришлось одеваться впрок, чтоб с работы сразу на прогулку. Глядишь, к вечеру вспомнит - если вспомнит, что надо вспомнить. Надо сказать, через пару часов перезвонил.

Вообще, русские, а Семенов русский-русский из казаков и работников умственного труда, собственно, как и я, который русский-еврей из служащих, крестьян и дореволюционных заоседлых капиталистов - это как инженер-механик и инженер-электрик - в своей самоидентификации коллективны.
Не "я", а "мы". Индивидуальное - суть дополнительно, включено в различные, разнообразные коллективные "мы" и практически никогда не выступает в онтологическом одиночестве - семья, двор, класс, трудовой коллектив, отраслевое министерство, район, город, страна. Всегда в мы. Якать стыдно - чай, не мериканцы.

И русские органично таинственны, ибо не фиксируются - не могут поведать о своем устройстве. Не артикулируют онтологию, напротив - молчат, будто охраняют. Порой, когда их носом тыкают в неприглядную сторону, стыдятся. Пьянки, к примеру, мата, курева. Или чистоты, девственности, наивности. Добра, в конце концов, порыва.

Однако коллективная субъектность не есть плохо или хорошо. Да, практика показывает, индивидуализм повыгоднее. Материально. Он-же рождает потребность в большой сделке - конституировании, которая обязательно эволюционирует в народовластие. То есть в коллективный субъект управления индивидуальным объектом.
А коллективное, оно как раз оттуда - доначало, долсовие, дотворение. Из матери матерей. Поэтому в русском логосе мать всегда ждет - дитя, то есть, конкретное "я" вернется, вольется вновь. И коллективное - реплика от матери матерей, всегда подчинено отцу, ибо образовано словом и невечно. Монархия. Сословная. Органичная - соприродная русской душе.

Русский тайну стережет - портал в радость, туда где нет слова. Разумеется вынырнет, как только услышит зов бога-отца. Отсутствие фиксации - защита среды, которая словом прекращается - приобретает форму, воплощается в вещи и сущности. В реальность.
Русский хитр, поэтому туманен словом - дымка, оговорка, неточность, размытость. И если что-то артикулирует русское коренное обустройство, так это Троица, Христос. Там и богоматерь, и причастие, и пребывание в теле Христовом. Плюс любовь. Вместе - праматерь. И да, живой бог-отец - строгий, невидимый, ниспосылающий и всевидящий. Целехоньки.

Вечное настоящее или ностальгия. Авторитет, и потом любовь или наоборот - любовь, признание-жертва и вера, теперь уже в со-авторстве.
Авторитетным может быть пафос - умею, пользуюсь.
Вот нежным слогом по-любви, редко - и нет, не выговаривается поэзия-слово. Поется, но не выговаривается. Только сухость, твердость - выжимка. Горечь, и отступления. Оговорки - там немножко человеческого. Из-под. что вы хотите -
слово порой неподконтрольно, выскакивает сверх плана.

Тут лучше разговором - из общения, из свободы. Поэтому, Семенов - живой, сопричасный, нескладный, вчувствованный в родное слово. Не столько по крови, хотя и по крови наверно - душой, таинством обуянный, грехи молящий. Вечный русский.

Так кто-ж бал правит - авторитет или жертва-истина.
Долгое время сбегал. В дословесность-дотворение-доначало. Сливался, и утрачивал всякую форму.
Выход был страшным - ломало и трясло. В конце концов, отпускало - восстанавливался, и физиологически ощущал радость жизни. Упруго, иногда неистово, залечивал, зализывал раны, штопал дыры, переделывал недоделанное, восстанавливал разрушенное. Даж с перехлестом, супер-активность.

В конце концов, прислушавшись, перестал - завершился, замкнул контур, пожертвовал пьянкой. И тут - любовь, троица. Разумеется поначалу не понял, не признал.
Началось с прозы. Увидел ее в кафе "Аэлита", мало, поймал взгляд. Так смотрела первая - тогда у кинотеатра Пушкина. Наученный горьким прошлым даже имя не спросил. Специально, умник.

Вышел на тропу - стал травить килограммы. Однажды, уже апрель цвел - тепло, светло и зелено, возвращались с прогулки. На машине - попросил подкинуть до дому, но когда пересекли Свободу, реально стукнуло.

- Тормозни!
- Зачем...
- Надо. Очень.

И побежал в Аэлиту, туда, где годом ранее словил, и с тех пор ни ногой - зачем, пьют, веселятся, когда я ни-ни, режимлю, считаю шаги и калории.
Короче, прибыл. Все как всегда - длинный стол, Санька, Ленчик, футболисты, пиво с водкой, пара девчонок. Смеются и наливают - будто не уходил.

- Пить будешь?
- Минералку.
- Че так?
- Режимлю
- Ну-ну, кстати, знакомься, Ольга.

Обернулась - она, та самая, прошлогодняя, смотрящая. Пошло-поехало. Ленчик только успевал наливать. Слово за слово, предложил дойти до меня - рядышком, но потише, почище, музыка пристойная. Ленчик ухватился - еще-бы, дармовой коньяк, гитара, можно поиграть Вертинского.
Посидели, подконьячились - я ни-ни, скрипнули гитарой, спели, и Ленчик засобирался - вежливый, понимающий, подмигивающий. Тут и посошок подоспел.
А она осталась, только спросила халат и полотенце. Ничего лишнего - сразу и навсегда.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 29.10.2019. Планка
• 28.10.2019. Семенов
• 25.10.2019. Мейнстрим
• 22.10.2019. Долги
• 21.10.2019. Навык
• 20.10.2019. Меньшинство
• 18.10.2019. Табак
• 16.10.2019. Ионыч
• 15.10.2019. Ирка
• 14.10.2019. Баб Ань
• 12.10.2019. Имя
• 11.10.2019. Сказки
• 10.10.2019. Любовь к трем апельсинам
• 08.10.2019. Вечный вопрос
• 06.10.2019. Три бэ
• 04.10.2019. Дани и Грэс
• 02.10.2019. Троица
• 01.10.2019. блюз-рок