- Ир, ну вот тебе двадцать шесть, работа, отдельная квартира, умница, красавица, чего одна.
- Нет никто.
- Вообще, и куда подевались - вон их по улицам сколько.
- С улицы?
- Не предлагаю, спрашиваю - чего за одиночество зацепилась. И почему никто. У тебя все козыри, наверняка где-то очередь.
- Ничего путного.
- А ты пробовала. Вернее, как поняла, что стоящего нет.
- Ни одного еврея.
- Понятно. Другие не в счет?
- Замуж - только за еврея.
- Ааааа, извини. Я-то, по простоте душевной, даж не про замуж, лишь против одиночества и тоски. А тут такое... Ладно, забудь.
С пятьдесят седьмого. От Олега с Аидой и большой любви.
Правда, у Олега других отродясь небывало - много, часто и навсюжизнь. Первая - Гертруда, потом - Ариадна, следующая Аида, и только под самый конец - Светлана.
Папа - еврей, бывший председатель колхоза - устанавливал советску власть с наганом. Наградили, отметили, перевели в город, где он стал начальником по торговой части. Реально крутой, как раньше говорили - мог.
Мать - полька. Огонь бабка, правда, русских не жаловала. Кацапы. Простим ей это- ведь русские на то и русские, прощать умеют, тем паче такую малость.
Жили в Кордонном, близ самого леса, в отдельном доме. Элита. Рядом, дом Зальцмана - легендарного директора легендарного танкового завода.
Аида - паспортно русская, на самом деле - гадалка. Что-т цыганское, а может восточное - поди, разбери.
Вкусив от древа, Олег и Аида женились и вскорости родили Ирку. Чуть подросла, скинули дедам, и сами продолжили бурное плаванье в океане страстей. Гульба, короче. Он налево, она направо, но ведь мужикам можно, правда. Когда узнал, что и у нее кто-то - взыграло. Развод, раздел - столетняя война.
Польская бабка вцепилась - Ирку не отдам. Аида пыталась выкрасть - куда там.
Деду пришлось напрячься. Смог - Ирку они отсудили себе.
Олег уехал в дальние края залечивать раны, а Аида, получив позорную кличку "кукушка", продолжила поиск того, единственного, который случается путем перебора вариантов. Надо сказать, не повезло. Варианты были, но "единственного" не оказалось. Так и живет одна.
Ириху воспитывала польска бабка. Со всей страстью. Аидку опустила ниже плинтуса, русских держала повыше, но чуть, а вот евреи...
Тут польска кровь потекла вспять. Говорят, дико, до одури любила мужа. А тот ее - тож беззаветно. Вечерами играл вальсы Шопена. Повезло. Любовь - штука редкая.
Короче, дед и бабка - главные. Дико страдала - еврейка всего на четверть, прям, комплекс. Вторая четверть правильная - польская, а целая половинка, которая от матери досталась - извините, русская. Даж слово неудобно писать. Тяжко им - неполноценным.
Дед приказал рановато. Бабка заболела, а Ирку взяли под крыло тетка (сестра отца) с дядькой. У них и жила.
Юра - мужик отличный, нашинский. Веселый, семейный, работящий. Тетку обожал - от деда научился. Работал на трубном. Потом стали выдвигать. Закончил директором завода.
Тетка - дамска дама. Интересная во всех отношениях. Такая женщина-женщина, но с железным характером. Косила под Эдиту Станиславовну. Умная, гордая, эгоцентричная, но маневр знала и палку не перегибала.
Дом - полная чаша. Плюс своя дочь, только на четыре годика помладше. Росли девчонки в любви-заботе, тепле-светле и достатке-приблатке. Двоюродные, а ближе родных. И внешне похожи.
Польска бабка в конце концов дом продала и купила для Ирки однушку - кто-ж о ребенке позаботится - и переехала к ним. Там и дожила.
Ирка с детства по музыке. Видать сыграли дедовские шопенства. После восьмого - музучилище.
Так-то красавица. Черноокая и черноволосая, стройная с высокой грудью. Вежливая, образованная, начитанная - целиком из Томаса Манна и Рахманинова. Неотразимая, со взглядом Деметры, который проникал по самые вакуоли. Авторитетная, зацикленная на порядочности и неполживости. Требовательная до невозможности. Люди, пожелавшие общения, должны были пройти тридцать три испытания и девять кругов по Данту. И это только начало. На кривой козе не объедешь.
Некоторые пробовали - простецки, нахрапом, типа, девушка, вы танцуете - сами понимаете, на какие тысячи мегакилометров их отбросило. До сих пор бредут впотьмах.
Сестра и лучшие подруги. Круг посвященных, сестры - по разуму и духу. Казалось, вообще по жизни.
Красивые, умные и неприступные. Интеллектуальные амазонки. Психоанализ, Фройд, Трифонов, Скрябин, Булгаков.
И туда дойти-войти мог только еврей. Разумеется, со всеми прибамбасами - культурой, скрипкой и собакой Кляксой. Ну, и я, полукровка - особ статья. Муравей называется.
И ждала она его, и ждала, и ждала...
Пока суть да дело, поступили всей компашкой на заочный , Ирка - на филологический. Литература, былины, лексика, семантика... Особенно, ненормативная. Любила Ириха, будучи средь своих, ругнуться - сложносочиненно и сложноподчиненно. А иногда - просто и смачно. В эти моменты была особенно хороша - ни дать, ни взять - чертовка, оторви и брось.
Отучилась, закончила - завершила. Теперь по высшему, не придерешься. Плюс, музыкально образованная. Акции - до небес, где тот счастливчик, которому повезет.
Нашелся, милый.
Наш политехнический выдал. С кафедры электропривода -почти доцент, кандидатска на выходе. Всем евреям еврей. Алик, но Альберт, как мой Питерский дядь, а Александер, как Македонский.
Высокай, кучерявый, красивый, усатый, тридцатилетний. И ни разу замужем, то есть, чистый в прямом и переносном. Баб не трогал. Хороший сын. Правда, чуть полноватый, и от мамы ни ногой. Боготворил. Еще, у него ус подрагивал. Дык трепетность, когда у дам недостатком слыла. Не пьющий и некурящий - зожевец.
Увлекался "смешной" фотографией. Однажды, увидев козу на соломенной крыше какой-то сарайки, успел сделать снимок. Потом хвастался удачей.
Ухаживал - цветы, театры, до двери без поцелуя. Терпеливый, галантерейный.
По-первости Израиль ругал - вслед каммунистической партии. Вообще много вслед телевизору говорил. Про империалистов, упадочничество, гонку вооружений и дело мира. Читал шестнадцатую страницу литературной газеты и обожал дозволенный юмор - типа Леона Измайлова. Или, как ево, Александра Иванова из смешной вокруги.
В первое знакомство, после всех реверансов и перечисления добродетелей ухажера, я офигел.
- Тебя в каком Житомире делали, Гусар Альбертинович - пузо подбери и не нервничай, ус почти отклеился. Ириха - баба особенная, но, как ни крути - баба. Ни больше, ни меньше. Кароч, в понедельник тренировка, придешь на Свердловский шестьдесят пять - там все объяснят. Бум с тебя человека лепить.
Алик посерьезнел, пригладил усы, втянул живот и школьно-назидательно упредил - мол, сам давно задумал заниматься. Мало, загодя прикупил самодельную штангу и две гантели по шесть.
Тут же прискакала Ириха и дьявольским шепотом влепила за то, что своим культуризмом - "сраными бицепсами", хуже, уличными замашками - "подворотня сраная", не приведи господь, напугаю суженого.
- Ты ему еще выпить с дядь Юрой предложи!
Юра, а проще Федорыч, в этом деле был непревзойденным. Магистр. Доктор гонорис кауза. Только водку, и только по-крупному. Чтоб закусь, тосты, бабы, все дела - с песнями и разговорами по душам. Но с утра ни-ни, чтоб без алкоголизма. Максимум - пиисят коньчку в обед.
- Хорошая мысль, звякну и пойдем
- Убью!
Получилось. Алик занялся культуризмом и осмелел до предложения руки и серца, которая та, немного помытарив с ответом, благосклонно приняла.
Женились, по-моему, Андропов, царствие Небесное, генсечил. Или Устиныч.
И тут пошло-поехало.
- Он запретил мне курить, сказал,что отрубит палец.
- Кому?
- Себе, не мне-же.
- Вот дурак - ладно, смотри только, чтоб не тот, где кольцо. Уведут на раз.
- Скотина, тебе все хаханьки - кто его в этот проклятый клуб затащил...
- Он водит машину только по правилам и не более шестидесяти. Это непереносимо.
- Дура, он-же еврей, настоящий, как заказывали.
- Поставил штангу в туалет..., купил электропростыню..., ненавидит подруг..., не пьет, хоть тресни..., достал хуже горькой редьки...
Тем временем, Алик блестяще защитился, стал доцентом, родили Семена, а вместе с перестройкой, резко поменял отношение к Израилю и они засобирались на Землю Обетованную.
И все под Иркины охи, стенания, страдания. Послушать, хуже не было в истории избранных. Алик являлся носителем всех человеческих недостатков, помноженных на десять, а потом возведенных в куб и квадрат. Плюс, что-то от диавола и сатаны.
Наконец, уехали.
На ново-старой родине Алик быстро добился успеха. Стал одним из ведущих специалистов в одном из главных научных центров. Большая зарплата, соцпакет ,все дела. Ходит в спортзал и по-прежнему фотографирует еврейских козочек на еврейских соломенных крышах.
А Ирка...
Уехав, выбросила и забыла. Всех и все - кроме себя и той новой жизни, в которой, как она всегда полагала, ей отведено положенное место.
Когда умирала тетка, не приехала, хотя очень просили и предлагали денег на билет.
Когда объявилась близкая подруга - одна из Амазонок, не пригласила даже в гости - холодно поболтали в кофейне, вручила копеечный подарок и, вежливо извинившись, со ссылкой на "полную жопу" и "сраную жизнь", отбыла через полчаса.
Говорят, перекладывает бумажки с одного края стола на другой в отделении непонятного банка, и прилюдно клянет мужа на чем свет стоит, если кто соглашается на послушать.
Алик, ухмыляясь подрагивающим, теперь изрядно поседевшим усом, снисходительно терпит - куда деваться, он-же еврей, настоящий, единственный.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
