Горизонт
Иногда случаются знакомые, и если никуда не спешат парой слов готовы поделится. Как правило, это бытовая или салонная история. Покупка, поездка, гости, ребенок, болезнь, сплетня или сетование. Разумеется, в самом содержании таких историй нет ничего примечательного. Бытовой повод и язык его подачи, толика сарказма, нехитрая мораль и масса важных подробностей. Все обыденно, пристойно, мило. Но сам факт рассказа, его скрытая кауза, эмоциональное состояние рассказчика в момент повествования, заслуживают особого внимания.
Что заставляет человека излагать бытовую, иногда потаенную, интимную сторону. Ведь сигналами о том, что они из одного теста и не держат камня за пазухой, стороны обменялись в первые тридцать секунд. И в попытке передать кусок знания трудно заподозрить хорошего человека. Тогда что.
Полагаю, имеем дело с рождением и развитием образа в самом процессе повествования, а также подтверждением его истинности за счет реакции слушателя. Человек в присутствии другого получает шанс на новое рождение. Быть. И если пассивная сторона вовремя не свинтит пьеса будет отыграна целиком.
И правда, в подобном говорении наблюдается иное эмоциональное состояние. Горящие глаза, бурная жестикуляция, страсть и пафос подтверждают подлинную самодостоверность и абсолютную самоправдивость изложения. Человек живет полной грудью.
Минуту назад был тих, скромен, погружен в себя, а теперь перед нами крутой или маленький принц, золушка или "я-ж мать", тот (та), кого недооценивают или тот(та), кому за доброту платят черной неблагодарностью.
Получается, "подлинная жизнь" случается от рассказа к рассказу, а в промежутках человек существует нейтрально. Без пафоса, страсти или величия.
Неделю назад получил СМС от соседки сверху. Прекратите колотить по батарее газовым ключом по утрам! От этого офиса один дискомфорт. Вчера приходит новая. Большое спасибо! Сегодня не лязгало, проснулась сама, без подпрыгивания на кровати, головной боли и проклятий. Просто праздник какой-то!
Видит бог, нет у нас в конторе ни газового ключа, ни желающих колотить им по батарее. И тут конторские дамы, которые давно не питают теплых чувств к Любе, а именно так зовут соседку, давая оценку последним событиям оттянулись по-полной. От "давно пора показаться врачу - пусть нервы подлечит, недаром от нее муж сбежал" до "просто делать нечего, и она ищет общения".
Годом ранее Люба обвиняла, что включаем вибрацию. Даже комиссия приходила. Из ЖЭКа. Все проверили, однако вредных колебаний не нашли, о чем и составили длинный акт. Потом выяснилось, сосед двумя этажами выше купил холодильник, который стучит и подпрыгивает.
А еще раньше Люба страдала от шума и вентиляции.
А еще раньше - от стука автоматических жалюзи.
А совсем много раньше боролась с наклоном козырька над нашим крыльцом, ибо полагала, что они (угол и его синус) создают криминогенную обстановку.
Порой Люба злоупотребляет, поэтому просыпается поздно - ближе к половине двенадцатого. Иногда вижу ее гуляющей с маленькой собачкой - черные очки, неестественно прямая спина, отрешенная поступь и обреченно зияющий круг пустоты.
Когда-то был муж, но со временем сплыл, оставив Любе маленький бизнес - салон модной красоты и стрижки.
При встрече Люба ведет себя доброжелательно - улыбается и делится светскими новостями, которых в избытке в каждой уважающей себя парикмахерской. Более того, в одно из таких мимолетных свиданий выяснилось, что училась в той же школе, только на пару классов позже. Вы тогда все за Светкой ухлестывали, а нормальных девчонок не замечали, пояснила Люба мою забывчивость.
А недавно повстречал пару. Семейную. Недавно из Испании, в связи с чем переполнены. Море, солнце, коррида. Но прежде, хамон.
- Невыразимо прекрасен, особенно Серрано. Пробовали горный. Гораздо дороже, но ничуть не лучше. Хозяин на специальной подставке резал. Ломтиками. Тончайшими. Прозрачными. Под бокал Риохи, чудо...
По правде сказать, никогда не пробовал, а если и пробовал, то не знал, что. Ну, окорок и окорок, а тут само слово, от которого веет заморской экзотикой и пиратским очарованием, страстью корриды и жгучим перебором фламенко. Плюс антураж. Деревянная хамонера с острым винтом, специальный нож, улыбчивый мясник. И наконец скромное обаяние буржуазии. Смакуют, наслаждаются, ловят тончайшие нюансы. Букет, аромат, послевкусие. Делятся.
В тысяча девятьсот семьдесят каком-то году впервые попробовал окорок. С папой зашли в гастроном, где на прилавке вылеживались куски Тамбовского. Свежайшие, розовые, сырые, сочащиеся. С тонким слоем нежного сала. Взяли грамм четыреста, батон белого и две бутылки жигулевского. Еле дотерпел, а уж когда дошли...
Может быть вкус того окорока содержит воспоминание не о мясе, а об отце. О том пронзительном моменте, когда происходило таинство посвящения. Обряд, который подчеркнул особую близость и доверительность, поскольку отец, признав за мной равность и взрослость, выразил большое уважение.
Согласитесь, вещь, взятая сама по себе, хоть бы она и была лучшей из лучших, не способна длительное время удерживать душу. Реализация прекращает и желание, и страсть, связанную с достижением цели. Однако некоторые сущности соединены с более важными событиями сознательной жизни, чем наслаждение вкусом, цветом или еще чем-нибудь. Собственной утонченностью или продвинутостью, к примеру.
Это как-бы и не вещи вовсе, а эквиваленты живых состояний, которые позволяют такому длиться и длиться. И пока оно длится, жив и сам человек, в отличии от той ноги с черным копытом, которая выгодно отличает светское лицо от всякого другого сущего языка.
Тем не менее случилось. Приехали. Серега, Галка и Катя.
- Так и не попробовал...
- Нет.
- Вроде, взрослый, умный, а ведешь себя, как упрямый подросток, не желающий входить в пубертатный период.
На базаре Серега с томно-гурманским видом много повидавшего идальго, после тщательной пробы, многозначительного кивания, цокания и таинственного мычания, купил триста грамм полупрозрачного и, одновременно, призрачного, хамона. По дикой цене. Еще четыре французских батона и три бутылки клинского. Делаем острый соус, чуть позже командовал он на кухне. После чего закинул в блендер последние бабулины помидоры, которые очень хороши сами по себе.
- Галя, работаем бутерброды. Оля, большую тарелку под хамон. Влад, бокалы!
Серый радостно исполнял господина Септима.
- С вечера осталось немного сервелата, куда его?
- Вафельницу...
- Так точно, босс!
- На хлеб ложку соуса, ломтик колбасы, щепотку сыра, закрываем сверху сервелатом, и на полторы минуты в вафельницу. Фирменный рецепт.
Наконец натюрморт был завершен. Батон нарезан тонко и уложен горкой, хамон веером покрывал рождественское блюдо, в салатнице поблескивал насыщенный чесноком томатный смузи, в бокалах магнетически вспенилось клинское, а горячие бутерброды прыгали из вафельницы прямо на тарелки. Хамон, уложенный на белый хлеб, облитый соусом и прикрытый веточкой петрушки порождал ощущение проигранной быку корриды. Вместе с тем, выгодно подчеркивал правоту, а главное, уместность холодного пива. А вафельно запеченный сервелат открывал дорогу воспоминаниям из доэсвэчовой эпохи.
Глядя весь этот джаз, понял, карьера гурмана заказана навсегда, ибо невозможно вычленить из полноты исполненного смысла, то есть, из радости, случившейся в результате коллективно-кухонной суеты, собственно рецепторное ощущение. И плевать на недоразвитость вкуса, заскорузлость рецепторов и привязанность к продуктовой номенклатуре скромной советской кухни. Да здравствует хамон, я так его величество люблю!
***
Уехали. Разумеется, не без приключений - сначала отложили самолет на девять часиков, причем сообщили об этом в полшестого утра. Потом, уже по приезде в аэропорт, всех выгнали на улицу и стали искать с собаками телефонный сюрприз. С грехом пополам улетели и дедушка всю дорогу пилил он-лайн табло, где ничегошеньки непонятно - поэтому прилетели внезапно и, слава богу, благополучно добрались. Хэппи-энд.
Надеюсь, скоро появится кошка и внучку отдадут бородатым туристам на воспитание - песни, костры, палатки, лазание по стенкам, лагеря и походы - трудное счастье, а в гимнастику не взяли из-за непослушности. Бывает. Школу не любит, уроки делает по двадцать пять часов и мечтает поменять перемены на уроки. Урок - пять минут, перемена - сорок пять.
Мы были другими - ага, я мечтал поменять местами учителей и учеников, школу навидел всей душой, дисциплину обожал до потери пульса - особенно, смотры песни и строя, когда восторженно, с вытянутой шей и бенгальским огнем в тазу все вместе в ногу заодно - до сих пор слюнки текут. Или стрижки под коробок, мышиную форму, красные галстуки, которые мялись до папируса и которые обязательно нужно гладить раз в два дня, причем самому - сжег несколько штук пока не научился, торжественные линейки - пилоточки, белые рубашечки, салюты, комсомольские собрания и классные часы.
Прям до дрожи.
Приходил домой и не снимая ботинок бросался за уроки. Мало того, делал на два раза, чтоб удвоить удовольствие, а иногда даже на три. Какой двор, футбол или пацаны - уроки, задачки и примеры, стихи и прописи, хлебом не корми. Потом пионерская помощь маме или бабушке, магазин - молоко и хлеб, а сдачу до копеечки, бодрая гигиеническая уборка - пылесос и тряпка, чистка обуви и глажка брюк до острых стрелок - ведь завтра в школу, двадцать страниц правильной книги типа Тимура и его команды, аккуратный ужин, мытье посуды без напоминаний, программа время, почтительный звонок бабе Поле с пожеланием спокойной ночи, тщательная чистка зубов поморином - это очень полезно, или ты хочешь к стоматологу, и самостоятельный, тихий отбой.
А да, еще непременный материнский поцелуй на сон грядущий - и так десять лет в школе и шесть институте. Дольче века, минута в минуту - как бы не так.
Маска картонного служаки плюс моралистика равно воспитание, снимающее ответственность за результат - курить и пить вредно, слушаться старших, помогать маме, быть вежливым, опрятным и аккуратным, учиться на пятерки и заниматься спортом или музыкой. Что тут сложного, правда.
Так воспитывали Гошу - строго, назидательно, нервически, порой истерично - нельзя и надо. Ключик на шее и вечерняя экзекуция. До поры до времени катило, а потом, когда стал постарше, сорвало все клапана - ничего не помогло, ни армия, ни женитьба, ни работа, ни дети - бутылка, мать за дверь, сорок шесть и того, царствие ему небесное.
Педагогика - суть волшебство, таинство, чудо - учитель, речь и ученик. Только волшебник способен передать не знание как таковое или навык, инструкцию, алгоритм, а смысл, который заходит, присваивается, прорастает, органично увязывается с остальным и становится личным. Просто через озвученный текст не зайдет ничего, в лучшем случае, механическая копия, а в обычном - отрицание, ибо впихано насилием, под страхом двойки или порицания.
Кто спорит, учебные пособия, техника, электронность и дистанционность - штуки важные, но определенно вспомогательные - без учителя сами ни на что не способные, пусть трижды одобрены высочайшими инстанциями. Мне лично повезло, спасибо учителям - если перечислять, фейсбука не хватит, начиная с семьи и до сих пор, до внучки точно, а вот им, цифровым и дистанционным - не знаю, не уверен, очень хотелось бы оказаться неправым.
И робот-топтун, молчалив и мордаст,
Мне пиво с горошком зеленым подаст.
И выскажусь я, так сказать, говоря:
- Не зря ж мы страдали,
И гибли не зря!
Не зря мы, глаза завидущие,
Мечтали увидеть грядущее
***
- Деточка, это Марк Евсеевич, - голос в трубке показался немного дребезжащим,- во-первых, как здоровье вашего папы, а во-вторых, у меня до вас маленькое дельце. Хотели бы подъехать с польскими коллегами.
В назначенный день Марк Евсеевич, старейший юрист, бессменный руководитель юридической службы огромного комбината, появился на пороге.
- Деточка, хочу представить польского коллегу.
Следом вальяжной походкой вошел Урмас Отт. Мало того, протянул руку, и мягко, с европейским акцентом, представился:
- Рад знакомству, пан Станислав.
После положенных реверансов посетители перешли к сути.
Оказалось, сколько-то лет тому назад, на основании межгосударственного соглашения между Польшей и СССР, польская компания подрядилась построить для комбината ряд промышленных объектов. Соглашение 1987 года предусматривало освобождение от взаимных налогов.
Когда СССР распался и появилась демократическая Россия, а вместе с ней и новая налоговая система, польские друзья продолжали строить как строили, полагая, что ранее заключенное соглашение защищает от фискальной нагрузки.
Однако наши налоговики, проведя проверку, доначислили огромную недоимку, штраф и пеню. Поскольку поляки строили для комбината, туда и обратились за юридической помощью.
- Деточка, суд первой инстанции нас не поддержал. Они не захотели считаться с соглашением 1987 года. Таки, что делать?
Взяв дело к производству, подали апелляционную жалобу.
На этот раз суд освободил поляков от штрафов, но недоимку и пеню оставил в неприкосновенности.
Экономическое положение польской стороны немного улучшилось, но оставшаяся сумма по-прежнему поражала своей несуразностью.
Контракт тем не менее продолжал действовать.
К тому времени успели познакомиться поближе.
Оказалось, пан родом из Катовиц, учился в СССР и давненько обитает на комбинате, где ему все очень нравится. Водку пьет наравне, любит анекдоты и вовсю использует ненормативную. Короче, почти обрусел.
Но оставались в нем загадочное достоинство и повадки, не виданные в наших широтах. Одевался скромно, но элегантно, говорил вежливо, размеренно, с мягким акцентом, но весомо.
Судьба проекта решалась в кассационной инстанции.
Еще раз перешерстили материалы, добавили пояснений, фотографий, показаний, ссылок на практику. Но несмотря на серьезные усилия, шансы на победу, мягко говоря, были не очень.
В назначенный день, прибыв в суд, встали в напряженном ожидании. Наконец, пригласили.
Председательствовала на процессе женщина лет сорока, с умным, проницательным взглядом и отличной фигурой, которая хотя и была скрыта мантией, но угадывалась.
Сперва попросила предъявить документы и доверенности.
Подав запрошенное посмотрел в окно - на улице стоял тот сырой, полутемный полдень, которым славятся весны в наших краях.
- Станислав Ежецкий, - пан поднялся. В противовес темному и сырому дню, он был в светло-бежевом пиджаке с чуть темными в тон брюками и изысканной позолоченной оправе.
- Очень приятно, - вдруг сказала судья.
Где это видано, чтобы в суде говорили "очень приятно", что происходит...
Пан вызывающе спокойно стоял перед, а она смотрела совершенно не юридически - заинтересованно и очень, очень доброжелательно.
- Вы поляк?
- Да.
- Может быть, нужен переводчик?
- Нет.
- Точно?
- Совершенно, Ваша честь.
И тут что-то изменилось.
Теперь судебный зал был залит весенним, веселым солнцем, и звук улицы, обычно глухой и неприятный, нисколько не мешал происходящему. Напротив, оттуда доносились звонкие голоса, птичье щебетание и даже мелодия из кинофильма "Профессионал".
Тем временем заседание пошло своим ходом.
Адвокат доложил жалобу, налоговая отзыв, а суд перешел к вопросам, на которые стороны принялись обстоятельно и скучно отвечать.
Буквально на второй минуте прервали.
- Я хотела бы послушать пана Ежецкого.
Он встал и неторопливо, можно сказать, вразвалочку, принялся излагать историю Польши.
Глянув на судью, обомлел.
Там, за судейским столом, в странном черном балахоне сидела молодая и совершенно очаровательная женщина, которая с удовольствием флиртовала с известным польским обольстителем.
Пан что-то говорил, а она слушала голос, наслаждалась его присутствием и выглядела совершенно счастливой.
Наконец разрешили сесть.
Пришла очередь налоговой, но они сходу взяли неверный тон, за что получили по самое нехочу. Под градом судейских вопросов, заданных строго, четко и контрастно, налоговики совершенно потерялись, запутались, и не смогли объяснить, как насчитали сумму налога, а главное, учли расходы. Это их добило.
- Налоговая, вы учли расходы налогоплательщика?
- Мы не могли учесть, ваша честь, поскольку ... - далее шло туманное объяснение.
- Вы что, сдачу не сдаете?
Немая сцена.
Решением кассационного суда налоговый акт был отменен полностью, а поляки освобождены от уплаты страшных сумм.
Выйдя на воздух, пан Станислав задумчиво произнес:
- Ах, какая женщина...
Мне кажется, председательствующая на процессе судья, оставшись одна, сказала примерно то же самое:
- Настоящий полковник...
* отрывок из стихотворения А. Галича "О том, как Клим Петрович сочинил научно-фантастическую колыбельную, укачивая своего племянника - Семена, Клавкиного сына"
Другие статьи в литературном дневнике:
