Идеальный пассажир Титаника

Константин Жибуртович: литературный дневник

Из общедоступных источников: пассажир «Титаника» Бенджамин Гуггенхайм (1865-1912, 46 лет). Американский бизнесмен, брат Соломона Гуггенхайма (основателя Музея современного искусства в Нью-Йорке). Родился в Филадельфии пятым из семи детей успешного горного магната Майера Гуггенхайма (1828-1905), иммигранта из Швейцарии.


Гуггенхайм унаследовал большую часть финансового состояния отца, но его бизнес к нему так и не перешёл. Во Франции он основал компанию, которая стала известна тем, что поставляла фурнитуру для лифтов Эйфелевой башни.


10 апреля 1912 года Гуггенхайм взошёл на борт «Титаника» в сопровождении своей любовницы, французской певицы мадам Леонтине Обар (1887-1964). В ночь на 15 апреля, во время столкновения «Титаника» с айсбергом, Гуггенхайм спал и был разбужен мадам Обар и её горничной, которые почувствовали столкновение. С помощью стюарда они надели спасательные жилеты и поднялись на палубу. Гуггенхайм усадил в шлюпку мадам Обар и её горничную, которые неохотно ему повиновались. Он мигом соорудил правдоподобную версию: Титанику требуется незначительный ремонт на ходу, из-за чего надо облегчить вес лайнера. После чего пассажиры в шлюпках вернутся на борт.


Понимая, что ситуация намного серьёзнее и ему не удастся спастись, Гуггенхайм вернулся с камердинером в каюту, где они переоделись в смокинги, а затем уселись за столиком в центральном холле, где неспешно попивали виски, наблюдая за катастрофой. Когда кто-то предложил им попытаться спастись, Гуггенхайм ответил: «Мы одеты в соответствии с нашим положением и готовы погибнуть как джентльмены».



******



В альтернативной истории с пришедшей на помощь раньше «Карпатией», я прекрасно вижу столь же невозмутимого мистера Гуггенхайма, который неспешно поднимается на борт и вскоре обнимается со своей спутницей. Ровным голосом он произносит: «леди и джентльмены, мы опоздаем в Нью-Йорк на пару дней, но по прибытии я угощу вас лучшим обедом. А ваше присутствие на моей вечеринке – обращается он к музыкантам лайнера – обязательно!».


В реальности, Гуггенхайм и его камердинер невозмутимо принимают смерть от ледяной воды в затопленном холле. В последний час они могли бы не пить виски, а принять деятельное участие в спасении женщин и детей. Или до последнего подбадривать окружающих личным мужеством.


Но вот что я скажу. Невозможно требовать от других (заметьте: других!) святости там, где осознанное и адекватное поведение уже является духовным поступком. Гуггенхайм – таков, каков он есть. Он не пытается распихать локтями более слабых и паникующих. Не проникает обманом в лодку. И, как мне видится, не глобалит об ошибках инженеров, капитана и навигации лайнера в тот роковой вечер. А неспешно разливает виски, чтобы поговорить, а чаще – помолчать. О том, что останется после нас. И та ли это случилась жизнь, что мы однажды мечтали.


Перед смертью человек вспоминает близких и возлюбленную, а не судьбы стран и политиков. И уж точно не спорит об ошибках навигации.


Как странно, что многие, именующие себя христианами, этого не осознают, в отличие от неверующего (в их глазах) грешника, спасающего незаконную любовницу и горничную.


Гуггенхайм, в отличие от диванных вояк и глобалистов из соцсетей, муссирующих с пяти континентов одно и то же с неизменным и бессмысленным срачем, меня бы прекрасно понял. – Сегодня вечером в Нью-Йорке первоклассный хоккей? Согласен, это нельзя пропустить. Жаль, что мы туда опаздываем, произносит он.


На своём языке Гуггенхайм произносит в моём сне вполне духовную истину. Вера – там, где не угасает интерес к жизни во всей её полноте, несмотря ни на что. Как и память о лучшем, что однажды случилось с нами.




Другие статьи в литературном дневнике: