все остается! - голос поет молодой?Разжигать желания до полной нестерпимости, одновременно перекрывая любые пути для их осуществления, — вот единственный принцип, лежащий в основе западного общества. "Возможность острова" Мишель Уэльбек
Белый мазок на холсте безымянном, Пламя погаснет и высохнет русло, Так отчего так победно и громко И отчего так легко и звеняще (1986, cборник «Годы») От редакции Просто настроение такое… Бывает… «Ощущенье бездонности августовского дня…» А в воображении заснеженное бескрайнее белое поле в белом безмолвии… Мария О. Последний сентименталист «Последним сентименталистом» Юрия Левитанского назвал поэт и эссеист Евгений Сухарев — харьковчанин, вынужденный покинуть родной город, — в одном из своих последних эссе, опубликованных на сайте «Сетевая словесность». Новый год у Дуная Камень старинный, башни, мосты, ограды. Благословенны тихие эти веси. Под куполами, золотом, синевою Колокол, солнце, ёлка стоит, сверкая. День новогодний, тёплый, весенний, синий. Ветер гудит по нашим великим рекам. Что там за снегом — что он, кого он прячет? Кто там сейчас в лесу над костром колдует, Господи, дай им солнца, тепла, капели! Синью наполни очи лесных проталин!.. Даже не думал, что напишу такое… Скрипнули сани и затерялись в поле. Ветер гудит по северным нашим рекам. «Судьба сочинила пьесу, а мы в ней сыграли», — не раз говорил жене Юрий Левитанский. С Ириной Машковской он познакомился в 1985 году в Юрмале. Она была 19-летней студенткой провинциального университета, он, 63-летний, — одним из самых известных поэтов своего времени. Незадолго до смерти он сказал: «Знаешь, а ведь ты была права: главное — когда есть ты и я, нас двое, мы нужны друг другу. Когда есть стол, бумага и карандаш. И когда ничего не болит…» Письма цитируются по статье «А там уж будь что будет…» в журнале «Огонек». «… Сегодня была по телевизору передача обо мне, телефон буквально раскален — звонят, и звонят, и звонят самые неожиданные люди из Москвы и даже из других городов — а мне бы только тебя нужно, и чтобы мы вместе смотрели, и ты была бы рада — тогда и я бы испытал настоящую радость, а так — это мимо меня» «Ты пишешь — «ничего от тебя не возьму» — что это значит? Этого я не понял. Я ничего не хочу иного, как быть с тобой, я для этого все сделаю, я пошел на всякие не очень простые для меня шаги и поступки и пойду на все, до конца — только бы все, чего хотим мы, осуществилось. Ты имеешь право на все — весь я и все мое — это и твое — чего же ты «не возьмешь»? Мне безумно жаль тебя, и за все твои слезы я постараюсь воздать тебе в полной мере — я буду счастлив, если смогу дать тебе в жизни хоть сколько-нибудь радости…» «Жду тебя с нетерпением, хотя и то мне грустно, что предстану я пред тобою, при всем моем «помолодении», измученным и усталым, а не таким, каким мог бы и хотел предстать пред твоими родными очами, и все-таки жду с огромным нетерпением — а там уж будь что будет…» «… Понимаю, что не должен этого делать, что расстрою тебя опять, — а вот не могу иначе, как ни стараюсь, — ведь я как бы разговариваю с тобой таким, увы, странным образом, на бумаге…» «Тысячу раз прости меня, что пишу тебе об этом, — ты способна понять и еще поймешь многое — хотя почему ты должна отвечать за мои глупости или расплачиваться за них? Это, конечно, несправедливо, но мне нужно, необходимо, чтобы рядом был кто-то. Я знаю, что ты простишь меня, если не сейчас, то потом, однажды, позже, но главное — сейчас, выслушав (прочитав) этот скулеж, — ведь есть в тебе достаточно и разумности, и мудрости, и постарайся как-нибудь, моя любимая и родная. А может быть, наоборот, — ты поймешь, что с таким идиотом лучше уж дела не иметь, — как знаешь, ты в любом случае будешь права» «Перечитал свое письмо, хотел его порвать и выбросить, да не смог. Если ты сумеешь это все понять и это мне простить — буду любить тебя больше, хотя, клянусь тебе, больше уж, кажется, некуда. Безумно тебя люблю, и жду, и буду ждать — когда-нибудь ты поймешь, чего мне это стоило и как мне это было трудно» «Прочти, ради Бога, — ну не принимай все слишком близко к доброму своему сердцу! — надеюсь, завтра будет письмо, и мне полегчает немного, и пойду утром заказывать разговор с тобою и снова ждать, ждать, ждать…» «… Право же, я не какой-нибудь распущенный неврастеник или истерик, давно-давно уж я плакал в последний раз, а вот сейчас подступает. <…> Горько ведь сознавать, как несправедливо это, что разминулись мы с тобой во времени сильно, от этого иногда прихожу в отчаянье, но только что же теперь делать, когда представить свою жизнь без тебя — не могу… Только и живу той самой надеждой, о которой написал тебе тогда, еще ни о чем таком и не думая, ни на что не надеясь, — но ведь удивительно это — почему написал? Что-то же меня толкнуло на это, что-то я почувствовал такое, мне самому еще неясное, неведомое…» «… Скорей бы уж хоть эта короткая встреча, а там, может быть, придумаем что-то, может быть, моя родная, продержусь я как-нибудь. Знаю, что опять расстроил тебя — ну что же, не писать мне вовсе? или сочинять чепуху всякую, что я уже делать пытался? <…> Еще раз прости…» Попытка утешенья Все непреложней с годами, все чаще и чаще, Мне начинает все чаще с годами казаться — Я говорю вам — послушайте, о, не печальтесь, Я говорю вам — не следует так убиваться, Я говорю вам — не надо заламывать руки, Я говорю вам — я в этом могу поручиться, Я и себе говорю — ничего не печалься Я говорю себе — будут и горше страницы, (1985) © Copyright: Максим Гулин, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
