401 Учение Якоба Бёме, очень кратко
Ььььь: литературный дневник Яков Бёме интересен прежде всего тем, что он, - немец, - в пику французам и англичанам с их принципами рационализма (Декарт 1596–1650) и эмпиризма (Бэкон 1561–1626) впервые предлагает принцип идеализма, то есть утверждает правомочность философского мистицизма как основы и стержня познания.
Ещё один важный фактор для восприятия идей Бёме – временной. На рубеже 16-17 в.в. происходит смычка финального этапа Возрождения и Нового времени. Модерн вступает в свои действительные права, он начинает утверждать себя не только в умах образованных европейцев, но и их усилиями постепенно внедряется в повседневную жизнь. Происходит сие за счёт становления капитализма, старта научно-технического развития, всё большего обмирщения Церкви, а также за счёт перехода от гео- к гелиоцентризму.
Бёме, оказавшийся на сломе эпох, буквально чувствует кожей пафос отмирающего мира и пафос мира грядущего. Всей своей теософией (будучи необразованным человеком, тевтонский мыслитель не вполне разделял философию и религию) Бёме старается понять, объединить и примирить 2 этих – столь разных - мира.
Бёме вообще сторонник сближения противоречий, провозвестник гегелевской диалектики. Эта черта пронизывает все его построения.
Проблема добра и зла у Бёме
Если Бог рассматривается как сущность и метафизическая причина всех вещей и всех событий, то Он же должен считаться первопричиной зла; между тем религиозное сознание противилось тому, чтобы возложить на Него нравственную ответственность за это.
Вот центр тяжести всей системы идей Бёме.
Речь идет о том, чтобы признать в Боге метафизическую причину зла, не нанося ущерба Его святости.
Пусть Якоб Бёме решил эту задачу столь же нелепым образом, как и прочие, но он с удивительной проницательностью указал ту позицию, с какой только и возможно решение. Философ сделал попытку перенести оппозицию добра и зла в самого Бога. В этой попытке нельзя не заметить некоторого сходства с учением Джордано Бруно. Но в случае Бёме той основной дихотомией, примирение которой должен нести в себе сам Бог, является нравственно-религиозная составляющая проблемы. Эта составляющая проявляется буквально во всём: «Ничего нет в природе, чему не было бы присуще добро и зло». Как на пример такой всеохватности, Бёме ссылается на огонь, добрый и приветливый вид которого так мало гармонирует с его яростным, губительным жаром. Если же все вещи носят в себе противоположность первокачеств добра и зла, то эта же противоположность должна уже содержаться и в самом Боге, образующем самую сокровенную сущность вещей да явлений.
Но как может это быть, должен спросить себя Бёме, что единый, бесконечный Бог так раздваивается в самом себе и находится в таком противоречии с самим собой?
Ответ на это содержит тайна учения Якоба Бёме: только через противоположность и возможно откровение, и Божество должно заключать в себе самом противоположность, если оно хочет открыться самому себе. Поэтому и в Боге надо принять первоначальную противоположность. Его любовь не могла бы обнаружиться, если бы она не обнаруживалась в Его гневе, и Его вечный свет не мог бы быть проявлен, если бы в Нем самом не жила тьма.
Бог у Бёме
Поэтому исходным пунктом теогонии, а равно и космогонии Якоба Бёме является рассмотрение неявленного еще Бога. Он пока ещё – вечный покой, бездна (Ungrund), нечто единое, ни свет и ни тьма, ни сущность, ни личность, Всё и Ничто. Обездвиженная воля, в которой ничего нет, кроме стремления к деятельности и желанию, и которая, будучи Абсолютом, покоится в самой себе неизменно в вечной свободе. Но эта бездна, не имеющая ничего вне себя, смотрит поэтому в самое себя; она служит зеркалом для себя и в силу этого раздваивается на созерцающую мировую силу и созерцаемое мировое содержание. Через указанное раздвоение непостижимая первоволя открывается сама себе, и эта деятельность собственного самооткровения есть вечный дух; в духе Бог творит самого себя и образует мир. Это рождение Бога - не есть однократный исторический факт, но вечное порождение. Бёме делает совершенно ясное различие, указывая, что эти определения божественной сущности могут быть разделены лишь мысленно, в бытии же, напротив, они совершенно тождественны друг другу. Итак, этот проявившийся Бог в действительности обнаруживается только в силу противоположности к той непроявившейся бездне. И впервые в этом обнаружении формируется божественное Триединство: Отец, Сын и Дух.
Бёме о сотворении мира
После того, как в бесконечном существе Бога Бёме прозрел «инаковость», он развивает учение о создании мира из противоположности проявленного триединого Бога к непроявленной стороне в Боге. И он старается прочертить через все вещи это найденное триединство.
Первое обнаружение божественных сил в природе производит, по учению Бёме, царство ангелов, которое, смотря по преобладанию того или другого лица Триединства, подразделяется на три царства: божественная сущность (Отец) является в царстве Михаила, божественная сила (Сын) в красоте, – в царстве Люцифера, божественная деятельность творчества (Дух) – в царстве Уриила. Им всем противостоит совершенная личность - Христос, содержащий внутри единство всех ангельских сил в высшем совершенстве.
Вторая ступень сотворения мира возникает, согласно Бёме, в силу разделения первокачеств в Боге. И здесь из Бога изливается реальный мир в семи «образах» (т.е. имеет место попытка натурфилософского расчленения и систематического деления сил природы.) Через все эти 7 образов проводит Бёме вышеупомянутое Триединство: первые три образа образуют царство Михаила, соответствующее Отцу; четвертый, огонь, – царство Люцифера, соответствующее Сыну; три последние вместе – царство Уриила, соответствующее Духу.
Таковы основные черты теогонической и космогонической фантазии Якоба Бёме.
Из самораздвоения Божества и из учения о взаимном обнаружении противоположностей он вывел одну лишь возможность зла. Действительность же зла он может только установить в качестве факта и вывести ее из «свободы» ангелов, которой, собственно, нет места в его метафизических предпосылках. Но именно здесь-то и выступает на вид с полным блеском, правда, без всякой формулировки в понятиях метафизическое глубокомыслие герлицкого сапожника: Бёме подчеркивает, что в общем строе данного в опыте мира в конце концов оказывается нечто чисто фактическое, нечто такое, что не может быть выведено из общей и вечной природы вещей, и что это составляет иррациональность и несоответствие с нормой во всем действительном.
Это событие, вследствие которого должна была получиться трещина во вселенной (и которое на деле является трещиной в системе Бёме) - грехопадение Люцифера. Без такого падения действительный мир должен был бы совпасть с седьмым образом творения, с идеальной телесностью; но теперь падение Люцифера повлекло за собой падение ангелов, а затем и падение первых четырех образов творения. Люцифер, самый прекрасный из ангелов, надеялся стать творцом мира. В силу этого он вышел из божественной любви и попал в божественный гнев. Ведь в непроявившемся Божестве любовь и гнев пребывали еще нераздельно. И только в тот момент, когда свободная воля ангела возбудила божественный гнев, с ним вместе обнаружилась и любовь. Она выразилась в том, что царству гнева, сотворенному грехопадением ангела, Бог противопоставил царство любви. И если Люцифер, считает Бёме, из четырех первых образов создал царство гнева-огня, ад, то Бог сотворил из трех последних образов царство света и любви и поставил во главе его, как совершенное соединение всех божественных сил, своего собственного Сына. Таким образом, любовь-огонь противостоит гневу-огню.
Но если таким путем была нарушена первоначальная связь между семью образами божественной творческой деятельности, то с другой стороны должны же были эти образы, раз уж они являются излиянием творческих сил Бога, соединиться другим, хотя бы и более плохим способом; и вот возникло нечто среднее между адом и раем – материальный мир, земля, где мы обитаем. Только с этого момента, – говорит Якоб Бёме, – начинается рассказ первой книги Моисея. Она не является полным учением о сотворении мира, но лишь повествованием о возникновении материального мира; она уже предполагает, как допускает и сама, творение небесного царства и начало царства ада Люцифера; и поэтому труд Бёме в том, чтобы раскрыть, так сказать, то, что предшествовало первой книге Моисея. С этого момента метафизика Бёме переходит в натурфилософию. Он описывает творение материального мира, тесно сплетая легенду Моисея с парацельсовскими терминами (а значит и с алхимией). Как и следовало ожидать, семь дней творения соответствуют семи образам метафизического первомира, которые должны вновь проявиться в материальном мире, конечно же, в искаженном виде. К этому присоединяется парацельсовская мысль, что все эти семь великих мировых сил должны находиться в каждой чувственно воспринимаемой вещи. Всякий камень, всякое растение и животное носят в себе 7 качеств, но каждое имеет еще одно, свойственное ему и делающее его индивидуумом; очевидно, оно соответствует архею у Парацельса. Бёме проводит эту мысль до мельчайших подробностей. Так и солнечная система представляется ему повторением семи качеств. Замечательно, что он вполне принимает систему Коперника; солнце, как соответствующее огню, помещается в середине, а шесть планет, - в числе их и земля, - каждая представляющая собою главным образом один какой-нибудь из шести образов, обращаются вокруг него. Но прежде всего человек, как последний образ творения, является опять-таки соединением всех рассеянных вокруг него сил. Уже в частях его тела: туловище, ногах, руках, сердце, крови, чувствах и голове пытается Бёме снова открыть семь первокачеств и, с другой стороны, семь сфер общей жизни природы. Но главным образом в психических деятельностях человека выражаются его отношения ко всему миру в совокупности, а не только к материальному бытию, в котором он ближайшим образом вращается. Так, в нем можно открыть снова и Триединства: субстанциальная сущность всей его души является отпечатком божественной мировой субстанции Отца. Любовь, как глубочайшая сила его охватывающего мир сознания, представляет отражение божественной силы, объединяющейся в Сыне; а рассудительный дух, через который сущность и любовь объединяются в разумной деятельности, заступает в нем место струящейся силы Божества, Святого Духа.
Бёме о познании
Что касается познания, то Бёме старается представить, что через внешнее чувственное восприятие человек осваивается с материальным миром, ум дает ему возможность познать мир ангелов, и, наконец, душа возносится к Богу. Таким образом, полагает Бёме, человек одинаков со всеми вещами, а потому может их все познавать. В качестве подобия Бога человеку достаточно созерцать лишь самого себя, чтобы знать, что представляют из себя Бог и мир. Но, конечно, для этого необходимо возвышение души, для которого недостаточно обычной познавательной деятельности; для этого требуется отвратить взор от беспорядочной смены чувственных ощущений и обманчивых выводов рассудка. Более последовательно, чем какой бы то ни было мистик, отклоняет Бёме всякое рациональное познание и опирается исключительно на внутреннее просветление. «Твой собственный слух, хотение и стремление препятствуют тебе видеть и слышать Бога». «Ты должен вознестись к тому, что не есть творение». «Так, покидая мир, придешь ты к тому, из чего сделан мир». Таким образом, Бёме не останавливается перед парадоксальным требованием замкнуться от мира, чтобы познать мир.
Бёме о цели человеческой жизни
Подобное же бегство из мира является и этическим следствием учения Якоба Бёме. Но всякая религия пессимистична, ее глубочайшее основание – потребность в искуплении, и тем самым она уже предполагает представление об извращенности состояния, из которого жаждут искупления. Таким образом, мысль о нравственном зле, грехе, была центром, вокруг которого сосредоточивались размышления жаждущих религии немцев, и тем, что они вполне серьезно относились к этой проблеме, обусловливалась и энергия их религиозного движения.
Никогда не следует забывать, что немецкая реформация вышла из спора об отпущении грехов: он непосредственно обнаружил то, что было всего важнее для жаждущих религии народов. Как было уже замечено, этот пункт был и исходной точкой всего мышления Якоба Бёме. Поэтому и этической точкой зрения для него мог сделаться только он же. Бёме глубоко убежден в порочности и извращенности всего земного мира; он – искажение идеальной телесности, и все его внутреннее беспокойное стремление и возбуждение обусловлены лишь тем, что он старается, но безуспешно, изгнать из себя эту божественную природу. Если, таким образом, этот мир извращен, то добродетель может состоять лишь в полной противоположности ему. «Иди во всех вещах наперекор миру, тогда придешь ближайшей дорогой к добродетели». Подобно тому, как грехопадение Люцифера состояло в том, что он домогался вечной природы в Боге, так и новое грехопадение каждого заключается в его «влюбленности» в земной мир. Поэтому собственная воля должна умереть, человек должен забыть мир, а прежде всего свое собственное «я». Человек, считает Бёме, должен ненавидеть самого себя и предать себя вполне Богу; он должен охотно и бодро нести крест; правда, это самоотвержение тяжело: но «если бы любовь не была в страдании, то ей бы нечего было и любить». Самый тяжелый крест и страдание, которое приходится узнать под конец, – это презрение мира, верх самоотречения. «Очень тяжело быть презираемым всем миром: но то, что кажется тебе теперь тяжелым, будешь ты впоследствии любить больше всего».
© Copyright:
Ььььь, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
