402 Философские основания Серебряного века
Ььььь: литературный дневник Философским основанием Серебряного века следует считать всеединство Вл. Соловьёва, которое по меткому замечанию Лосева в сути своей является "чистейшим неоплатонизмом".
В «Очерках античного символизма и мифологии» Лосев трактует эйдос как смысл вещи, «феноменологию вещи в сознании». Эйдос делим и неделим в одно и то же время, он присутствует в вещах, оставаясь самим собой, ибо его связь с вещами не формально-логическая. Эйдос – не есть предмет и не умопостигаемый образ, и не какое-то отвлечённое подобие вещи, и не метафизическая субстанция. Лосев показывает, что сам Платон последовательно отвергает все трактовки такого рода: «Эйдос не существует ни во внешней природе как вещь, ни в психике как мысль, ни в логике как понятие».
Отграничив эйдос от всего, чем он не является, Лосев подходит к заветному определению: «Эйдос, не будучи ни вещью, ни мыслью, ни понятием, ни нормой, ни сверхчувственной субстанцией, тем не менее “присутствует” в мире и познаваем». Но это значит, что ЭЙДОС ЕСТЬ СИМВОЛ. Таким образом, здесь Лосев приходит к интерпретации «Парменида» в русле христианского символизма, точнее – имяславия. А символическое миропонимание и имяславие есть не что иное, как недуальный платонизм. Следовательно, направление символизма в русской литературе, порождённое Соловьёвым нужно понимать как особую теургическую практику недуального платонизма.
Итак, речь идёт о символе, причём о символе, понятом специально, (хотя это и кажется оксюмороном на первый взгляд). Что же такое символ? Символ состоит из двух частей:
1. обозначающей или материальной;
2. обозначаемой, то есть духовной.
С помощью символа связываются чувственно наблюдаемый мир фактов и тонкий умозрительный мир духа. Символ часто путают со знаком, но они несходны. Разница состоит в том, что знак передаёт уму конкретное содержание, тогда как значение символа затуманено. Символ всегда абстрактен, загадочен. Символ в отличие от знака требует задействования фантазии.
То, в каком значении будет проинтерпретирован символ или группа символов, определяется авторским замыслом, иначе говоря - общей композицией произведения искусства.
Вот некий человек разглядывает бабочку. Неизбежно у него возникает круг ассоциаций, связанных с бабочками. Если речь идёт о неоплатонизме "Ареопагитик", для поклонников которых всё бытие строго иерархично, разумно и насквозь пронизано мистикой, бабочка одновременно может мыслиться и символом души и символом лёгкости и символом воскресения и каким-то иным символом, но она не может считаться символом гравитации или, к примеру, символом хамства. Ибо это бессмысленно и некрасиво.
То есть даже на таком лёгком примере мы видим, что символизм Соловьёва с одной стороны максимально подвижен, а с другой стороны ограничен, заключён в рамки христианского неоплатонизма.
Недуальный/христианский неоплатонизм представляет собой очень богатую, очень стройную и красивую систему созерцаний. Так что взятый за основу целого литературного направления он даёт широкую духовную платформу народному самосознанию (в мире воображаемого) и, создавая её, тем самым постоянно удерживает на плаву, оживляет наш дух, в то же самое время не сковывая и не уродуя его.
Конечно Вл. Соловьёв устремлён был в своих начинаниях к Абсолюту, но мне кажется, что задачу по духовному единению русских можно рассматривать как его попутную цель. Поначалу программа Соловьёва была подхвачена с большим энтузиазмом. Под влиянием Владимира Сергеевича, - и не в последнюю очередь после выхода статьи "Общий смысл искусства", - происходит поворот в сторону символизма. Являются Брюсов и Блок. "Незнакомка" Блока, к примеру, была переведённой на язык поэзии софиологией Соловьёва, а тот, выстраивая своё учение, апеллировал к временам рыцарей и алхимиков, менестрелей и трубадуров; к их стихам о Прекрасной Даме (и даже к ещё более ранним эпохам - к мудрости гностиков и каббалистов). Под Прекрасной Дамой поэты позднего Средневековья понимали женскую часть своей души. Через обращение к ней они особым образом настраивали аппарат воображения (воображение всегда связано с эротикой), чтобы обратившись на духовном уровне в андрогинов, достигнуть божественной мудрости и бессмертия.
До Соловьёва всё это цвело пышным цветом в Европе 400 лет назад, но было заброшено с исчезновением Ренессанса, и вот вдруг воскресло вновь уже на Руси в 19 веке, по воле апостола всеединства, который на рубеже столетий через указание нового ориентира (в виде христианского неоплатонизма) подарил русской культуре второе дыхание.
Вот глубинный философский подтекст искусства Серебряного века. Как видно развлекательность тут не выносится в качестве цели или смысла творчества - ни для автора, ни для аудитории. Цель иная, духовная. И какой контраст с нынешним отношением к искусству, когда его проводят по линии развлечения. Для большинства ведь сегодня прочесть "Исповедь" Ж.-Ж. Руссо всё равно, что сходить на аттракционы. Ни о каком философском подтексте в этих условиях конечно не может быть и речи. Вследствие буйства либерализма, консьюмеризма, оголтелых наук, постмодернистов всех уровней и мастей человечество бешеным темпом лишается внутреннего содержания. Зацикленность на бабле, культ успеха и прагматизма, уничтожение всех форм коллективной идентичности (этноса, семьи, гендера) исключает саму возможность серьёзного духовного поиска. Взамен предлагается полусознательное мычание; мир одиночек, где каждый волен мычать на свой лад!.. Свобода, хуле! Соответственно, никакого самобытного и вдумчивого искусства такая ситуация родить не может, в чём мы каждый день убеждаемся последние 30 лет. Развлекательной чепухи конечно выходит достаточно, но и она вся почти без остатка укладывается в одну из двух веток: это либо какой-нибудь постмодернистский хихикающий винегрет сомнительного качества, по определению лишённый самоценности, либо нечто наполовину идеологическое, а наполовину коммерческое, с поддержкой ценностей ЛГБТК+, либеральной демократии, научной повесточки, фэнтезийной дури или попросту бытового разгильдяйства.
Таковы практически все литературные новинки последних лет, получившие более или менее широкую известность.
Лосеву, видевшему в Соловьёве "чистейшего неоплатоника", больше всего импонировало то, что Вл. Соловьёв пытался строить живую органическую философию. Вот это стремление видеть живые организмы во всём существующем, оно родственно мифологическому взгляду на бытие, ревностно проповедуемому Лосевым в "Диалектике мифа". И оно как бы открывает дорогу имяславию, которое будучи осуждено церковными иерархами, затем, уже в 21 веке, получит неожиданное продолжение в синергийной антропологии Сергея Сергеевича Хоружего.
Спор между онтологией и гносеологией (во многом, это всё тот же спор между Иметь и Быть).
Под онтологией мы, прежде всего, будем понимать неоплатонизм (недуальный или христианский платонизм, это конечно в первую очередь «Ареопагитики»)
Под гносеологией мы будем мыслить философию Нового времени, но главным образом Канта.
По сути основу неоплатонизма следует понимать в строго логическом (ну, или языковом) русле. Как с этим работать?
Вся соль в том, что неоплатонизм, который весь основан на онтологии «Парменида» с его 8-ю гипотезами, глубоко озабочен именно логическими отношениями. Онтологии без гносеологии в принципе не существует и наоборот – методологии мышления не может быть без мыслящего начала. Борются субъект и предикат. Вопрос заключается в том, что следует ставить на первое место? Кант ставит на первое место гносеологию, способы думанья, и потому является противником онтологии. Неоплатонизм же поочерёдно ставит на первое место 8 начал, и всякий раз, делая это, показывает, в какой степени это начало ЕСТЬ.
Платоновская триада раскрывается следующим образом:
1.) В основе основ лежит Единое, которое настолько отвлечённо, настолько таинственно для человеческой логики, что - может быть - даже и не обладает бытием… в привычном смысле этого слова.
2.) Затем, Ум (Нус). Ум ЕСТЬ в полном смысле этого слова. Бытийственность не есть единичность, и поэтому здесь возникает двойственность, которая пока всё же цельна. Целое, состоящее из единичности и бытийственности, уже не является абсолютно единым. Итак, у нас появилась инаковость единому. (Это и есть «органическое» Единомногое у Соловьёва. И у Бёме)
3.) Мировая Душа – ЕСТЬ то, что и едина и множественно. Здесь осуществляется переход от единого ко многому.
Далее, путём всё большего удаления от настоящей бытийственности, идёт изложение остальных 5 гипотез.
Всё это довольно наглядно воспроизводится в тексте. Например, такое предложение: «Цветок». Уже сам факт именования, называние слова, постулирует бытие цветка. Но простое называние не является ещё высказыванием. «Цветок раскрылся» - здесь уже имеет место совмещение субъекта и предиката… Это завершённое высказывание… Всё это прекрасно отображается в самой грамматике языка.
© Copyright:
Ььььь, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
