Георг Раменский

Я пришел на прозару двенадцать с лишним лет назад. Тогда было что сказать и было кому сказать.

Те, с кем общался все эти годы, уже практически ушли. Сказать у меня все еще есть что, но это не то, что вы хотели бы услышать.

А главное - я не хочу больше ничего публиковать в чумном бараке, заканчивающемся на ru.

Спасибо всем, кто читал меня здесь под разными моими именами - Георг Раменский, Акулина Пера (забанена), Федор Кожкин (забанен), Кузьма Червяков http://proza.ru/avtor/chervyakov, Красный Пекарь http://proza.ru/avtor/redbaker, Памятник Неру http://proza.ru/avtor/pamyatnikneru, Степань Разинь http://proza.ru/avtor/stepani, Александр Ра http://proza.ru/avtor/rashaqq...

С теми, кому "в рай", мы уже не встретимся.

_________________________________________

"Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским.
Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы, когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площадях, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.
Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения."

Л.Н. Толстой, "Хаджи-Мурат"

Написать личное сообщение    Добавить в список избранных