О линкорах

Читая книжку о японской авиации в Войну, - неоднократно наталкивался там на мысль, которую слышал уже раз так тысячу и раньше. «Ход морских сражений на Тихоокеанском ТВД, а в особенности Мидуэй, ясно продемонстрировал: значение линкоров, столь превозносимых до войны, упало ниже плинтуса, и всем стало понятно, что рулят – авианосцы».

Почему? Да потому вот, что сначала бриты уделали своими самолётами итальянский линейный флот в Таранто. Потом – Пёрл-Харбор, где просто избиение линкоров было. Потом – уничтожение японскими самолётами английских «Принца Уэльского» и «Рипалса». Ну а как апофеоз – тот самый Мидуэй, сведшийся к тому, что авианосцы долбали друг дружку, а линкоры (были только японские) вообще никак себя не проявили, потому что в бой не вступили, отвернули после гибели своих авианосцев (но как-то при этом остаётся за кадром, что и американцы, имея два оставшихся «флэптопа» против нуля японских – тоже как-то не рискнули сближаться с линейным японским соединением… хотя оно, казалось бы, такое беззащитное нынче).

В общем, из неоспоримого факта, что порой авиации удавалось поразить линкоры – делается вывод, что линкоры – в одночасье морально устарели и сделались совершенно бесполезными плавучими чемоданами.

Но я бы посоветовал военным теоретикам не останавливаться на этом. Ведь если присмотреться повнимательнее, то мы увидим, что на каждый убитый самолётами линкор – от их же рук (крыльев и хвостов) гибло по два десятка эсминцев и лёгких крейсеров (не говоря уж про эскорты, фрегаты, корветы, транспорты, танкеры). Причём, если на угробление «Принца Уэльского» и «Рипалса» понадобилось под сотню японских ударных самолётов, сделавших шесть заходов в течение двух часов, то эсминец, бывало, переламывался пополам от одной хорошей бомбы, и когда не прямое попадание даже было – а где-то рядом шлёпнулась.

Поэтому, если уж что и считать морально устаревшими лоханками – так это жестяные корыта вроде эсминцев и лёгких крейсеров. У них хорошая скорость? Пустое! От самолёта – по-любому не убежишь. Ибо самолёт на море – самый страшный зверь (и папа его авианосец).

Но так ли это?
Не совсем. Вот был такой японский авианосец, «Синано». Самый крупный и мощный в мире на тот момент. Его, вообще-то, начинали строить как линкор класса «Ямато» (а это непревзойдённый апофеоз «линкористости»), но поняв, что линкоры – отстой, достроили как авианосец. Поэтому, в отличие от многих других больших авианосцев, он имел очень мощное бронирование. Но не уступал, при этом, ни по ходовым данным, ни по размеру авиагруппы.

И что же? В первый же свой выход он повстречался с утлой американской лодчонкой «Арчерфиш» водоизмещением полторы тысячи тонн (против его-то семидесяти тысяч), получил четыре торпеды в бочину и совершил манёвр оверкиль в считанные… ну ладно, часы всё же – не будем драматизировать.

Правда, это была утлая подводная(!) лодчонка. А они давно уже имели скверную репутацию разнузданной шпаны, склонной топить крупные надводные корабли безо всякой почтительности к тоннажу.

Ещё в тридцать девятом году случился некоторый скандал, когда на главную британскую базу Скапа-Флоу пробралась немецкая подлодка U-47 под командованием Гюнтера Прина и двумя (!) залпами, то есть, перезарядив аппараты, потопила линкор «Ройал Оук». После чего, убедившись в уничтожении цели, благополучно удалилась, оставив огорчённых бриттов гадать, чего это такое вообще было.

И мы, конечно, уже знаем, что линкоры тонули потому, что были морально устаревшим отстоем. И самолёты их долбали, и подлодки. Но фишка, как видите, в том, что подлодки – они и авианосцев мочили только в путь. И случай с «Синано» - он был самый вопиющий (поскольку это вообще самый крупный корабль, потопленный подлодкой за всю историю). Но – далеко не единичный. И японские авианосцы гибли от торпед субмарин, и британские, и американские (возможно, «Йорктаун» в Мидуэе ещё можно было бы спасти после поражения авиагруппой с «Хирю», но его прикончила именно подлодка).

А это значит, что? Это значит, что абсолютным оружием, позволяющим выиграть войну на море, является не линкор, конечно, но и не авианосец, а маленькая, незаметненькая, но смертоносная подлодчка. И если уж она легко расправляется с такими гигантами, как линкоры и авианосцы, то со всякими эсминцами – она даже здороваться не будет.

Они и не здоровалась. Обычно, когда капитан подлодки видел в перископе приближающийся эсминец, - по всем отсекам разносился рык морского волка, пока что ещё не раненого навылет, но предвкушающего: CRASH DIVE! Это если англосакс. Если немец – то ALARMTAUCHEN! А у советских это звучало как: «Нам ****ец, потому что мы не можем совершить экстренное погружение, потому что это ****ая Балтика, где вообще нельзя работать подлодкам».

Ну и после того, как подлодка на самом полном ходу ныряла под сорок пять градусов где-то до полутора сотен метров – ей только там и оставалось, что прикинуться ветошью и молить бога, чтобы у этой мелкой твари наверху заглючил сонар, и чтобы глубинные бомбы не падали слишком близко (и не дай бог он не один: тогда его другие будут наводить своими сонарами довольно чётко).

Что я хочу сказать, самое верное понимание концепции баланса военных средств даёт детская игра в «камень-ножницы-бумагу». Впрочем, не новая мысль. Как и то, что лишь в фантазиях журналистов и обывателей существует некое универсальное «вундерваффе», против которого нет методов. Даже ишак, гружёный золотом, у ворот вражеской крепости – не всегда универсальное средство. Что уж говорить об оружии? Совершенствуется оно – совершенствуются методы противодействия.

Что я ещё хочу сказать, это просто полная чушь – упование на нечто, что позволит «выиграть войну на море».
Война – не выигрывается на море (если это серьёзная заварушка, и если это не война против какой-то акватической расы неземного происхождения). Война – выигрывается тогда, когда одна из сторон приходит к разумному убеждению, что у неё не осталось возможностей защищать от противника свою территорию НА СУШЕ. Море же, при всей его красоте и величии, служит лишь полотном, по которому вышиваются узоры коммуникаций, обеспечивающих действия наземных сил.

Соответственно, задачи морской войны сводятся к двум базовым вещам: обеспечение десанта – и нарушение вражеских коммуникаций (ну и зеркально: воспрепятствование вражескому десанту и охрана своих коммуникаций). И обе эти задачи – подчинены главной цели: захват значимых наземных объектов противника, либо же создание для них такой угрозы, чья неотвратимость очевидна.

Чтобы это было понятнее, разберём канонический такой военный конфликт, породивший много недоразумений и в значительной мере задавший направленность военно-морской стратегической мысли на десятилетия вперёд. Русско-Японская война 1904-1905.

Воздержусь от долгих рассуждений о политической подоплёке этого конфликта. Скажем просто, что у каждой из сторон была своя правда.
У японцев она выражалась в том, что они не могли спокойно сидеть и смотреть, как эти бледнолицие русские варвары по беспределу умыкнули у сынов Ямато (путём Тройственной Интервенции) Ляодун, честно оттяпанный японцами у Китая. Да ещё – не дают развернуться в Корее, которую японцы тоже честно, военными усилиями, оттяпали у Китая. Да ещё – строят военно-морскую базу и наращивают военно-морские силы прямо под носом у японцев. А японцы – они очень болезненно относились к таким вещам. Они ещё не забыли, как полвека назад к ним в гости пожаловала американская эскадра и коммодор Перри сказал: «Ребята, давайте вы уже завяжете с этим дурацким изоляционизмом и откроете свои рынки для внешней торговли. Иначе, когда от ваших прибрежных городов всё равно никакой пользы, – я их начну с землёй ровнять». И хотя прекращение политики изоляции пошло Японии на пользу – они понимали, что по-прежнему очень уязвимы для таких визитов. Поэтому им нужны были колонии на материке, а недружественные базы по соседству, где можно подготовить десантную экспедицию и перебросить её на Хонсю за пару дней – не очень нужны.

У русских же правда была в том, что нам нужен был незамерзающий морской порт, и если какие-то косоглазые макаки этим недовольны – то «не ****» пишется раздельно, а «нахуй» - вместе. Но на всякий случай – лучше не пускать их в Корею, откуда они могли бы ударить и на Ляодун, и на Владивосток. Всю жизнь сидели себе на своих островах на жопе ровно – вот пущай и дальше сидят. Ибо – нехер!

Говорят, у Китая и Кореи тоже была какая-то своя правда, но тогда это мало кого интересовало.

И говорят ещё, будто бы целью Японии в войне была нейтрализация русской 1-й Тихоокеанской эскадры. Но это глупость. Нет, целью Японии было – установление контроля над Кореей, захват Ляодуна с Порт-Артуром и части Манчжурии, чтобы создать на континенте единый фронт, который бы препятствовал проведению русскими десантной операции против японской метрополии и не позволял давить дипломатически, подразумевая такую возможность. Ну и сами территории были важны для Японии: при её-то перенаселённости и скудости ресурсов – земля лишней не бывает.

Нейтрализация же 1-й Тихоокеанской эскадры – была просто необходимым условием для достижения поставленной цели. Ибо если русские будут активно действовать на море – как прикажете перебрасывать войска на материк и как их снабжать для наступления? Авиации тогда ещё не было, но воздушное снабжение – оно и сейчас слишком затратно по сравнению с морским.

Выполнения этой задачи японцы добились частично. Основные силы 1-й Тихоокеанской (включая все броненосцы) действительно были заперты в Порт-Артуре. Правда, и Того приходилось держать там свои основные силы, чтобы не дать русским выйти. Поэтому Владивостокский отряд крейсеров – действовал довольно свободно. Не очень активно, как мог бы, - но свободно. И потопил немало японских транспортов. А потопил бы гораздо больше, возможно, серьёзно сорвав снабжение японских войск на материке, если б ему была поставлена такая задача. Но задача ему была поставлена идиотская: идти через Корейский пролив на соединение с порт-артурской эскадрой. Что, конечно, позволило японцам перехватить этот отряд своими броненосными крейсерами, превосходя силами (4 к 3, да ещё японские лёгкие крейсера были на подходе).

Правда, бой закончился потерей лишь самого слабого и тихоходного из трёх наших броненосных крейсеров. «Рюрика» (который погиб куда как более героически, чем «Варяг» - утопился в Чемульпо; ну да у Руднева были причины затопить «Варяга» на мелководье; он просто не имел возможности знать, что крейсер будет поднят японцами, а не нашими).

Два же других русских тяжёлых крейсера, «Россия» и «Громобой» - благополучно оторвались от японского преследования и ушли обратно во Владивосток.

Ну и вот можно только кусать локти, предполагая, каких бы дел могли наворотить русские быстроходные крейсера, если б им позволили действовать по их прямому назначению – проводить рейдерские операции на коммуникациях противника. Если б корабли Владивостокского отряда действовали разрозненно и именно с этой задачей, а не пытались прорваться на соединение через бутылочное горло Корейского пролива. Если б не посадили на рифы «Богатыря» и «Боярина». Если б не угробили в самом начале войны «Варяга», поставив его, безо всякой нужды, в ловушку в Чемульпо. Если б «Аскольд» и более лёгкий «Новик» использовались не для артиллерийских дуэлей с японскими крейсерами, а для работы на японских путях снабжения.

Причём, если крейсера Владивостокского отряда могли уходить от японских броненосцев (само собой) и одноклассных броненосных крейсеров (а лоханки поменьше – раздолбать, если увяжутся), то «Варяг» и «Аскольд» - могли уйти от кого угодно. Если в открытом море, конечно, а не по фарватеру Чемульпо мимо пушек «Асамы». И «Аскольд» это, кстати, продемонстрировал, в бою в Жёлтом Море, сравнительно легко прорвавшись мимо японской эскадры аж до Шанхая (где был интернирован, но не такова должна была быть судьба этого замечательного корабля, если б его пытались использовать по разумному назначению).

Ну а касательно «Варяга» - порой доводится слышать дилетантские суждения, что это был чуть ли не самый мощный корабль российского флота. Нет, не был он мощным. Довольно лёгкий бронепалубный крейсер, с шестидюймовыми орудиями и слабенькой защитой, который, конечно, имел мало шансов серьёзно повредить «Асаму», как о том указывал в рапорте Руднёв. Но – «Варяг» был одной из самых ЦЕННЫХ боевых единиц, наряду с «Аскольдом», с «Боярином» и «Богатырём». В условиях конкретно той войны, где японцы старались защитить свои линии снабжения, а русский флот – должен был эти линии нарушать. И вот крейсера уёбищного проекта «Диана» (включая «Аврору») – они для этих целей плохо подходили. Их могли нагонять более сильные японские корабли. А «Варяга» и «Аскольда» - не могли догнать те, кто сумел бы им причинить существенный вред. Зато для транспортов и возможных миноносцев эскорта – их вооружения более чем хватало. Поэтому, при правильном использовании – эти крейсера были бы убийственны для японского снабжения.

Какое, при этом, имели значение русские линейные силы для наших целей войны? Да не очень-то большое, если честно. Конечно, не будь японского броненосного флота, блокировавшего их в Порт-Артуре, - они бы тоже рейдерствовать могли. Но при таком раскладе, если б у японцев не было флота, способного запереть русские броненосцы на базе, - у япов просто не было бы вообще никаких шансов на успешное вторжение и поддержку сухопутного наступления. Ну а так – русские броненосцы, будучи блокированы в Порт-Артуре, не могли, конечно, действовать на японских коммуникациях и сковывали броненосные силы Того… которые по-любому не смогли бы помешать русским рейдерским операциям, если б их целенаправленно осуществляли быстроходные русские крейсера (при условии вменяемости нашего командования, конечно).

При этом – да у русских вообще могло бы не быть флота на Дальнем Востоке, чтобы всё же выиграть войну. Это японцам, кровь из носу, нужно было иметь сильный флот, чтобы защитить свои морские линии снабжения войск на материке (да и то это нереальная задача). А у наших – была железная дорога для снабжения армии Куропаткина. Да, слабенькая, да, с малой пропускной способностью (изрядно расширившейся, впрочем, к концу войны), но смысл в том, что снабжение этой армии вообще никак не зависело от действий на море. У неё не было морских коммуникаций, которые бы надо было защищать. Только что – желательно было воздействовать на ВРАЖЕСКИЕ морские коммуникации. Но даже и без этого – исход войны решался на суше.

Что я хочу сказать: для той войны вообще очень мало значило соотношение линейных сил у противников. Что было важно на море для русских – наличие скоростных рейдеров. И они были у русских (пока их не угробили совершенно по-идиотски). Что было действительно важно для японцев – наличие ещё более скоростных крейсеров для перехвата русских рейдеров. Но таких не было. По хорошему счёту, у япов вообще шансов не было в той войне, если правильно понимать возможности и цели сторон.

Но тогда – какое-то затмение нашло на русское командование. «А вот давайте, кровь из носу, установим контроль над морем, имея при этом в виду уничтожение главных броненосных японских кораблей! А для этой цели – давайте понадёргаем отовсюду с Балтики свои броненосцы – и гуртом отправим на Дальний Восток».

Понадёргали. Вступили в генеральное сражение с основными японскими линейными силами. Результат – Цусима. Полный разгром русского флота.
Кошмар! Потоплены или захвачены четыре новейших русских броненосца типа «Бородино», а также «Сисой Великий», «Ослябя», «Наварин»… Но при этом – прорвался во Владивосток лёгкий крейсер «Алмаз» (вооружённая яхта, по сути), и почти прорвался – лёгкий крейсер «Изумруд» (ушёл от преследования, но сел на мель по причине нервного стресса и ошибок в навигации).

Ребят! Вот эти крейсера – и есть ЦЕННЫЕ боевые единицы в той войне. Когда надо нападать на коммуникации, топить слабых противников (вроде транспортов) и уходить от сильных. А броненосные бегемоты – они не настолько ценны для исхода войны.

И хорошо, согласен: Цусима – совершенно феерическое было побоище русских броненосцев без каких-либо потерь у япов. Имевшее огромное психологическое значение для обеих сторон (и мировой общественности). Но - какое это значение имело для войны в целом?

Да, линейные силы русского флота Тихом океане уничтожены чуть более, чем полностью. Они теперь не смогут воздействовать на японские коммуникации. Но они и раньше не воздействовали, не рейдерствовали. А война на суше – как-то вот шла себе потихоньку. И хотя Куропаткин отступал – но его силы всё наращивались (как и пропускная способность КВЖД). И японцы несли потери больше русских. Конечно, было бы хорошо задействовать флот, чтобы максимально затруднить их пополнение и снабжение. И было плохо, что такие возможности резко уменьшились после гибели 1-й Тихоокеанской в Порт-Артуре и 2-й – в Цусиме. Но, вообще-то, у России, мягко говоря, имелся изрядный опыт войн в отсутствие ХОТЬ КАКОЙ-ТО возможности перерезать коммуникации противника действиями флота. Более того, та война – пожалуй, вообще была первой в российской истории, где флот мог стать большим подспорьем для сухопутной армии. Ну, не стал. И чего теперь?

Казалось бы, теперь у России появляется шанс бросить непривычную для нас игру в кораблики, которой мы, за очень редкими исключениями, никогда не владели в полной мере, а флот держали для блезира, да признать, что мы – «никакая» морская держава, но - великая сухопутная. И сосредоточиться на войне в Манчжурии, где армия Куропаткина уже имеет чуть ли не двойное превосходство над японцами.

Вместо этого Главный штаб завопил «Всё пропало, шеф!», а шеф, то бишь царь, решил сдаться.
И весь мир, который никак не ожидал такого исхода конфликта, в удивлении почесал репу. А флотские стратеги восприняли произошедшее как своего рода примету: «Если у тебя выбивают линейные силы – ты проигрываешь войну».
Хотя проигрыш в той войне объяснялся вовсе не тем, что Рожественский угробил свой флот, якобы лишив Россию надежды на победу. А тем, что в Штабе сидели паникёры, на троне – идиот, да ещё народишко вздумал устроить бучу в самый неподходящий момент (и это прямое следствие безответственной социальной политики царского правительства, в недородах девяностых раздававшего продовольственные ссуды так, что не благодарность или ответственность воспитывало, а – пестовало паразитарные настроения; и это всё, конечно, специфические внутренние проблемы России были).
Но в мире сигнал был понят именно таким образом: исход войны решается в генеральном столкновении линейных морских сил. А значит – нужно иметь их такие, чтобы противнику были не по зубам.

И вот все бросились увеличивать свои броненосцы до супердредноутной монстрозности. Полагая, что именно они – должны нести основную тяжесть боёв, сражаясь друг с другом. Что, преимущественно, и происходило в Первую Мировую: полчища дредноутов сходились в эпических битвах, устилая морское дно тысячами тонн искромсанной стали.

Между тем, это вообще довольно хреновая идея – изначально закладываться на встречные бои аналогичных по классу боевых средств. Это некий кризис полководческого искусства, стравливать взаимоподобные войска или корабли, уповая лишь на численное превосходство. Это неумный и очень дорогой путь к победе. Что гораздо умнее – выявлять сильные и слабые стороны конкретных боевых средств противника и подбирать собственные средства для противодействия таким образом, чтобы избегать наиболее эффективных атак и бить в самые больные места.

Скажем, римские легионы были несокрушимы в пешем бою, и запросто могли перемолоть впятеро бОльшую армию во фронтальном столкновении. Глупые всякие варвары, не зная об этом, пытались задавить римлян массой и воинственным своим ражем, всякий раз обламываясь. Но умные парфене, когда к ним пожаловал Красс с тридцатью тысячами войска, даже не пробовали противопоставить римлянам свою пехоту. Понимали, что это бесполезно. Вместо этого Суренна выставил всего десять тысяч конных лучников, лёгких и тяжёлых (катафрактариев), обеспечил себя предварительно огромным запасом стрел, и буквально засыпал легионеров, маневрируя на безопасном расстоянии. Разгромил вчистую, понеся очень малые потери (от действий сравнительно малочисленной римской конницы в самоубийственной атаке Красса-младшего).

То же относится и к повадкам монголов. Они зачастую выигрывали войны с превосходящим противником, вообще не вступая в сражение с главными силами. Но работали по тылам, подрывали его экономическую мощь, сеяли панику, создавали ощущение своей безнаказанности и бесплодности противодействия.

И, возможно, Англия не сумела бы ничего противопоставить испанской Непобедимой Армаде, если б постаралась перещеголять Филиппа в числе и тоннаже галеонов. Вместо этого англичане использовали гораздо более лёгкие и маневренные корабли со сравнительно малочисленной, но более дальнобойной артиллерией, а также брандеры, и преуспели.

С другой стороны, Ушаков, наш действительно гениальный флотоводец, все основные свои сраженья проводил, имея примерное равенство с турками в линейных кораблях, но очень сильно уступая по более лёгким и общему числу стволов. Если б он был адмиралом Мединой, командовавшим Великой Армадой, он бы пытался держать строй и вести артиллерийскую дуэль, в которой заведомо проигрывал, позволяя фрегатам и корветам противника сманеврировать так, чтобы поставить русских в два огня. Но он был Ушаков, поэтому все атаки проводил по оптимальной в таких обстоятельствах схеме. Неожиданный разворот «все вдруг», резкое сближение с вражеским флагманом и концентрация огня по нему. Начиналась свалка, где турки сразу теряли преимущества в совокупной огневой мощи (их лёгкие корабли оказывались вообще как бы не при делах), а неизбежное поражение флагмана деморализовало остальных. Правда, это были турки, тоже те ещё мореплаватели, и не факт, что подобная тактика проканала бы, скажем, с англичанами.

В целом же, концепция генерального столкновения линейных сил – видится несколько дебиловатой. Эта затея оправдана, только если вражеский флот прикрывает десант, который вот-вот высадится на твоей земле (или если противник – турки). Да и то главная цель будет – именно десант, а вовсе не корабли боевого охранения, которые предпочтительно обманеврировать и обмануть. Во всех же остальных случаях – зачем вообще лезть на рожон, рискуя своими кораблями в бою против равных? Гораздо выгоднее – использовать их для избиения заведомо беззащитных целей, уходя от тех, кто может навалять ****юлей.

Вот предположим, у вас и у противника имеется по десять мощных кораблей, равных во всём: по скорости, вооружению, выучке команды. При этом противник держит их вместе, намереваясь дать генеральное сражение, а вы – используете их разрозненно на вражеских коммуникациях, топя транспорты и грабя караваны.

Предположим, кому-то из ваших рейдеров не посчастливилось, и он налетел на главные вражеские силы. И не сумел от них уйти. Хотя на самом деле уйти от равной по скорости эскадры обычно не составляло особого труда, поскольку дальность визуального обнаружения существенно превосходила дальность эффективного артогня, а времена суток имеют склонность розниться по степени освещённости. К тому же, эскадра почти никогда не может себе позволить идти с максимальной скоростью, поскольку у кого-то – обязательно выявляются проблемы, снижающие ход. И командующему приходится принимать решение: то ли стремиться в погоню на всех парах, оставляя своих «тихоходов» в пикантном положении (когда эскадра уже обнаружена противником), то ли всем замедляться и, соответственно, упускать добычу.

Но вот предположим, эскадре повезло и она достала одиночку. Что ж, это печально. Для него. Но пока вражеская эскадра гоняется за отдельными рейдерами – сколько они успеют всего перетопить? Если противник зависит от морских поставок или должен снабжать свои экспедиционные силы – ситуация для него очень скоро сделается невыносимой.

А теперь предположим, что мы, зная проектные характеристики основных кораблей флота противника, решили не гнаться за ними по броневой защите и огневой мощи, отринули странное представление, будто линкор должен противостоять линкору на равных, или же вести бой с целой эскадрой, а вместо этого наклепали более скоростные, менее бронированные, и гораздо более дешёвые корабли, способные уничтожать вражеские транспорты (на них порой ставили оружие, но если вооружить транспорт так, чтобы он представлял угрозу для вражеского крейсера, - на полезный груз немножко водоизмещения может не хватить) и отрываться от линейных сил противника. И создали мы таких шустрых корабликов не десять, а тридцать (а разница в цене между крейсерами типа «Варяга» или «Аскольда» и броненосцами типа «Ретвизана» - примерно и была втрое).

Вопрос: чего будут стоить броненосные силы противника, когда они в принципе не могут помешать нашим крейсерам хулиганить на коммуникациях? А в реале – они и не способны были помешать «Аскольду», когда он использовался по прямому назначению, для рейдерства. И остаётся только пожалеть, что крейсеров такого класса было гораздо меньше, чем могло бы быть, а столь значительные ресурсы были потрачены на эти громоздкие бронированные гробы, которые не годились ни на что лучшее, чем лобовое сражение с такими же гробами японскими.

И вот после этого заявляют: Русско-Японская война показала возросшую важность больших бронированных кораблей с мощным вооружением. Да если она что показала – так это что подобные корабли на тот момент вообще нахуй не нужны. Во всяком случае, той стороне, которая имеет главной задачей флота нарушение вражеских путей снабжения.
Нужны ли броненосцы другой стороне, осуществляющей десант и его снабжение? Для защиты коммуникаций – эти гробы, как оказалось, использовать трудно. И даже при очень робких рейдерских действиях русских – они всегда удавались, когда предпринимались. Основные силы флота Того – никак не могли помешать. Их как будто вообще не существовало для ребят вроде «Аскольда».
Несколько бОльший успех имели японские броненосные крейсера. Я имею в виду бой в Корейском проливе и гибель «Рюрика». Но этого боя не должно было быть и не было бы, если б не посылать Владивостокский отряд в западню, где его заведомо ждали. Если б их использовали в вольной охоте в японских водах – их вообще было бы очень трудно перехватывать в отсутствие авиации (что доказало через десять лет действительно грамотное использование рейдеров немцами; ну – эпизодически грамотное).
Однако ж, отношение к задачам флота, крупных его надводных кораблей, и до Русско-Японской, и в особенности после, оставалось каким-то «феодально-инфантильным». Война на море рассматривалась не с той точки зрения, как она может посодействовать войне на суше (где, собственно, и решается исход противостояния и где достигаются основные цели), а как некий рыцарский турнир, где сшибаются бронированные тяжеловесы с пиками наперевес, а королева-публика дарит платочек победителю.
Все же рассуждения о силе флотов сводились к сравнению новейших и тяжелейших кораблей, к анализу перспектив столкновения главных сил. И это чем-то было похоже на спор школьного кружка юннатов, кто кого победит: белая акула или кит-убийца? Да какая нафиг разница? Главное – они оба весьма горазды жрать тюленей, не оставляя им шансов. То бишь, транспорты. Которых в море по-любому больше, чем линкоров и линейных крейсеров. И каждый потопленный транспорт – это весомый вклад в дело победы. Это войска, боеприпасы, матчасть, которые не дойдут до фронта и не обрушатся на головы наших солдат. Это стратегические материалы, которые могли бы быть использованы противником для производства средств войны – но они канули на дно морское. Это, в конце концов, подрыв морали у оппонента, когда ты разбойничаешь безнаказанно, а вражеский флот кипит котлами в бессильной злобе, пытаясь тебя поймать, но всякий раз неизбежно опаздывая (даже англичанам в Первую Мировую не удалось организовать по-настоящему успешную охоту на рейдеров, несмотря на огромное превосходство их флота).

Более того, ты, потопляя транспорты, оправдываешь своё предназначение и расходы на своё содержание, а все движения вражеского флота, носящегося за тобой, – это пустая трата немалых ресурсов. И твоя единственная задача – не давать себя запереть, не попадаться, убегать всякий раз, когда видишь по-настоящему опасного противника. Задача – которая по силам и не самому блистательному командиру и экипажу (в отличие от умелого эскадренного боя, где слишком уж много зависит от таланта большого флотоводца, крепости нервов и выучки его подчинённых).

В общем, что было бы разумно после Цусимы – отказаться от идеи соперничества плавучих бронтозавров и сосредоточиться на кораблях, способных избегать огневого контакта с оными.

Но поскольку в оценке событий у человечества почти всегда превалирует психология, эмоции, а не здравый смысл, - вывод сделан был прямо противоположный. Нужно, оказывается, наращивать линейные силы и резко повышать мощь каждого линейного корабля.

И вот Англия дебютировала со своим «Дредноутом», через год после Цусимы (закладывался, конечно, раньше, но уже в ходе Русско-Японской войны, построен в рекордные сроки). Да, революционный корабль. Да, он легко укопал бы любой из броненосцев того времени (благо, имел превосходство не только по броне и по оружию, но и по скорости). НО! Он не имел превосходства по скорости перед русским «Аскольдом» или перед немецким «Эмденом», спущенным на воду чуть позднее.

И вот поэтому «Эмден», будучи «жалким» крейсеришкой с пушчонками «эсминистого» калибра (105-мм), за восемь месяцев в Первую Мировую потопил/захватил 23 вражеских транспорта и уничтожил несколько боевых кораблей, многократно оправдав расходы на свою постройку и содержание. И погорел, в общем-то, по глупости, из-за потери бдительности, опасно близко подпустив к себе более мощный и скоростной крейсер «Сидней». Но где при этом были британские дредноуты? Да с немецкими дредноутами бились, вестимо. Железо на железо, тонны на тонны, пикой по щиту, - и платочек от королевы. Но, возможно, враг оказывал полезную услугу, когда топил твои линкоры своими линкорами. По крайней мере, тебе не нужно было больше тратиться на содержание этих совершенно бесполезных в условиях той войны кораблей (хотя людей всяко жалко – но эти люди сами хотели войны, со всех сторон).

И я настаиваю на этой мысли: в начале двадцатого века броненосцы и линкоры – были почти абсолютно бесполезными кораблями применительно к общим целям войны. Они могли драться только между собой, но никак не могли угрожать рейдерам, которые просто не принимали боя с такими махинами и легко уходили от него (если начальство не требовало иного, конечно).
Что ещё могли делать линкоры – оказывать артиллерийскую поддержку при высадке десанта, но, как ни парадоксально, это их свойство практически не было задействовано в конфликтах начала века. По некоторым причинам, которые я разберу дальше.

Но поскольку человечество глупо, и публика любит эффектные, но глупые примеры военной мощи, а военно-стратегическая штабная мысль славится особенной косностью и шаблонностью, - развитие флотов мира от Русско-Японской до Второй Мировой ознаменовалось мерянием ***ми в виде «гонки дредноутов».
«Да, да, мы сейчас вырастим такую белую акулу, что уж точно покусает ихнего кита-убийцу!» Вопрос «нахуя?» - оставался как-то за кадром.

И на полном серьёзе линкор рассматривался как ультимативное средство обретения контроля над морем. Которому помешать могут только линкоры противника, но мы создадим суперлинкоры, против которых у оппонента не будет шансов.
И это ничего, конечно, что вплоть до Цусимы в Русско-Японской войне – НИ ОДИН броненосец ни с той, ни с другой стороны не был уничтожен артиллерийским огнём вражеских броненосцев.
А напротив, началась война со внезапной торпедной атаки японских миноносцев на внешний рейд Порт-Артура, где были серьёзно, на несколько месяцев ремонта, повреждены «Ретвизан» и «Цесаревич». И это ничего, что потом «Петропавловск» подорвался на японских минах и затонул, а чуть позже – на русских минах подорвались два японских броненосца.
Нет, главное средство борьбы за контроль над морем – это линкор, и ему противостоять может только другой линкор, более сильный. Ибо известно, что нет и не может быть других средств борьбы с линкорами, кроме как более сильные линкоры.
Надо ли говорить, что это умственное затмение неизбежно развенчалось, когда линкоры столкнулись с такими средствами, как подлодки и авиация?
И вот же сюрприз: линкор больше не король моря (как будто был когда-то!). Его, оказывается, можно потопить без участия превосходящих линкоров противника.
Это подносится как открытие Второй Мировой.

Я же рискну утверждать следующее. Во времена, когда все бои на море сводились к воздействию артиллерии крупных надводных кораблей друг на друга, - тяжело бронированные и тяжело вооружённые единицы (броненосцы, далее линкоры) – имели околонулевую ценность. Просто потому, что реально опасная рейдерская легкотня – запросто уходила от столкновения с ними. Но по мере развития подводного флота и авиации – такие тяжёлые корабли в действительности не утратили свою ценность, а резко её повысили. И это хорошо понимают хитрожопые пиндосы, которые громче всех кричат о «закате линкорства» после Мидуэя, но тем не менее – остаются единственной страной, сохраняющей наплаву четыре бегемота класса «Айова» (из них один, «Висконсин», по прежнему в строю, а три других, хотя имеют статус плавучих музеев, но могут очень быстро вернуться в строй, о чём весьма печётся и военное ведомство, и Конгресс, чтоб они не дай бог не утратили такой возможности).

Но почему так и что на самом деле произошло в «переоценке» линкоров в ВВ2 и позже, - в другой заметке. А то и так слишком много получилось. Но маленькая подсказка: широкое внедрение противокорабельной авиации (а далее – ракет) – оно не роль линкоров на ноль помножило. Оно – роль других, небронированных рейдеров существенно снизило, выгодно выпятив возможности линкоров как сверхживучих универсальных платформ для самых разных оружейных комплексов.

To be continued…

Другие статьи в литературном дневнике:

• 28.06.2012. Почему в СССР не было наркотиков
• 27.06.2012. Снова о Pussy Riot
• 21.06.2012. О Бастрыкине и Соколове
• 18.06.2012. О докторе Менгеле
• 11.06.2012. Ещё один отличный фильм
• 08.06.2012. Хорошее средство оценки степени опьянения.
• 05.06.2012. Как бы я выиграл Русско-Японскую войну.
• 03.06.2012. Русско-Японская война и англичане.
• 02.06.2012. О линкорах