Грибы и социальная философияКажется, в Подмосковье свершилось потепление, после недельной слякоти, из-за которой я переправил семейство с Сенской гасиенды на Калужскую свою плантацию. А пока же – мне подумалось вот что. Помню, меня эти истории начали удивлять ещё в школе, когда мы на наших шести сотках очень хренового ингерманландского глинозёма умудрялись выращивать столько картохи, огурьев и помидорьев, что реально не знали, куда девать. Кажется, у Бати гараж до сих пор забит закатками восьмидесятых. И вот мне думалось: ну ладно, полегли у тебя зерновые от ливней, или, напротив, засуха выжгла. Беда, конечно. Товарного производства не получится, а может, и скотину кое-какую забить придётся, если она с урожая как-то кормится. Нормальная урожайность картохи в современных хозяйствах – порядка четырёхсот центнеров с гектара (на моей плантации – четыреста пятьдесят, и это далеко не предел). Но даже если не использовать вообще никаких продвинутых агротехнологий – меньше сотни центов с га получить просто НЕРЕАЛЬНО. Помнится, ирландцы таки погорели на картохе в сороковых девятнадцатого века, когда её заморский грибок накрыл. Но тут важные нюансы. Во-первых, плотность населения в тогдашней Ирландии была во много раз выше, чем даже в нынешней России, и наделы – были реально крохотными. Поэтому их только и можно было использовать, что под картоху, с её чудовищной урожайностью, позволявшей выживать такому количеству народа на такой небольшой территории. Во-вторых же, ирланское селянство совершило ту же ошибку, что и российское – увлеклось монокультурностью. Потому что все крестьяне, всех наций – увы, равно тупые. Это неопровержимый факт. Ибо, иначе, как объяснить, что люди, живущие на земле, ближе всего к плодам её – всякий раз первыми и в наибольшей степени страдают от недорода, между тем, как ни один банкир, ни один адвокат, ни один феодал, - ни разу не умер от голода, когда у крестьян случался неурожай? Но следует отметить, что ирландцы находились всё же в заведомо худшем положении, чем наши крестьяне. Ибо такие наделы, какие у нас имел самый захудалый деревенский нищеброд, - у них имели лендлорды. У них счёт шёл на акры, у нас – на десятины. Вернее же, у них счёт шёл на ДОЛИ акров, а у нас – пяток десятин считался очень небольшим крестьянским хозяйством. Разумеется, такое земельное изобилие – как бы естественным образом располагало к мультикультурности (в агрономическом смысле). Что-то побилось, что-то загнулось, что-то помёрзло, что-то посохло – но что-то выжило, и этого с лихвой должно было хватать на прокорм земледельцев, при таких-то избыточных посевных площадях. Как в анекдоте про туземца, который лежит под кокосовой пальмой и ждёт, когда ветер уронит плод. Его спрашивают: «А что, если ветра весь год не будет?» - - «О, такой год мы называем «неурожайным»!» Ровно та же история. Но вот что меня ещё больше удивляет – как можно голодать в ЛЕСНОЙ зоне России, где в лесах полно грибов, а в озёрах полно рыбы? Казалось бы, ну вот умудрился ты просрать свой урожай пшеницы или ржи. Ну вот не узаботился «резервными» делянками. Так ты когда об этом узнаёшь-то? В декабре? В январе? Или всё-таки летом-осенью? А коли так, кто ж тебе мешает, лодырь косорукий, забуриться в лес и за три дня набрать там СТОЛЬКО грибов, что на всю зиму хватит, чисто на прокорм. Вот где сейчас Лёшка промышлял – это Воскресенский район. Который весь перепахан, там всюду песок и сосны. Лиственных – спорадические такие перелесочки. В которых, всё же, встречаются подберёзовики и подосиновики в довольно-таки «промышленных» количествах. Только белые не растут, вероятно, из-за повышенной кислотности почв. Зато, конечно, маслят в сосёнках – жопой ешь. При этом, наша гасиенда находится километрах в семи от самого Сенска (а это довольно крупный город, тысяч на сто населения), и вокруг того лесного массивчика – несколько дачных посёлков общей численностью тысяч пять домов. И очень многие и местные жители, и дачники, - ходят по грибы. Но вот как-то всем хватает. Моя родительская дача под Питером – даёт более адекватное представление о «голодающих» лесных губерниях девятнадцатого столетия. Леса – первобытные, плотность населения – куда ниже. И это выражается в том, что заходишь в лес – и собираешь только белые. Которых там как грязи. Но, конечно, ещё более адекватное представление – даёт моя калужская плантация, которая реально в еб.енях. Там эти боровики – впору бензопилой косить, наотмашь из стороны в сторону (и это, кстати, недурной приработок для моих невольничков, которые сдают их одному приятелю, соорудившему заготконтору под моей крышей). При этом, я постоянно слышал от местных совхозников (кто ещё не спился): «Да, в девяностые-то было плохо! В девяностые-то мы голодали!» Чо, бл.ядь? В ваших-то местах? Где с любой опушки – боровики по пояс? Голодали? Ничего не кушали? Ну, блин, заставлять себя надо! Хотя – какое там? Поутряни зенки самогонкой залил – и давай корешам, таким же, плакаться на свою несчастную долюшку жертвы рыночной экономики! А я вот, когда в Москву уже перебрался, но в Ауэрзе ещё не работал, переводами перебивался, - не гнушался за двести километров от столицы отъехать с Димкой (с парнем, который меня приютил, и у него был «Москвич» сорок первый, смешная такая машина) – и за неделю набрать столько грибов, что у него, кажется, на хате по сию пору стоят пятилитровые банки с сушёными боровиками и подосиновиками, как те же закатки с огурцами-помидорчиками-патиссонами у моего Бати в гараже. Зимой же сушёные грибочки – милейшее дело. Горсть в кипяток кинул, макарошками заправил – вот и супец, вполне такой нажористый. А можно и соления да маринады с тех грибов делать. И здесь свет клином не сошёлся на «благородных грибах» (которые губчатые, вроде белого, подберёзовика, подосиновика). Вообще, вот что реально удивляет в людях, особенно в сельских жителях, - их полнейшая неосведомлённость о том, какие дары леса можно жрать, и как их готовить. Вот, скажем, есть такой гриб – дождевик. Белый такой упругий шарик. Он – реально очень вкусный, содержит дохрена белка, и готовится очень просто. Но вот сколько замечал – их грибники тупо не берут. Всё вокруг истоптано, а дождевики – целыми кластерами стоят прямо посреди тропинки нетронутые. Или, скажем, рядовки. С синюшкой такой шляпкой ребристые грибки, наподобие сыроежки, только «субтильней». По ранней осени – они сплошным ковром лес устилают. Но их все считают за поганки, брезгуют. Хотя на самом деле, если их выварить и потом замариновать – покруче опят получается. То же – и с рыбой. Спору нет, не всем дано ловить всякий раз щуку на 21 кг, как то дано Солнцеликому (правда, всё время одну и ту же, по ходу, и тут сложно удержаться от ассоциаций с Емелей), но вот даже в самом затрапезном лесном прудике – какая-то рыба есть. И я уж не говорю про чудовищные рыбные богатства Сибирских рек, Севера и Поволжья – но вот даже в нашем этом Сенском районе в каждой луже водятся карасики и ротанчики (последних – не было в девятнадцатом веке, но были окушки). И на родительской даче под Питером – тоже водились в каждой луже. И вот, помню, когда мы курей завели, в конце восьмидесятых, - я за пару часиков запросто надёргивал килограмма три тех карасиков и ротанчиков. Простой удочкой, безо всяких ухищрений. Кто покрупнее – на жарёшку (кстати, несмотря на ублюдочную внешность, ротан имеет довольно вкусное мясо при минимуме костей), кто помельче – в мясорубку и курям в кашу (только следует исключить рыбу из их рациона за пару недель до забоя, а то и курятина рыбой вонять будет, как у синеньких с совковых птицефабрик). Ну и куря на такой подкормке – вес набирали мама не горюй! И людям – тоже радость. И солили мы эту рыбёшку, и коптили. Тут ведь реально не надо монстрозных каких-то селёдок – там пищевая пригодность для человека граммов от ста начинается (с теми, кто мельче, - возиться действительно не имеет смысла). Ну и вот когда мы так выживали в конце восьмидесятых, когда реально продовольственный дефицит в городе поджал (а в сельских продмагах вообще шаром покати было), и когда я с тех курей да с тех грибочков первый свой полноценный мотоцикл купил, когда толкнул часть нашего шестисоточного продукта знакомым из кафушки в райцентре – чего я должен думать про скулёж типа «в девяностые было голодно»? Да то же, что теперь думаю и про скулёж о голодухе в России девятнадцатого века. Ну, блин, если кому-то не выдали инструкцию по эксплуатации этой страны, но он самонадеянно решил здесь родиться, - зря он это сделал. Нам здесь такие не нужны. А если настолько ленивый, что ни за что не оторвёт жопу от дивана, дабы обеспечить себя «подножным кормом», изобильным в России, как нигде, но предпочитает с того дивана смотреть телепередачи про то, как простой народ прозябает и голодает – нахер он вообще хоть где-то родился? Только чтоб позорить род человеческий своей тупостью и леностью? Конечно, в девятнадцатом веке не было телевизоров. Поэтому я хер знаю, чем занимали себя рефлексирующие крестьяне, вместо сбора припасов на зиму при очевидном недороде злаков. Рискну предположить, они всё же не были такими дебилами (большинство из них), чтобы сидеть на жопе ровно и с лета дожидаться голодной смертушки от недорода. Они-то запасались – и не голодали, по хорошему счёту. Во всяком случае, я не видел ни одной фотки жертвы голода во второй половине девятнадцатого века в России (в отличие от мильонов фоток голодающих в Бенгалии, где реально п.издец был, при их-то плотности населения и засухе). Но кто на самом деле дебилы – чересчур сострадательные всякие наши журналисты (а в России журналист – это, как правило, лунатик, мнящий себя носителем горькой правды). Вроде товарища Лескова с его «Юдолью». Которые реально выдували из мухи слона, заламывая руки и посыпая голову пеплом. Измышляя такой бред, который близко не имел (и не мог иметь) места в действительности. Ибо, если признать, что люди, живущие в такой местности, как наша, умудряются, погорев на одном злаке в неудачный сезон, довести себя до голодухи, не узаботившись многочисленными и обильными альтернативными источниками пропитания, - значит, они конченые идиоты и ленивцы. И здравая позиция – хер им, а не сострадание. А если они просто «позируют», давя на жалочку, - то позиция к ним та же самая. Другое, конечно, дело, когда люди нормально выращивают урожай, делая достаточные припасы, но потом к ним, внезапно, приходят и всё питательное изымают принудительно. Год за годом. И тут, конечно, в результате – вполне объективный голод в Поволжье. В степной зоне, где жители реально зависят от злаков, не имеют альтернативных источников питания, и если их задолбать продразвёрстками – да, легко можно вогнать в голодуху. Что и было сделано. То же самое – и Голодомор. Тоже – ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ изъятие жрачки. И тоже – больнее всего он ударил по степным зонам, где нет альтернативы, где нет лесов, где нет грибов, где нет близких водоёмов с рыбой. Но вот по лесным зонам – даже раскулачивание начала тридцатых вдарило гораздо слабее. Конечно, хлеб – у крестьян забирали и там. Но оставалась альтернатива, подножный корм, и потому собственно голодомора не случилось. Однако ж, когда мне рассказывают, как случались голодухи именно в лесных зонах в девятнадцатом веке, когда никто не изымал подчистую у крестьян зерно или ещё какие продукты питания (в самом худшем случае – требовали денежный оброк или выкупные или арендные платежи за землю), - ну, приходится признать, что это такое же фуфло, как и мифы о «голодающих» в девяностые. То есть, голодать-то, конечно, можно в любой стране при любом режиме, но вот когда у тебя жратву не отнимают под дулом пистолета – сильно исхитриться нужно, чтобы голодать в лесных зонах России. То ли очень глупым нужно быть, то ли очень ленивым, то ли просто высасывать из пальца жалостливые истории, как малолетний воришка – перед судом присяжных. «Есть хотел, хлеб украл». На самом же деле, мне вспоминается, как я впервые в тайгу ходил (настоящую, Саянскую), чертей двух искали, и был у нас проводник из местных, и он рассказывал: «Тут, однако, трое туристов заплутали в прошлом июне, - так мёртвых нашли. С голоду померли. Так-то непонятно: как в тайге да летом с голоду помереть можно? Она ж, родимая, сама прокормит!» Ну и рассказывал нам, "европейцам", чего там можно жрать, в тайге. И как готовить. Многое – потом пригодилось. © Copyright: Артем Ферье, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
