Осторожно, субъективно!Что весьма симптоматично в век технократов – стремление к коллективной безликости. Странным образом, оно объединяет ложные ценности советской эпохи с эстетикой постмодерна и его единственной подлинной философией – тотального обесценивания. Книга есть «коллективный труд». Дьявол, как всегда, кроется в мелочах и подменах. «Коллективный» он сугубо технически – в том смысле, что это работа автора, художника, редактора, корректора и всей типографии. Что никто не оспаривает. Но постмодерн, равняясь на эстетику «всё уже сказано» и прагматизм «а как это будет продаваться?», растворяет личность автора уже на стадии рукописи, именуя это «объективным литпроцессом». В хождениях по кругам ада издания вымывается почерк, вИдение и, в конечном итоге, личность автора ради некоего «стандарта». В моём понимании, работа подлинного литредактора умещается в негласном обращении к автору – возьми на себя столько творческой ответственности, сколько способен понести. Я буду рядом: дополнять, спорить об акцентах, в чём-то не соглашаться, прямо критиковать и честно говорить о не созвучии, но никогда не предприму попытку загнать твою личность в некий «объективный шаблон», тем более – собственное вИдение. Литературный процесс – срез жизни, и, следовательно, привычный родной симптом неуважения к человеку с его субъективным, но сложившимся микрокосмом. Постмодерн с радостью подхватывает эту тенденцию: ты, сам по себе, как творческая единица, никому не нужен, и потенциальный покупатель твоей продукции реагирует на маркеры сознания социума: бренд, актуальность, узнаваемость и доступность. Разница лишь в том, что в СССР «лица необщее выраженье»* душили по сугубо идеологическим мотивам. Веку постмодерна и технократии «человеческая рожица вместо нолика»** претит онтологически; это схоже с физиологической реакцией аллергика. Все роли в литкоммуналке тщательно прописаны «от и до», а право исполнять их зависит от того, насколько ты «примелькался». Языческая, но по-человечески простительная, да и удобная система. Не имеющая, впрочем, никакого отношения к творчеству и замыслу о его подлинном предназначении. Читатель идёт к автору и его почерку, восприятию, микрокосму, и никак иначе. Он эгоистично ищет нотки созвучия, узнаваемость образов и, если глобально, общие символы кода сознания. Но если ты не просто любим и талантлив, а литературно состоялся, с тобой по-житейски жаждут выпить-поспорить даже внешние антагонисты. Что две тысячи лет назад, что сейчас, уже безотносительно эпох, иного пути в литературе нет. А подмен и суррогатов – в изобилии: пулы, кланы, премии, грамоты и прочие мещанские радости литкоммуналок. Любовь к автору заключается в том, чтобы честно сказать, что он прошёл пока недостаточный внутренний путь для создания того самого «необщего выражения лица». А свойство подлинной педагогики (как и критики) – вдохновить на обретение этой весёлой рожицы.
*Так говорил о музе Баратынский © Copyright: Константин Жибуртович, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
