Осторожно, субъективно!

Константин Жибуртович: литературный дневник

Вот что я обнаружил в себе с отрочества, и с тех пор, невзирая на т.н. «жизненный опыт», ничего не меняется.


Мне совершенно безразлична проблематика т.н. «отрицательных персонажей». Уточню: резко отрицательных. Тех, кого именуют моральными и нравственными уродцами.


В детстве его оставила мать и била мачеха, а отец много пил… Он рос чутким и отзывчивым, но однажды его бросила девушка… Он мечтал стать художником, но Мир его не понял и не оценил… Он и хотел было поступить иначе, но уклад общества и его традиции не оставили выбора…


Вариаций – сотни. В каждой из них слышен глас умного адвоката, способного вставить краткую реплику в самый важный момент повествования.


И я закрываю такие книги. Моя душа – молчит. Она совершенно не желает впускать вовнутрь все эти «драмы» не из страха и малодушия. Она знает, что совершенно ничего нового для себя в них не откроет. Ни об иной душе, ни о грешном человечестве и падшем мире в целом. Зачем тогда?


Не умея сформулировать это в возрасте 12+, я всегда знал: среда, быт, уклад и обстоятельства не являются оправданием для того, к а к и м стал человек. А истории выдающихся подвижников – наилучшее свидетельство о нетварном происхождении души. Ибо, как афористично сформулировал Высоцкий, «коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет». И разве само христианство – не об этом? Оно о том, как встроиться в иерархию, карабкаясь по ней всё выше, правильно молиться-поститься и произносить верные слова?


Когда Михайло Ломоносов в лютый мороз идёт пешком неправдоподобное количество вёрст, вся эта история для меня лишь об одном. Есть Надежда, и она жива. Пускай даже, в том веке и в той «благочестивой» среде он один такой. Уже достаточно.



***



Именно поэтому, собственно, мне никогда не стать критиком. Натолкнёшься в эссе на историю очередного Гитлера, чьи картины не ценили и не покупали. И не сможешь по-настоящему пообщаться с автором, даже понимая, что он желал выразить. И остаётся честно произнести: вы прекрасно всё отобразили, я поставлю высокий балл, и заслуженно, но… Простите, диалог у нас с вами не случится. Я не химик, бесстрастно анализирующий таблицу Менделеева. И ваши «периодические элементы» меня никогда не тронут до глубин души – тех, где начинается неизъяснимое, но ощущаемое…


Не в этом ли подлинная задача поэзии, литературы, творчества – чтобы достигать подобных глубин разными художественными средствами? Я не знаю, это очень глобальный вопрос, а я неизбежно ограничен личными опытом и восприятием. Но, совершенно точно, в этом предназначение искусства для меня самого.


Когда в декабре 2017 года меня признали «лучшим членом жюри Чтений Поэмбука» по итогам голосования коллег и читателей, я улыбался. Там всё было просто: на огонёк в эссе заглянули Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Шекспир, Конан-Дойлл и ещё несколько созвучных людей. С ними можно общаться (через автора эссе) сколько угодно.


Что делать, если к тебе являются не они, а совсем иные личности, от язвительного циника Шоу до утверждающего спасительно-промыслительный трагизм бытия, Достоевского. Который, вдобавок, периодически яростно спорит со мной во снах.


Споры эти, какую бы проекцию сознания они ни высвечивали, лишены подлинного смысла. Цель классика – не поиск синтеза, ведущего к истине, а желание насадить свою и уничтожить чуждую и чужую. Собственно, это я и нахожу в части монологов с диалогами из его книг.


В этой разности нет трагизма. В Вечности мы будем «обитать» в разных местах. Закон, как вывели в откровениях святые отцы, заглянувшие За, общечеловеческий. И степень кровного родства, штамп в паспорте и «принадлежность к…» здесь совершенно вторичны.


Но, возвращаясь на грешную землю, эссеистам я по-прежнему произношу одно: Вы прекрасно всё написали, я поставлю высокий балл, но разговор (в данном случае) не сложится. Я не критик, простите. И очень ценю тех, кто владеет этим искусством.



Другие статьи в литературном дневнике: