Из любимых историйЛев Лосев: Был тихий летний вечер. Иосиф с несколько таинственным видом сказал мне: – Пойдем! Сейчас ты все увидишь и все поймешь. Мы захлопнули за собой чугунную калитку и повернули налево. Прошли два небольших квартала и оказались на набережной Гудзона. Как бы продолжением Мортон Стрит служит большой, но обветшалый пирс... – Правда, ужасно похоже? спросил Иосиф. – На что? – На Ленинград, где-нибудь на Малой Невке. Непохоже было ничуть! Гудзон очень широк – куда шире, чем Нева у Стрелки Васильевского острова, не говоря уж о Малой Невке. Вдали виднелся обрывистый, скалистый нью-джерсийский берег. Вниз по течению золотился океанский горизонт. Но так же, как в Ленинграде, пахло рекой, так же плескалась вода под пирсом, так же солнце высвечивало ободранный кирпич пакгауза, так же, в конце концов, можно было не спеша, за несколько минут дойти от реки до дому. ****** Эту историю я вспоминаю всякий раз, когда слышу иронию в свой адрес о чрезмерной любви к Волге – «ты просто не видел воочию большинство рек мира, не говоря уж о морях и океанах». Это логичный аргумент, но в данном случае он не работает. Имеет значение лишь та, которая стала первой. С ней остаётся самая прочная связь; остальные – друзья, попутчики, любовницы, но точно не она. У Бродского «первая женщина» – Нева. Здесь интересно то, что его никак не заподозришь в чрезмерной географической привязанности к определённому ландшафту, и в этом смысле он тот самый гражданин Мира. Тем не менее, даже в Нью-Йорке он вычурно ищет сходство Гудзона с его – по мне холодной и не слишком привлекательной – «первой женщиной» из Ленинграда. PS: В детстве я наивно спросил дедушку, чем моя Волга хуже его родного Днепра. «Сестра, да не та», афористично ответил он. Ничего не поняв в свои 7 лет, я запомнил ответ, чтобы осознать его значительно позже.
© Copyright: Константин Жибуртович, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
