Юрий Фофин. Памяти писателя Владимира Михеева

Дмитрий Крикунов: литературный дневник

Юрий Фофин. Памяти писателя Владимира Михеева (1952-2019)


Прошел год со дня смерти Владимира Ивановича Михеева. Он был «одним из самых одаренных нынешних новеллистов», — как сказала о нем литературовед, литературный критик Евгения Щеглова, в статье «Контекст рассказа», — писал «ясную и чистую прозу, легкую, лишенную мучительных для читателя и, как правило, пустоватых изысков…»


Михеев родился 18 февраля 1952 г. в Челябинске. В 1969-ом году окончил школу № 10. На следующий год уехал работать в Карелию, устроился шофером в «Мурманскдорстрой». Через два года, в 1972-ом уволился и поехал в Москву. Там поступил в МГУ  на филологический факультет. Окончив обучение, забрал документы без диплома, чтобы не отрабатывать два года по распределению.


В 80-х годах работал в Сибири в геологоразведке. Вернулся в Челябинск. Работал охранником, дворником, снабженцем, строителем, геофизиком.


Прозу писать начал еще в школе. Однако только в 1982-ом году послал на публикацию повесть «Отцы пустынники и жены непорочны» в журнал «Новый мир». Редакционная комиссия два года не могла принять решение о публикации. В конечном итоге повесть была отклонена. Публиковаться начал с 2004-го года. В 2015-ом был принят в Союз писателей России, а в 2016-ом в члены правления Областной писательской организации. Принимал участие в качестве мастера на различных литературных форумах и семинарах.


Ушел из жизни 10-го ноября 2019-го года от переохлаждения, потеряв сознание во время пробежки в лесу.


«…Среди ночи он выходит из купе. Коридор слабо освещен. Он ходит по истертой ковровой дорожке, смотрит себе под ноги, смотрит на закрытые двери чужих купе, думает. Смутно ему воображается множество разных людей, спящих сейчас в вагоне и во всем поезде, каждый на своей полке, или, может быть, тихо разговаривающих в темноте, даже выпивающих, курящих, светя огоньками папирос, или молча думающих о своем, поглядывая в окно на ту же темноту, на те же редкие отдаленные огни…
Внизу, под полом, все так же гудят протяжно рельсы. Этот гул и невнятный говор колес усыпляют его. Но идти в купе и ложиться спать ему не хочется. Вместо этого он выходит на площадку и, закурив, открывает дверь наружу.
В тамбур врывается ветер. Ветер треплет ему волосы, раздувает огонек сигареты. Тогда он отступает немного назад. А покурив и выбросив сигарету, открывает дверь еще шире и берется за поручни…
Как это здорово — чувствовать кожей лица упругую силу встречного ветра! Пятна света, падающего кое-где из окон, бегут и прыгают по откосам полотна дороги, по кустам, по каким-то шпалам, сложенным чуть в стороне штабелями. А в отдалении проплывают мимо в сумраке ночные рощи, поля… И от этих ли громадных ночных пространств, через которые идет поезд, от света ли звезд, от ветра ли, который шумит в ушах и свистит, а может, и от слез, выдуваемых ветром из глаз, — но вдруг ты почувствуешь, как душа в тебе начинает расти и шириться…»*


«Прозёванный гений» — это выражение уже стало общим местом. Слишком часто его используют. Но трудно подобрать другие слова, когда уходят из жизни личности такого масштаба, как Владимир Иванович Михеев. И это не преувеличение. Те, кто успел познакомиться с ним, хорошо понимает это. А для тех, кто общался с ним близко, бывал дома, видел его библиотеку из четырех тысяч книг, десятки коробок с рукописями, занимающие полкомнаты — это очевидно.


Михеев публиковался в центральных толстых журналах, был постоянным автором «Звезды». Однако так случилось, что его творчество осталось недооцененным. У Михеева опубликовано два романа и десятки рассказов. В девяностые годы он работал над публицистической книгой о России, но почему-то не стал ее издавать. Написал три сценария, с одним из которых хотел работать режиссер Сергей Соловьев. Десять лет вел киноклуб в кинообразовательном центре имени Леонида Оболенского, и к каждому просмотру основательно готовился: записывал «свой» сценарий и толкование фильма. Он исследовал все классическое кино — от Эйзенштейна и Дрейера до Джармуша и Триера. Если структурировать эти записи, они составят, пожалуй, самую полную антологию кино на сегодняшний день.


Осмысляя весь труд Михеева, невольно приходишь к выводу, что ушел действительно крупный мыслитель нашего времени.
При этом он не был отшельником. Всегда в среде литературных событий, в контакте с молодёжью: создатель и ведущий молодежной литературной студии «Синий лис», составитель молодежного раздела писательского альманаха «Южный Урал».
При Челябинском отделении Союза писателей России под руководством председателя Павлова Олега Николаевича создана комиссия по работе с литературным архивом Владимира Михеева. В ближайшее время будет подготовлен материал из опубликованных рассказов и одного романа для издания книги (вероятно, в двух томах).


Это нужно нам. Для самого Михеева это уже не имеет значения.


И — как будто бы не имело. Не для этого он жил. Сама по себе жизнь, каждый ее день, каждое мгновение, значили для него гораздо больше. Поэтому и не было особого стремления к публикациям и изданиям книг.


Однако он не врал в искусстве. Не притворялся. Много кто его упрекал в консерватизме, косном традиционализме — и в мыслях, и в форме. Да, он словно был человек из позапрошлого века. Да что там века — как будто из другого мира. И, возможно, когда устареют и рухнут актуальные сегодня формы и смыслы, станет ясно подлинное значение Владимира Михеева.


Странный парадокс получается. Всю свою жизнь Владимир принес в жертву искусству. Но при этом собственно жизнь он любил больше. Жизнь особенную, для многих непонятную. Кажется, что и занятие искусством он придумал себе только, чтобы жить так, как хочется ему — свободно.


Именно к свободе он всегда стремился. И в этом стремлении был счастлив.


https://rospisatel.ru/miheev-rasskaz.htm…


Прочитайте знаковый его рассказ.
Калитка у Совиного ключа


https://magazines.gorky.media/zvezda/200…



Другие статьи в литературном дневнике: