Удивительное письмо незнакомки
Удивительное письмо незнакомки
Газета АИФ ,,Долгожитель" / 05.12.2002 г
Все началось с обычного письма со штемпелем Ленинграда на конверте, подписанного женским именем, незнакомым ему. Чем взволновало оно известного прозаика? Спустя много лет она вспомнит:
"Лет с четырнадцати, когда я прочла "Повесть о лесах", Паустовский как бы стал моим единственным советчиком и другом. Позднее, после очень тяжелых родов, когда все обошлось и мы с сыном остались живы, во мне стала бродить какая-то тяга к совершенно неведомому творчеству, но я сама никак не могла в себе разобраться... Ощущение возвращенной мне жизни, бесконечного удивления перед ней, вероятно, и было в моем первом письме. И еще - благодарность ему за то, что он своим творчеством помогает не огрубеть, не ожесточиться, помогает увидеть жизнь чуть-чуть не такой, может быть, какая она есть."
Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу.
И вот она держит в руках присланную им фотографию с надписью: "Леле Лыжиной - заочному другу - от благодарного писателя".
Константин Георгиевич будет писать ей из Москвы и Ялты, Тарусы и Севастополя.
"Леля, я давно не был в Москве - ездил надолго в Болгарию - и совсем не знаю, что с Вами. Напишите.
Вас я не видел, но у меня такое ощущение, будто я Вас хорошо знаю, и потому хочу, чтобы Вы собрали все силы своего милого сердца и победили болезнь. Я верю Грину - он был глубоко убежден, что человек может делать чудеса.
Весной, в мае, я, должно быть, буду в Ленинграде, и если Вы захотите и это будет возможно и Вы не будете стесняться меня (мое несчастье в том, что многие меня стесняются, и это меня приводит в отчаяние), то я приду к Вам и буду Вам рассказывать всякие удивительные истории.
Сейчас я работаю, пишу пятую книгу (автобиографическую). Перечитываю Бунина. Скоро выйдет отдельным изданием четвертая книга из автобиографического цикла ("Время больших ожиданий"). Я пришлю ее Вам.
Если Вы пришлете мне несколько слов - будет хорошо. Будьте спокойны, мужественны.
Ваш К.Г. Паустовский" / Май 1960 г, Таруса
"Есть вещи, о которых очень трудно говорить и писать. Они лежат где-то на границе сознания, в той области, где живет поэзия и где рождаются чудеса (хотя в них принято не верить). Одна из таких вещей - чувство родственности у людей, совершенно не знающих друг друга. Я совсем не знаю Вас, но между тем часто испытываю тревогу за Вас и ловлю себя на том, что Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу. Когда я работаю, я всегда думаю о людях, ради которых пишу. И теперь среди этих людей - Вы...
До сих пор я еще не написал ни одной своей книги в полную силу.
Мне кажется, что я смогу написать еще несколько хороших книг. И сознание даже отдаленного Вашего присутствия в этой жизни мне очень поможет. Так я чувствую - это не пустые слова". / Октябрь 1960 г, Таруса
"Как жаль, что Вы не были в моей деревенской избе. У меня над столом висит предсмертный портрет Блока - трагический и прекрасный. Я бы его Вам подарил на память о Тарусе... Я остался в Тарусе совершенно один и буду жить в этом одиночестве, вероятно, до Нового года.
Сейчас стоит туманная, рыжая осень. В лесах горечь и тишина. Я много брожу по реке и лесам, думаю о всяческих событиях... На днях выходит (в десятом номере "Октября") пятая автобиографическая повесть "Бросок на юг". Прочтите, пока критики не растерзали меня на части за эту книгу.
Я уверен, что мы увидимся, и тогда я расскажу Вам кое-что в свое оправдание. Моя жизнь совсем не такая, как обычно ее представляют. Мне часто бывает очень трудно, почти невозможно трудно...
В ноябре я, должно быть, приеду в Ленинград на "Блоковские дни".
Я думаю о фантастической книге...
Встретятся ли они и нужна ли эта встреча? Паустовский предупреждает Лелю о ее возможном разочаровании, во что она, конечно же, не верит. А писатель уже полон замыслом "безумно свободной", как он говорит, книги, которая стала бы своеобразным продолжением "Золотой розы". Книга эта останется недописанной, а потом и вовсе исчезнет... Но не будем забегать вперед.
Леля с трудом достала билет на вечер памяти поэта Александра Блока в Пушкинском Доме. Паустовский в президиуме. Знает ли он, что она здесь, в зале?
Перерыв. Сцена, где стоит покрытый чехлом рояль, мгновенно заполнилась любителями автографов. Леля тихонько поднялась и встала в стороне, за роялем. Константин Георгиевич поднял голову...
"Я никогда не забуду тот вечер в Пушкинском Доме и рояль, за которым Вы стояли, и два Ваших слова: "Я - Леля".
В тот вечер, несмотря на многие тяжести, моя жизнь подошла к небывалому, почти невозможному счастью, к чуду. С тех пор я не перестаю благодарить судьбу за то, что встретил и хоть немного узнал Вас. Мне все это кажется незаслуженным счастьем. В это трудно сразу поверить.
Как? Человек с большой известностью, писатель, испытавший очень бурную и интересную жизнь, благодарит судьбу за встречу с молодой, прелестной, взволнованной женщиной, почти девочкой. Да, благодарит, и нет, по-моему, для меня большей награды за все, что мне удалось сделать в жизни, чем Вы, Леля."
Это он скажет в письме потом, уже из Москвы.
"Все сбылось и свершилось, рядом со мной человек, который понимает меня не только с полуслова, но понимает лучше и вернее, чем я сама". - Леля пытается вести дневник.
"Блоковские дни" в ее родном городе на Неве навсегда останутся для нее "днями Паустовского".
Правда, они все время на виду, на людях, возможности остаться наедине почти нет. Писателя ждут в библиотеках и институтах, приглашают на спектакли, а он соскучился по Эрмитажу и Русскому музею, его тянет в Пушкин - Царское Село, и они едут туда вместе.
В электричке Константин Георгиевич показывает Леле план, нарисованный им со слов Ольги Форш, на котором изображен путь к ней на дачу, расположенную между Пушкином и Павловском. Здесь Паустовский мечтает прожить следующее лето, работая над новой рукописью.
"Я думаю о фантастической книге - книге о жизни, какой бы она могла быть, если бы я строил ее по своим желаниям."
О, эта вечная власть несбывшегося!.. Нет, не сбудется мечта, писатель не увидит больше Северной столицы, и мы с вами никогда не прочтем книги, о которой он говорит Леле: "Я пишу ее во внутреннем посвящении Блоку, Пастернаку и Вам".
Не будем говорить о любви...
"Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое" - так, печально и загадочно, оканчивается рассказ Паустовского "Ручьи, где плещется форель".
Почему?
"Когда я писал "Ручьи, где плещется форель", я никого в то время не любил, - пишет он Леле из гостиницы "Европейская" перед самым отъездом. - Было глухое время в моей жизни. Тогда я написал, что никто не знает, что такое любовь. Может быть, это плеск форели в реке, низкие звезды за окнами, печальный голос женщины. И вот, сейчас мне дорого все, что связано с Вами, даже каждый пустяк. Все - и сырой туманный воздух, налетающий с Финского залива, Пергамский зал Эрмитажа, Куинджи в Русском музее, тот вечер, когда падал медленный снег, и я пришел к Вам на 7-й этаж и впервые ощутил страшную тревогу перед будущим и какую-то глубокую сияющую прелесть Вашего существа. Это был рок, судьба, от нее не уйти.
Очевидно, недаром Вы нашли меня в Москве и недаром я, не видя Вас, все время думал о Вас, где бы ни был...
Почему-то после вчерашнего вечера я все думаю о том, как мы ехали в черной и тихой машине вдоль набережной Невы и как уходили вдаль речные ленинградские фонари. Я все люблю - каждый речной фонарь вблизи и вдали, каждое дерево, каждую вещь - все, на чем хотя бы на мгновение останавливался Ваш взгляд. Я ничего не знаю, кроме того, что сердце разрывается от нежности к Вам и от горечи неизбежной разлуки.
Я продал бы за бесценок свою душу черту, лишь бы вернуть свою жизнь хотя бы на 30 лет назад - и для Вас, и для своей работы, - сколько бы я тогда смог написать. Если меня не будет, то я бы хотел одного - чтобы Вы хранили память обо мне не только как о писателе, а как о совершенно своем, близком и преданном Вам человеке.
Берегите себя очень и очень. Вы должны жить ясно, хорошо, спокойно. У вас есть мальчик, научите его любить поэзию жизни и хорошие книги (в том числе и мои), научите его быть человеком мира, добра и благородства".
Власть несбывшегося.
Что было дальше? Страницы писем, достойные стать страницами книг. Встречи в Севастополе - городе, где, по словам Паустовского, особенно сильно ощущается то состояние, которое Грин называл "властью несбывшегося".
14 июля 1968 года, услышав по радио горькую и трагическую весть, Леля - Елизавета Аркадьевна Лыжина - оставит в дневнике запись:
"Умер К.Г. Паустовский. Оборвалась последняя паутинка надежды увидеть его еще раз..."
Зимой прошлого года внезапно оборвалась и ее жизнь. Тайну - был ли их роман чисто платоническим или нет - она унесла с собой.
Но перечитайте "Ручьи, где плещется форель":
"Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти..."
И вдруг понимаешь, что духовное чувство, озарившее жизнь, способно пережить тех, кому оно было даровано, перетекая в иные времена - в дар другим. Быть может, и несбывшееся тоже не исчезает бесследно?..
Другие статьи в литературном дневнике:
