Ein Russe? Heraus!
Мне приходилось быть в Германии несколько раз, и всегда я больше и больше привыкал ненавидеть немцев, относящихся к русским с какою-то затаенною злобой.
Меня это возмущало. Я вступал в споры и всегда терпел полнейшее поражение. Оппоненты с пеной у рта набрасывались на меня и так дерзко отстаивали свои мнения, что я, щадя свою собственную шкуру, замолкал в полном бессилии отпарировать их, грозящих каждую минуту судом за всякое неосторожно произнесенное слово.
«Мы, мол, у себя дома и можем тебя ругать, как нам угодно, с нами ты ничего не поделаешь, а если ты, выведенный из терпения, обмолвишься, этого нам только и нужно: пожалуйте на цугундер!»
Читающей публике, разумеется, небезызвестен факт моего ареста на германской границе, когда летом 1892 года я ехал из Петербурга в Париж. Этого печального эпизода в подробностях описывать не стану, скажу только, что весь сыр-бор загорелся из-за официанта, который, к моему недоумению, оказался чрезвычайно либеральным и таким политиком, что в своих сношениях со мною позволял себе слишком рискованные поступки и даже, в конце концов начал говорить грубости. Этот глупый малый, начитавшийся не менее глупых статей в отечественной мелкой прессе и почувствовавший в своей «патриотической груди» неприязнь к России, захотел видеть во мне не просто мимо проезжающего туриста, а непременно «русского злоумышленника».
Я говорю по-немецки не совсем правильно, он придрался к одной моей фразе, поднял страшнейший скандал, взбудоражил местную полицию; та, не понимая, в чем дело, подняла на ноги чуть не всю германскую администрацию, и в результате меня признали почти «политическим преступником».
Аркашка в «Лесе» Островского непременно бы сказал:
— Из клоунов да в политические преступники! Обидно!
Кстати об отношениях немцев к русским. В бытность мою в Берлине, мне понадобилось купить несколько клеток. Зашел в специальный магазин и попросил показать необходимые мне вещи. По моему неправильному выговору, хозяин магазина признал иностранца и спросил:
— Ein Russe? (Вы—русский?).
— Ja. (Да).
Передо мной произошло моментальное превращение. С виду тихий и спокойный торговец мигом превратился в какого-то дикаря и с перекошенным от злобы лицом крикнул:
— Heraus! (Вон!).
За что такая немилость к нам, — просто даже поразительно.
Воспоминания клоуна А.Л. Дурова // Исторический вестник. Историко-литературный журнал. Том LI. — СПб.,1893. — С. 186.
Другие статьи в литературном дневнике:
