Моя первая инквизицияВ прошлой своей заметке я позволил себе некоторую непочтительность в суждении о героической стойкости Леонида Развозжаева, одного из руководителей Левого Фронта, жертвы киднеппинга и мученика чекистских застенков. Ну, не говоря уж о том, что я в целом выразил сомнение, мягко говоря, во всей этой истории с похищением и пытками. Вот именно НАРОЧИТАЯ бредовость рассказа Развозжаева о своём приключении – позволяет почти уверенно заключить, что он во всей этой истории – не несведущая жертва политических интриг, а вполне активный и сознательный их участник. Провокатор, намеренно вкручивающий такие нелепые детали, вперемешку с «гестаповскими» ужастиками, что всякий добрый человек, рьяно выступивший в его защиту и обрушившийся с критикой бесчеловечного режима, выставит себя полнейшим идиотом, когда мистификация раскроется. То есть, Развозжаев совместно с Кремлёвскими, разыгрывают сейчас то, что мы на своём сленге называем «контрить версию». Довести до абсурда восприятие в целом здравого предположения (например, о том, что спецслужбы могут пытать политических противников режима, и гораздо пожёстче, чем в данном случае им приписывается), и слишком громким, слишком частым криком «волки» - довести целевую аудиторию до крайне скептического и апатичного состояния. «Какого-то оппа уволокли в чекистские подвалы и зверски пытают? А, было уже такое. Оказалось полным фуфлом. В другой раз – не поведёмся». Поэтому я предостерегаю своих добрых знакомых от чересчур поспешных и излишне категорических высказываний и действий в защиту означенного персонажа. И вообще – глупо это, верить на слово хрен знает кому. Человеку, называющему себя «профессиональным революционером», и притом не стесняющимся признаться, что ему малость пальчиком погрозили – а он и раскололся, всех сдал, всю инфу слил. В связи с этим я услышал (не здесь, не на Прозе.ру) такое заявление: «Хорошо же Вам, сударь, рассуждать о недостаточной стойкости Развозжаева, сидя у себя дома в уютном кресле. Но как бы Вы сами запели, оказавшись в наручниках в подвале, перед лицом отморозков, угрожающих убить вас и ваших близких?» Что ж, я не могу сказать, будто это моя работа – оказываться в подвале перед лицом отморозков, грозящих муками и казнями самыми зверскими, но это – её часть. Потому что моя деятельность – это борьба за власть, за влияние, за ресурсы. И вполне естественно, время от времени возникают в роли оппонентов весьма решительно настроенные личности, которые оспаривают наши права и норовят наехать, зачастую по беспределу. По-моему, это само собой разумеется. И если это было непонятно «профессиональному революционеру», что он, бросив вызов «кровавому режиму», должен быть готов оказаться в подвале в наручниках и выслушивать самые страшные угрозы – может, ему лучше было не лезть в политику, а продолжать шапками торговать? Но что до меня – я, конечно, не упомню ВСЕХ случаев, когда на меня пытались наезжать и прессовать. Но хорошо помню первый. Можно сказать, первую свою «инквизицию». Мне было пятнадцать лет, я учился в десятом классе и занимался, с большим старанием и не без успеха, в секции карате. У нас там с пацанами были хорошие отношения, и существовал своего рода пакт о взаимопомощи (который можно было бы назвать и «молодёжным преступным сообществом», если любить пышные эпитеты). Суть заключалась в том, что если у кого-то возникали проблемы в школе или на районе (скажем, какой-то урод к одноклассницам твоим грязно пристаёт, или долг злостно отдавать не хочет, посылает по-хамски) – то, во избежание каких-то неприятностей у тебя, с ним разбираются совершенно не знакомые ему парни. И тогда, осенью девяносто первого, мой друг и основной спарринг-партнёр Тимур попросил наказать двух козлов из своего класса, которые совсем уж оборзели, страх потеряли. И с малышни копейки вытрясали, и девок лапали на грани изнасилования, и хамили всем подряд. Конечно, Тима и сам мог бы их отделать, но один из них был сыном начальника отделения милиции. И пусть тогда эта структура была совершенно бессильная против реальных бандосов, но создать проблемы школьнику – вполне была в состоянии. Рисковать без нужды не хотелось. Поэтому с ними побеседовал я, встретив на детской площадке, где они обычно тусили. Особо не жестил, конечно, но фейсы немножко помял, поддых попинал, и морально унизил, заставив наговорить на диктофон плаксивое извинение за свои выходки и пообещать, что больше так не будут. Всё бы на этом и закончилось, как обычно и бывало, но ментовский отпрыск нажаловался своему папашке краснопёрому, когда тот за фингал поинтересовался, и не знаю даже, что ему там наговорил. Папаша разъярился и решил таки меня найти. Поднапряг своих гоблинов, раздал описание моих примет, даже фоторобот составили – естественно, всё это в неофициальном порядке, по дружбе и службе. Не имея никаких прямых улик, разумеется, двое оперов всё же повинтили меня по дороге с занятий. На всякий случай. Поначалу запустили стандартные свои приёмчики развода фраера ушастого на сознанку. Я слушал всю эту байду – и был в совершенном умилении. «Да-да, конечно-конечно! Вот взял – и ласты склеил в больнице. Оттого, наверное, и в школе такой смирный сделался, по Тимкиным сообщениям. Мёртвые-то, знамо дело, не быкуют». Впоследствии, впрочем, я подумывал, что, может, их развод и не совсем тупой был. Может, они предполагали, что знаю о дальнейшей судьбе своих жертв, и выдам это, поспешив отмахнуться от обвинения в убийстве. Тогда-то они и предъявят мне: а откуда ты про них так хорошо всё знаешь, когда сам – с другого района? Давай, колись уже до конца – чего там между вами было? Но я и в пятнадцать лет имел достаточно мозгов и сдержанности, чтобы не вестись на дешёвые провокации. Пожал плечами, сказал: Чувствовалось, что они не уверены до конца в моей причастности, но и отпускать единственного своего подозреваемого им не хотелось. Поэтому уведомили: Я ухмыльнулся: Вероятно, это их обозлило: Я перестал ухмыляться и сказал вполне серьёзно: Сейчас думаю, что я немножко погорячился – но эти клоуны реально достали тогда меня своими страшилками про безумного полкана-мстителя да ментовский произвол, «как он бывает в газетах». И я решил не церемониться. Их это, конечно, взбесило. «Да ты вообще, что ли, берегов не видишь? Ты хоть немножко думаешь, кому грозишь и чем грозишь? Да это уже статья!» Огрызаюсь: «А вот следов и не будет! Показать тебе, как это делается? Вот просто для демонстрации!» И они не придумали ничего лучшего, чем напялить мне на голову полиэтиленовый пакет. Видимо, насмотрелись в заграничных фильмах (хотя тогда уже и в отечественной чернухе мелькали такие темы). Благополучно вдыхая через дырочку, я минуты полторы изображал конвульсии, после чего обмяк и теперь уж затаил дыхание (что тогда я умел делать до трёх минут, и споры, бывало, выигрывал). Конечно, остановить сердце и «симулировать» посинение губ я тогда не мог, но менты переполошились не на шутку. Они-то собирались попугать борзого малолетку, за пустяшную уличную драку, которой вообще б никогда морочиться не стали, если б не прямое (и не вполне законное) указание начальника, - а получили, кажется, труп подростка прямо у себя в кабинете. Или не труп? «Чего с ним? - - Пульс есть, но не дышит! Может, кома, от стресса? - - А делать-то чего? Скорую вызывать? - - Да может, оклемается! - - А если нет? А если он действительно сейчас отъезжает?» Они хлопали меня по щекам, плескали в лицо водой из графина – на это я не реагировал. Но когда один предложил сделать искусственное дыхание рот в рот – это было уже слишком. Тогда я всё же открыл глаза и, сделав глубокий вдох, уведомил: «Целоваться не будем. Я не целуюсь с малознакомыми сотрудниками милиции мужского пола». Отойдя от шока, они, чувствовалось, всё ещё злились на меня – но грозиться больше и не думали. Только попрекали: «Ты чего, совсем ****утый, так шутить?» Я фыркнул: Смутились: Понимаю, что лучше сейчас нам помириться. Уверяю: Лыбятся: Усмехаюсь в ответ: «Воспитывают»: Думаю про себя: «Вот когда на меня гопник угашенный с ножом прёт – это первейшая моя забота, чтоб он ненароком голову себе не расшиб, в падении! А то ведь дяденьки милиционеры заругают и срок пришить могут. Впрочем, чего им ещё делать остаётся, как не по ушам ездить да лечить, городя всякую херню?» «Догадываюсь, - говорю, - какие случаи бывали. У вас-то, небось, тоже, бывало, когда сердечко у кого не сдюжит, или инсульт приключится?» «Тьфу-тьфу!» «А вообще, - говорю, - вы когда пакет на голову надеваете – вы бы кляп, что ли, втыкали, или скотчем рот заклеивали. Открою секрет: я просто прогрыз его». Смеются: «Ну ты реально отморозок! Он ещё будет учить ментов, как пытать правильно!» Впоследствии я не раз думал, что и не мешало бы. Хорохориться они могут сколько угодно, но в пытках – они всё же дилетанты. У них нет соответствующих научных знаний и системного подхода. Они не умеют делать это безопасно. Поэтому и случаются то и дело «пердюмонокли», когда то селезёнку сапогами отшибут, то астматик от «слоника» лыжи отбросит. Тогда мы расстались почти друзьями, и это был мой первый опыт общения с «палачами», изъявляющими готовность пойти на беспредел. Ну и это, конечно, была версия «лайт». Я прекрасно понимал, что на самом деле они не готовы грохнуть несовершеннолетнего задержанного прямо у себя в отделении и закопать в лесу. Но имел в виду, что если ошибаюсь на их счёт и если они реально до такой степени маньяки – что ж, я не на помойке себя нашёл, чтоб унижаться перед маньяком и молить его о пощаде. Это просто противно. В конце концов, все там будем. Человек смертен, порой внезапно смертен. И какого хера мне бояться мусоров-беспредельщиков только потому, что они могут меня убить? Может, мне и гопникам теперь начать деньги отдавать на улице, когда ножиком грозят? А ведь они тоже могут оказаться настроенными решительно, и засадить перо в печень. Даже при моих бойцовских навыках – это вполне возможный вариант. И что с того? Стоять-бояться? А как стоять – прямо или на коленочках? Может, ещё за щёчку брать у всякого упырка, который вздумал пугать смертью? Авось пожалеет и жизнь сохранит? А нахер такая жизнь нужна будет? Впоследствии мой опыт общения с беспредельщиками, конечно, существенно обогатился. Со всякими беспредельщиками. И в погонах, и в синих наколках. С такими, которые не только что грозиться горазды были, но однозначно и воплощали ранее то, чем грозили. Но я придерживался примерно той же позиции, что и в юности. «Говоришь, убить меня можешь? И родню мою? Конечно, можешь. Дело-то нехитрое. Но только если ты не шутишь, и не ради красного словца ввернул – тебе лучше сделать это прямо сейчас. Ибо, если я выйду отсюда, пребывая в уверенности, что ты всерьёз для меня угрозу представляешь, - я сделаю всё возможное, чтобы устранить такую угрозу. А в моих возможностях – очень многое, даже если я буду действовать один. Поэтому, задумайся хорошенько: оно того стоит? Тебе оно надо? И если уж твёрдо решишь, что стоит, что надо – вперёд, действуй. Одно пожелание: сам я лично предпочитаю умирать долгой и мучительной смертью. Такой, чтобы жить расхотелось, и смерть казалась избавлением от мук. А если вслед за мной и семью мою отправишь, – значит, мы встретимся на небесах. Или не встретимся. Я агностик, я хрен знаю, есть загробный мир или нет. Но если нет – значит, для меня уже ничто не будет иметь значения, даже червяки в моей разлагающейся тушке. Что-то ещё сказать мне имеешь?» И вот я до сих пор жив. Как и все мои близкие. Но я прекрасно понимаю, что в любой момент могут убить и меня, и кого-то из них. Я с этим сознанием живу уже двадцать лет, если не больше. Но, спрашивается, и что? Это повод прогибаться под какую-то мразь, когда теоретическая, давно осмысленная угроза становится актуальной и непосредственной? Да с чего бы? И когда ясно даёшь людям понять, что с тобой им ловить нечего, что варианта только два – или тебя замочить, или убедить тебя, что они такого намерения не имеют – что ж, по крайней мере, приятно говорить людям правду и лишать иллюзий, будто они могут тебя запугать. При этом, я не считаю себя героем. Я себя считаю всего лишь нормальным, разумным и уважающим себя человеком. Которому – ниже своего достоинства страшиться пыток или угроз смертью, даже если попал в плен к совершенно конченным отморозкам. Именно потому, что угодить в такую ситуацию очень просто, и если у тебя репутация такая, что достаточно тебя припугнуть и ты сдашься – тебя по жизни будут пугать, а ты будешь всё сдавать. Но вот если репутация иная, что ты никогда не прогибался под какую угодно быковатую гопню с её угрозами, а грозившие, по глупости и наглости, потом пропадали без вести – это лучший «оберег» от наездов по беспределу. И по-моему, давать хоть какую-то политическую власть субъекту, который мыслит и держит себя как-то по-иному, - это по меньшей мере опасно. Сейчас, будучи в оппозиции, он под пытками («психологическими») слил своих друзей по общему делу, - а что он сделает завтра, когда его партия победит и он получит властную должность? Разгласит государственную тайну иностранной разведке? Будет содействовать террористам, если они возьмут в заложники его ребёнка? Пролоббирует интересы криминальной группировки, которая пригрозит изнасиловать его жену? Понятно, что всё это ужасные угрозы, способные поставить в затруднение простого обывателя. И в его случае будет простительно проявить слабость, махнуть рукой и прогнуться. Противно – но простительно. Поэтому, весьма дико слышать от нынешних наших оппозиционеров и просто симпатизантов отмазки вроде: «Но ведь Развозжаева пытали. Есть-пить два дня не давали. В наручниках скрюченным держали. И пугали ещё. Как тут не расколоться, как тут не подписать всё, что требуют?» Для меня вопрос другой: как можно считать подобную слабину «нормальной» для революционера и потенциального политика? Это ж до какой степени охуеть надо? И когда говорят: «Тут любой бы не выдержал» - мне тем более дико это слышать. «Это что ж за слизняки вас окружают, если таковы ваши представления о человеческой стойкости?» И когда я сам в давешнем своём посте говорил, что не за двое суток, а за двадцать минут расколол бы таких «конспираторов», которые бы стали строить угрожающие планы против меня, моих друзей и семьи, - я не имел в виду, что ВСЕХ людей можно расколоть за двадцать минут. Я имел в виду, что подобные заговоры может строить лишь идиот, который жизни не знает и не понимает, чего делает, а значит – и развести его будет несложно. Но при этом я встречал многих людей, чьи политические взгляды могли резко не совпадать с моими, однако же было ясно, что имеешь дело именно с политиками, а не с фуфлом. И может, их удастся в конечном итоге сломать, физическим воздействием и угрозами, но это будет очень муторно и вероятнее, что они раньше с ума сойдут от боли и стресса, чем расколются. А сойдя с ума – сделаются бесполезны. И это – брак в работе. Поэтому на таких людей – лучше вообще не давить, не пугать. А очень аккуратно и уважительно внушать мысль, что нам необязательно быть врагами, что возможны какие-то точки соприкосновения и варианты обоюдополезного сотрудничества, где ни одна сторона не уронит себя в глазах другой и, тем более, никого не предаст из своих товарищей. Ну это – если в принципе нам что-то нужно от таких людей и если мы действительно готовы к какому-то компромиссу с ними. Но если видишь, что перед тобой «саблезубый кролик», в котором понтов больше, чем он весит, - да, конечно, достаточно бывает просто расписать ему в красках, чего с ним будет, если не пойдёт на сотрудничество, - и он сам собой склонится к конформизму. При изначальной убеждённости, что на самом деле его принципы и его дело – того не стоят, чтобы всерьёзку за них страдать. Порой, конечно, для облегчения ему морального выбора – ставишь расслабляющий укольчик «сыворотки правды». Как бы – это не я разговорился, это всё наркотик, которому НИКТО не в силах противиться и ВСЯКИЙ потерял бы контроль над собой, ибо это ХИМИЯ (что полная чушь, но иным людям проще в неё поверить, чем пытаться держать рот на замке). И это, конечно, понятно, даже простительно для обывателя, расколоться под пытками и угрозами. Но когда «профессиональный революционер» оправдывает своё предательство «психологическим шоком» от соприкосновения с чуть-чуть жестковатым обращением – это ****ец какой-то. Впрочем, повторю, я почти уверен, что никто Развозжаева не похищал и не пытал (а если чего-то такое и было – то не сейчас, а раньше, при изначальном взятии на крючок). И что вся верхушка Левого Фронта, засвеченная на встрече с Таргамадзе, – давно уже завербована «кем надо» и используется чисто в провокаторских целях, для дискредитации протестного движения как такового (или хотя бы – для «разброда и шатания» в его рядах, для снижения его популярности). Ну и для освоения бюджетов на борьбу с «оранжевой революцией» - само собой :-) © Copyright: Артем Ферье, 2012.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
