Гаврилов 1

Алик Абдурахманов: литературный дневник


Гаврилов был моложе моего отца. Он был единственным из коллег отца, о котором отец отзывался с неизменным уважением: «Настоящий ученый и лучший в Союзе специалист в области физиологии вегетативной нервной системы». Я видел Гаврилова несколько раз и он оставил внушительное, хотя и очень мрачное впечатление. Хотя, возможно, мрачность накрыла его образ позже, когда несколько лет подряд я созерцал на стене нашей гостиной его фотопортрет, позитив того же негатива, с которого был сделан снимок, используемый колдуньей.


Лишь однажды я провел несколько часов в одной компании с ним. Конечно, мы почти не разговаривали, он доктор наук, я студент первого курса. Весна - подходящее время для научных конференций на Кавказе. Однажды после заседаний ученые мужи на трех «Волгах»-такси прибыли на нашу дачу веселой гурьбой. Скрытой пружиной товаришеского ужина была докторская диссертация отца, слишком долго пылившаяся в ВАКе, не помню, но точно нужна была какая-то помощь столичных коллег и отец угощал их по-царски.


Среди гостей был и Гаврилов, хотя вряд ли он мог или захотел бы оказывать покровительство моему отцу. Это был высокий, широкоплечий человек с темными волосами, сдержанный, немногословный. Жил в Ленинграде, работал в известном НИИ. По рассказам отца, Гаврилов был чем-то вроде супермена: неплохой гимнаст и альпинист, молол зерна для кофе по-турецки на ручной мельнице особенно мелко, мог доехать на своей «Ладе» от Ленинграда до самой Махачкалы невероятно быстро, а до Гурзуфа еще быстрей. Несмотря на подчеркнутую серьезность пользовался успехом у женщин. Бросил жену с детьми, оставив ей все деньги и квартиру, женился на юной актрисе «Ленфильма». Правда, актриса не успела сняться ни в одном фильме, бывает с актрисами.


Так возвращаясь к вечеру на даче. Я часто сталкивался с коллегами отца, видел их повадку, и это был редкий случай, когда они сильно перебрали. Липовый академик из Узбекистана заплетающимся языком излагал, как воевал с душманами, как потом арабский алфавит заменили на латинский, а еще потом на кириллицу.


Я слушал невнимательно, не мог оторвать взгляд от одной ученой дамы, кажется, из Киева. Говорят, пока о человеке помнят, он жив. Что же, если так, ей гарантирована жизнь до моей смерти. Хоть видел ее один раз, не разговаривал, и как зовут не знаю. Кого я помню? Что я помню? Женщин, с которыми ничего не было. Классик вплетал ножки знакомых дам в легкие, элегантные стихи. Ему видней и предмет он знал лучше, не сомневаюсь. Я не классик. Для меня – сладкая, темная, невыразимая сила. Я одинокий изможденный лыжник, ночующий в палатке; под толщей льда можно расслышать движение темных океанских многокилометровых глубин, таково желание. Оно не рифмуется с соловьями и розами. Где ты, дама того вечера? Как тебя зовут? Ты жива? Стала докторм наук, бабкой? Или живешь в Германии на социалку? Не важно. Ты со мной, неизгладимой записью, вшитой в мой мозг.


Один ученый муж изрек среды шума застолья краткую максиму: «Мужчине можно простить все, кроме глупости». Не философия мыслителя, философа или даже ученого. Всего лишь из памятки профессионального научного сотрудника. Теперь, после стольких лет, я в основном согласен с мыслью, выразил бы в пассивном залоге, «глупость непростительна». Получается что-то вроде тавтологии, пожалуй, оставим формулировку прежней.


Многие в тот вечер перепились как студенты или младшие научные сотрудники. Гаврилов от местного коньяка не уклонялся, немного повеслел, не более того.
Остальное знаю по рассказам. Гаврилов ездил по заграницам, покорял Памир и крутился на гимнастических снарядах. Квартиры не было, что за беда. Он стоял в очереди на кооперативное жилье в АН СССР, уже забивали сваи под новый дом в престижном районе. Деньги были, высокая ученая степень и хорошая должность, все в порядке.


Но нашла коса на камень. Гаврилов уже долгое время чувствовал себя неважно. Как и положено супермену, лишь увеличил дистанции пробежек, больше купался в проруби и планировал зимнее восхождении на Эльбрус. Что до камня, то это был диагноз. После первоначальной неразберихе с анализами лучший в Ленинграде специалист по раку такого типа сказал жене-актрисе, муж может продолжать в том же духе. Все давно неоперабельное, нет смысла мучить и прогноз – пара месяцев. А как же кооперативная квартира? Сваи уже забиты, но когда-то дом сдадут, одному Аллаху известно. Если же Гаврилов отправляется к праотцам, то естественно, выбывает из очереди на жилье. Актриса ни к Академии, ни к какой-то вегетативной физиологии никакого отношения не имела.


Тогда в СССР была идиотская практика не сообщать такие диагнозы пациентам, не портить настроение. Гаврилов все узнал и держался достойно. Эльбрус и проруби побоку, задача – дотянуть до распределения квартир. А сил оставалось только на то, чтобы едва дотянут от одного обезболивающего укола до другого. Учитывая былые заслуги, анестезии ему отпускали пв почти достаточно объеме.


Актриса туда, сюда – выхода нет. Подруга по «Ленфильму» посоветовала обратиться к колдунье. Я соверхсенно серьезно. Колдунья жила не в лесу с Бармалеем, а в Москве одна в хорошей квартире. Работала секретаршей в Управлении Эксплуатации Промышленной Связи (УЭПС) Минприбора. Что делать? Телефоном и почтой колдунья не пользовалась, разве что в рабочее время в качестве секретарши.
Поехала актриса в Москву, пришла по домашнему адресу. Встречает ее дама лет пятидесяти, тощая, с плоской грудью, дорого и со вкусом одетая. Длинное бледное лицо, желтые лошадиные зубы, крашеные густой хной седины, алые губы .



https://www.proza.ru/diary/aabdurahmanov/2018-05-29








Другие статьи в литературном дневнике: