Читать Набокова невозможно. Не раз я приступала к его книге, изданной ещё в СССР в 1989 году под названием "Другие берега", и каждый раз дальше нескольких страниц, да и то с принуждением, осилить её не могла. А ведь мемуарную литературу я люблю и ставлю её даже выше многих художественных произведений.
Естественно, пропустила я и заумное предисловие Виктора Ерофеева. Вряд ли ошибусь, если скажу, что именно с его подачи Набоков как писатель был поднят и подан советско-российскому читателю чуть ли не как гений литературы, во всяком случае, как вершина русской литературы.
А уж его "Лолита"- этот пошлейший опус - был преподнесён вообще как нечто небывалое новое и по теме, и по мастерству, и по изображению "тончайших" струн души.
Что ж, это вполне в духе чувствований самого Ерофеева, который и сам несколько лет назад(в 2010 году) женился на девушке 1987 года, а сам он - 1947-го. Вполне в "духе Лолиты"!
Конец 80-начало 90-х годов прошлого века были ли временем, когда на родину возвращалось творчество эмигрантов-писателей. Интерес к ним был огромнейший:и к ним самим как к Личностям, и к их произведениям. Берберова, Одоевцева, Тэффи...
Жадно читалось всё, что публиковалось, и о них, и их воспоминания, и стихи, и проза. И всё-таки это была отдельная литература, незнакомая, и как всякое незнакомое, притягивало к себе с особой силой.
Как-то, уже в этом году, я перечитала книгу Тэффи, в которой собраны произведения, как написанные до революции, так и в эмиграции. Перо у неё острое, даже хлёсткое, писала она легко, читать её тоже легко. Но нельзя не отметить, что куда более интересно читать написанное ею до революции, чем в эмиграции. Не чувствуется развития, идёт повторение "пройденного".
И в этом нет ничего удивительного, ведь все, кто уехал добровольно или был выслан из России насильно, лишились - в прямом смысле - почвы под ногами. О чём им было писать в чужих странах? Неудивительно, что многие бросились писать воспоминания, и Набоков не остался в стороне.
И вот разница между ним и Буниным:Бунин тоже писал воспоминания, а "Заметки" и "Дневники" считал самостоятельным литературным жанром, но его читать интересно и нескучно. А вот Набоков абсолютно не затрагивает те же струны души. То, о чем он пишет,-о каких событиях в детстве или юности, интересны только ему самому, они кажутся какими-то мелочными, "на пустом месте",- о каких-то личных знакомствах, и впечатлениях, которые дороги только ему самому. И от того, узнаёшь ли ты о них или нет, в сущности ничего не меняется, тебе глубоко наплевать на это, потому что они никакого желания - запомнить их - у тебя не вызывают, а тем более - поразмышлять над ними.
Другое дело - Бунин. Его воспоминания вызывают целую бурю чувств. И к ним возвращаешься снова и снова. Меня многое поразило в них:и то, как сильно описан им период революции в России, чудовищное озлобление народа, готовность многих из них спокойно принять власть немцев, даже если те захватят Москву и Петербург.
Сквозь это описание как-то неявно, но всё-таки чувствовалось, что и Бунин готов смириться с немцами, лишь бы не победили большевики. Эта мысль во мне укрепилась, когда я читала записи Бунина периода Великой Отечественной войны. "17.10.41. ... Должно быть, вот-вот будет взята Москва, потом Петербург. А война, должно быть, будет длиться всю зиму, может быть, и дольше. Подохнем с голоду". "31.03.42. Всё битвы и битвы в России. Немцы всё грозят весенним (вернее, летним) наступлением. А вдруг и правда расшибут вдребезги? Всё кажется, что нарвутся. Теперь всё дело в Турции". "16.09.42. Немцы к Царицыну всё "продвигаются", и все атаки русских неизменно "отбиты". День и ночь идут уже с пол-месяца чудовищные бои, и, конечно, чудовищные потери у немцев. К концу войны в Германии останутся только мальчики и старики. Полное сумасшедшее! Только сумасшедший кретин может думать, что он будет царствовать над Америкой, Бразилией, Норвегией, Францией, Бельгией, Голландией, Данией, Польшей, Чехией, Австрией, Сербией, Албанией, Россией, Китаем". "20.09. В газетах - "Безнадёжная ситуация в СССР"... Говорят, что с Царицыным, собственно, дело кончено и пора подумать о том, что дальше предпримут немцы после него и Кавказа". "23.09. ... И с Царицыным, и с Кавказом немцы всё-таки жестко нарвались... Перебили их русские, конечно, в ужасающем количестве. И то хлеб". "23.10.42. Нынче радио о Царицыне:"всё-таки большевики отбиты". Скоро три месяца, как берут его!". "27.10.42. Большие бои в Африке. Царицын всё ещё держится".
Потом, когда в войне наступит перелом, Бунин будет записывать в "Дневнике" о взятии всё новых и новых городов, а однажды, 20.07.44, записал:"Русские идут , идут". А более полугода тому даже на миг помечтал:"Просмотрел свои заметки о прежней России. Всё думаю, если бы дожить, попасть в Россию! А зачем? Старость уцелевших... кладбища всего, чем жил когда-то".
Бунин остался весь в прошлом, в своей ненависти к большевикам настолько непримиримый, что ни разу не назвал Царицын Сталинградом, а страну - СССР. И не восхитился подвигом советских людей, победой над фашистской Германией, как делали это многие русские эмигранты. "Русские, - записывает Бунин 1.12.44.,- все стали вдруг красней красного. У одних страх, у других холопство, у третьих - стадность. "Горе рака красит".
Сам он прямо о своих чувствах ни тогда, ни в день Победы ничего не сказал. Или, быть может, удалил записи. Такой Бунин действительно не мог вернуться в Россию. Его бы, конечно, окружили вниманием. Но что бы он делал в СССР, люто ненавидя его создателей?
Да, книги его вернулись. И даже раньше, чем других русских эмигрантов.
Но дважды в одну реку не войдёшь, особенно, если ты десятилетиями жил другой жизнью. Хотя у Бунина шансов войти, больше, чем у кого-либо. А есть ли они у Набокова? Как бы не возносил его Ерофеев, думается, что ответить на этот вопрос однозначно, нельзя.
