Лучшее время для обдумывания произведения - по Трифонову – «утро, самое раннее, еще как бы спросонья. В первые секунды после пробуждения бывают пронзительные догадки. Не знаю, в чем тут секрет: может, в эти мгновения полусна-полуяви живут какие-то раскрепощенные, расторможенные представления, они сталкиваются с трезвыми дневными мыслями, и от столкновения происходит вспышка-догадка. А может быть так: когда пишешь большую вещь, постепенно так в нее погружаешься, что думаешь о ней постоянно, и ночью тоже. Не в часы бессонницы, а именно – во сне. Так что утренние догадки есть как бы осколки мыслей из сна».
Когда читаешь эти размышления Юрия Валентиновича, постоянно ловишь себя на мысли, что он передает твои собственные ощущения, да так, точно, будто за тобой подсматривал! Да нет, конечно, просто общность поведения в творческой лаборатории в главном поразительно одинакова для всех пишущих людей, она разнится только в деталях
«Работаю обыкновенно по утрам. Никогда – ночью, и даже вечером. Вечером не бывает ясной самооценки, можно иной раз с разгона и написать одну, две страницы, но наутро эти в е ч е р н и е страницы почти всегда правишь жестоко, а то и вовсе выбрасываешь».
Поэтому, если после удачной утренней работы бывает нетерпеливая жажда продолжить труд, «развить успех» - подави в себе это желание и поставь точку. Упомянутый Трифоновым Эрнест Хемингуэй никогда не дописывал последнюю фразу, оставляя её «на кончике пера». Зато на следующий день ему не надо было мучиться: он с этой фразы начинал новый день. Но о Хемингуэе мы поговорим в другом месте.
«Очень хорошо, если вечером томит желание работать, а ты не работаешь и ждешь утра. Можно быть спокойным: это желание не исчезнет за ночь, наоборот, укрепится, дозреет до состояния невыносимейшей, страстной жажды, когда не в силах дождаться рассвета, чтобы выпить чаю и – за стол. Тут и начнется настоящая работа. Кстати, если вернуться к утренним догадкам и прозрениям: они чаще всего бывают тогда, когда с вечера томился зудом писанины и сам себя не пускал за стол».
